Предыдущая публикация
Мэри стукнуло тридцать четыре, хотя не дашь.
Мэри снятся дырявые черные паруса. Она утром берет электричку на абордаж. В восемнадцать у маленькой Мэри была коса и кораблик в стеклянной бутылке, точнее, бриг. Кривобокий, а впрочем, завидовал весь подъезд. Мэри чешет по жизни уверенно, напрямик. Как учили секретные карты — на Южный Крест.
А советчиков рядом, естественно — пруд пруди: надо замуж, купи себе шубу, роди детей. А у Мэри не сердце, а старый маяк в груди. Под ребром примостилась команда морских чертей. Они пьют и смеются. И серьги у них, и стать. Презирают, бродяги, удел сухопутных крыс.
Мэри тридцать четыре, но Мэри умеет ждать. Её цель — голубой океан и зелёный мыс, разноцветные скользкие рыбы и белый грот, ослепительно яркое солнце и лунный блик.
Корабли приплывают к тому, кто их сильно ждёт, даже если они — нереальные корабли.
Мэри мажет на булочку масло — за слоем слой.
Мэри крутит штурвал постоянно — за ночью ночь. А потом поднимается ветер, зубастый, злой и похожий на юнгу из книжки. Почти точь-в-точь. Он слегка задержался, курил вон за тем углом. Он же просто мальчишка, не может он быть суров. И бутылка срывается с полки, звеня стеклом, разлетается брызгами тысячи островов.
Мэри тридцать четыре — худа, как стальной клинок, хороша, как весна. Телефон обрывает босс. Мэри в море выходит. За Мэри горит окно. И маячит в окне то ли бог, то ли Билли Бонс.
Следующая публикация
Нет комментариев