Почитаем | Рассказы и Истории

Когда Ваське было двенадцать лет, от них ушла мать. И не просто ушла, а сбежала пока никто не видел. Видимо устала от вечных пьянок его отца. Васька даже понимал её немного, ведь с его отцом последнее время было просто невозможно жить, но почему она не взяла его с собой, вот этого он точно понять не мог. Сначала он надеялся, что через какое-то время она вернётся и заберёт его, но со временем понял, что ей без него наверно легче жить. Васька перестал учиться, начал подворовывать, лазил по дворам. Его отцу до этого совершенно не было дела. Однажды Васька с ещё парой ребят ограбили небольшой магазин. Продавец заявил в полицию, вот так он попал к участковому, тот с ним долго вёл разъяснительную беседу, грозил колонией для малолетних, но потом пожалел и отпустил, сказав напоследок, что еще одна такая выходка и все. Возвращаясь домой, он встретил свою классную руководительницу Светлану Ивановну, женщину в годах, она жила одна, дети её выросли и разъехались. - Вась, пойдем-ка ко мне домой, поговорим, чаю попьем, – вдруг сказала она. - Зачем это? - Пойдем, пойдем, я борщ сварила, шарлотку испекла, посидим поговорим.

Мужики такого рода встречаются редко. А вот женщины – много чаще. Обычно им около сорока-пятидесяти, они хорошо одеты, ухожены, выглядят прилично. Беда окружающих в том, что эти женщины липко и приторно вежливы. Стою я сегодня на остановке маршрутки. Рядом такая вот дама и молодая девушка. Дама обращается к девушке: – Скажите, пожалуйста, если, конечно, вы знаете, проходит ли тут маршрутка номер 203? – Да, конечно, проходит! – отвечает девушка. – Будьте так любезны, успокойте меня, а вы уверены? – Конечно, уверена! – Тогда, будьте так добры, скажите, пожалуйста, милая девушка, давно ли вы в ней ехали? – Позавчера! – Не откажите в любезности сказать, уверены ли вы в том, что проходила она именно тут? Тут девчонка не утерпела, заплакала, – молоденькая ведь, никакой выдержки! – вскочила в первую попавшуюся маршрутку и бежала. А я остался. Да-да, произошло то, о чем вы подумали! Дама приблизилась и задала первый вопрос: – Скажите, пожалуйста, если, конечно, вы знаете, проходит ли тут маршрутка номер 203? Именно! Он был копией вопроса, заданного барышне. Думаете, я нагрубил? Нет и еще раз нет! Я родился и вырос в этом городе и умею разговаривать с любым собеседником! Так что собрал волю в кулак и ответил: – Насколько мне известно, уважаемая, маршрутка за номером 203, следующая по маршруту Цементный завод – парк имени Шевченко проходит именно тут! Как я? Дама слегка растерялась, но форму держала. – Не откажите в любезности, если вам не трудно, сообщить, не поменяла ли эта маршрутка свой маршрут! – Уверяю вас, уважаемая, что маршрут номер 203 остался неизменным! – Тогда сообщите мне, будьте любезны, почему я уже двадцать минут ее жду, а маршрутки все нет?

У женщины очень уставали на работе муж и дочь. Так уставали, что обязательно ложились отдохнуть. У мужа тяжелый физический труд, а дочь стажировалась – дело незнакомое, отнимает энергию. Отдыхают часок домашние, а женщина сидит на кухне. Двери на кухню и в комнату закрыты. Нельзя стучать, потому что прилегли родные. Пусть полежат. У женщины тоже работа непростая: весь день на ногах, и с людьми работа связана. А народ у нас разный, после некоторых жить не хочется. Дочь в своей комнате прилегла, муж в общей с женой – в проходной. Тишина в квартире, и женщина на цыпочках передвигается. Достанет кастрюлю, на тряпку поставит, чтобы не стукнуть. Так еду приготовит. Отдохнут близкие, и в квартире снова весело. Работает телевизор, дочь с подругами по телефону болтает. Разговаривает и ходит туда-сюда, туда-сюда. После десяти все – спать. Завтра рано вставать. И все повторяется. По субботам муж с дочерью отдыхали. А у женщины шестидневка. Отработает –и домой. По дороге в магазин зайдет, продукты купит. Дочь с прогулки вернулась, спрашивает: «Мама, что у нас на ужин»? Мать выкладывает покупки на стол, объясняет: «Курица в духовке, на гарнир – картошка жареная. К чаю пирожки купила – свежие». И муж субботе радуется: с друзьями в баню сходил, а сегодня вечером с удовольствием футбол по телевизору посмотрит. Как-то в субботу почувствовала женщина, что сил лишилась. Причем так, что домой идти тяжело. В голове одно: лечь бы, лечь. И не хотелось ни есть, ни пить, ни готовить. Лечь бы!

Один мужчина попал в аварию, а потом - в больницу его увезли, в ближайшее село, это было далеко от города. И он позвонил бывшей жене. С которой отношения были ужасными: он судился с ней из-за ребенка, не давал деньги специально, чтобы заставить ее пойти на его условия, и вообще - он ее просто бросил. Хотел стать свободным и с разными дамами встречаться. И прекрасно он жил в своем коттедже, пока вот - не попал в аварию. И оказалось, что звонить-то и некому. Родители престарелые, они ничем не помогут, только за сердце схватятся. Друзья - а нету друзей-то. Так, приятели и собутыльники, у всех своя жизнь. Хотя все горячо ему советовали поставить на место бывшую жену и применить финансовые санкции. Но вряд ли кто-то поедет к черту на куличики. Ладно бы в городе, а так - деревня. И очень больно. И очень страшно. И деловым партнерам или девушкам вообще нелепо звонить - они скажут: "Держись! Будь сильным! Скорейшего тебе выздоровления!".

Виктория поставила тяжелые чемоданы на пол в коридоре. — Ура!!! Мамочка приехала!!! — радостно закричали девчонки, выбежав навстречу из детской. Вика улыбнулась. Наконец-то она дома! Позади четырехмесячные курсы повышения квалификации, обшарпанная общага, экзамены… Она обняла и расцеловала прижавшихся к ней дочек. Ну как же без подарков?! -Ириша, это тебе! — мама протянула старшей красивый пушистый свитер. Взвизгнув, шмoточница Ирка побежала в детскую. Не добежав, вернулась, обняла смущенно маму: -Спасибо, мамочка!!! Как я о таком мечтала! — и снова умчалась. — Катюша, а это — тебе! — и мама вытащила из чемодана что-то бело-синее, мягко-непонятное. Бабушка Оля удивленно вскинула брови: что за странная вещь оказалась в худеньких ручках младшей внучки? Игрушка, что ли? На Катю смотрел раскосыми глазами заяц. Голова его была твердая, из папье-маше, а животик и лапки мягкие, набитые опилками. Заяц был белый, с короткой искусственной шерсткой, одетый в синюю рубаху-косоворотку. Все бы ничего. Но… Более безобразной игрушки трудно было вообразить. Раскоcые глаза зайца — разной величины, да еще и расположены на разных уровнях. Горбоносая почему-то мордочка упрямо склонена вбок, а на тонких губах застыла кривая виноватая улыбка. Он словно извинялся за своё безобразие… -Ого! — воскликнула облаченная в обновку Ира. — Мама, это что за yрoдeц?! -Дочка… — выдохнула бабушка Оля. — А что, во всем Тбилиси страшнее игрушки не нашлось, что ты привезла вот эту?! Да им же только ворон на поле отпугивать! При этих словах бабушки маленькая Катя вздрогнула, обняла зайчишку покрепче и убежала в детскую. -Знаешь, мамочка, мне понятно твое возмущение. Но… — сказала Вика. — Центральный детский мир в Тбилиси очень большой, игрушек много, полки забиты… А он сидел почему-то в одиночестве на самой нижней… Мне стало его очень жаль. И, кажется, зайчик обрадовался, когда я взяла его в руки… Не знаю, почему, но мне показалось, что он сказал мне » Спасибо! » Бабушка недоверчиво покачала головой, рукой махнула… Её взрослая дочь, врaч высшей категории, не успела наиграться: послeвoeннoe детство не баловало ребятню изобилием игрушек… Безобразный заяц, произведённый на фабрике игрушек в далекой Грузии, стал любимцем Кати. Он был наречен серьезным именем — Прохор. Две буквы «р», произносимые Катериной с красивым грассированием, добавляли комичности облику зайца.

Семья Ивановых накопила денег и собралась менять свою хрущёвку на что-нибудь приличное. В предвкушении Иванова купила кошечку Грету — породистую блондинку с уходящей вглубь веков родословной. Чтоб как у людей: сперва кошечка, затем сами. За полгода, ушедшие на поиски подходящего варианта и ремонт, выяснилось, что аристократическая внешность сопровождается на редкость гнусным истеричным характером. Косой взгляд в свою сторону Грета трактовала как личное оскорбление и мстила напропалую. Но не выкинешь же. Я про Грету, не про обувь. Настал день переезда. Погрузили, поехали, выгрузили. Иванова отперла замки и выпустила из переноски Грету. Грета заходить в новую квартиру отказалась. Наотрез. — Да что за фигня? — сказал Иванов и запихнул фифу в прихожую. Грета сиганула обратно. — Не привыкла ещё, пусть походит, посмотрит, — сказал Иванов, повторил попытку и захлопнул дверь. Не помогло: Грета с диким мяуком рвалась наружу, дверь содрогалась. Иванова сказала, что раз кошечка почуяла неладное, то она, Иванова, в эту квартиру ни ногой, ни за что и никогда. И зарыдала. Грузчики сказали (в переводе на литературный):

Обычно сыновья приводят в родительский дом жену и невестку. Николай привёл только жену... На следующее утро после свадьбы, когда родители мужа мыли на кухне посуду, туда зашла невестка. - Пока ваш сын Николай спит, - сказала она, - хочу поговорить с вами… Свекровь вытерла руки и настороженно присела на стул. - Слушаем тебя, доченька, - сказала она, забирая у мужа полотенце, которым он вытирал вымытую посуду. - Вам, наверное, Николай сказал, что я детдомовская, - начала невестка. - Я никогда и никого в жизни не называла «мамой» и «папой»… Поэтому и вас буду называть Ольга Семёновна и Пётр Андреевич… Свекровь растерянно посмотрела на мужа. Пальцы её задрожали и, скрывая это, она начала теребить конец полотенца. Пётр Андреевич молча смотрел на невестку. - Как тебе удобнее, доченька, так и называй, - наконец, сказала Ольга Семеновна дрогнувшим голосом. - А если вы для меня Пётр Андреевич и Ольга Семёновна, - продолжала невестка, - то и я для вас никакая не «доченька» и не «невестушка», а Елена или Лена…. Когда невестка вышла из кухни, Ольга Семёновна глянула на мужа. - Видать, чего-то обиделась на нас, - тихо сказала она. - Говорил тебе: свадьбу нужно было справлять не дома, а в ресторане, - торопливым шёпотом ответил Пётр Андреевич, забирая из рук жены посудное полотенце. – Так ты же за копейку готова удавиться… - Было бы этих копеек у нас побольше… - шёпотом ответила жена. С появлением в доме невестки жизнь в нём начала меняться. Всё заметнее становилось разделение семьи на четырёх жильцов, проживающих в одной квартире. Объединяли их теперь только общая кухня и санузел, у дверей, которых жильцы и встречались. Со временем и эти встречи были упорядочены Еленой. - Я хотела бы узнать, - обратилась как-то невестка к Ольге Семёновне, встретившись с ней на кухне. - Когда вам лучше готовить еду? - В смысле плиты? – растерялась свекровь. – Так нам с Петей одной горелки хватит… Три остальные твои… Я тебе не буду мешать… - Ольга Семёновна, мы с вами не плиту делим, - раздражаясь, сказала невестка. – Я не хочу толкаться здесь с вами целый день, поэтому давайте договоримся: кто занимает кухню до обеда, кто после… Свекровь с трудом сообразила, что ей хотят выделить время, когда можно будет заходить на кухню. Сбиваясь, она объяснила невестке, что по утрам Пётр Андреевич принимает лекарства. А перед приёмом он должен обязательно что-нибудь поесть. - Поэтому, мне лучше с утра, - попросила Ольга Семёновна. - А кто будет готовить завтрак вашему сыну? – спросила невестка. - Я могу, - с готовностью предложила свекровь. – Ему и тебе… - Ещё чего? – дёрнула плечом невестка. – Я ещё в состоянии приготовить себе сама… В итоге Елена «разрешила» свекрови пользоваться кухней после обеда. Расстроенная Ольга Семёновна сыну, как всегда, ничего не сказала. Не пожаловалась и мужу. Обиды и слёзы она скрывала. Сын ничего не замечал. От мужа скрыть слёзы удавалось не всегда. После очередной обиды, нанесённой жене невесткой, Пётр Андреевич порывался поговорить с Еленой. Но жена удерживала его. - Трудно ей, - говорила она мужу. - Мы ведь все свои, а она одна… Не привыкла ещё к нам… Ей нужно время… - Сколько? – спрашивал Пётр Андреевич, остывая. Теперь жизнь Ольги Семёновны была подчинена только одному - ничем не навредить сыну. Она молила Бога дать ей мудрости и терпения. Просила помочь избежать в семье ситуаций, когда сыну пришлось бы выбирать между женой и матерью. Не допуская этого, она молча терпела от невестки обиды и оскорбления. Лишь бы о них не узнал Николай и, защищая мать, не поссорился с женой. Первоначальная тревога Николая – найдут ли родители общий язык с женой, со временем исчезла. Внешне ровные и спокойные отношения между ними, которые он видел, успокаивали его. Но настоящие их чувства проявлялись в отсутствие Николая. Почти каждый вечер Ольга Семёновна со слезами задавала мужу один и тот же вопрос: - За что она так нас не любит? Хотя уместней было бы спросить: за что она их так ненавидит? Только подобным чувством можно было объяснить поведение невестки. Утром, заходя на кухню, Елена демонстративно мыла в ней пол, чистила плиту и мойку. Хотя Ольга Семёновна с вечера оставляла кухню чуть ли не в стерильном состоянии. В туалет невестка каждый раз заходила со шваброй, своей тряпкой и дезодорантом, струей которого, как лучом фонарика, прокладывала себе путь к унитазу. Даже рулон туалетной бумаги приносила свой и уносила с собой. Перед тем как загрузить общую стиральную машину бельём, она дезинфицировала её так, будто до неё в ней стирали бельё прокажённых. Если кто-либо из родителей пылесосил постеленный в коридоре палас, то через несколько минут после них, ещё не остывшим пылесосом его начинала чистить Елена. Всё, что делала невестка, не поддавалось логике и не имело никакого смысла. Но постоянство этой бессмысленности делало весь этот процесс ещё более болезненным и унизительным.

Тамара подскочила за 15 минут до будильника. Она осторожно спустила ноги с кровати. Тапки Григория были мокрыми, а рядом сидел довольный кот. Тамара быстро схватила тапки, выскочила на кухню, бросила их в тазик, а из шкафа достала точно такие же. Она сразу купила две пары одинаковых тапок, чтобы можно было утром их менять. Уж слишком хорошо она знала своего кота. — Гад полосатый! Что же ты делаешь? Ведь из-за тебя никакого счастья в доме! Кот, который пришел за ней следом на кухню, дернул хвостом и обиженно удалился. Женщина тихо прошла в спальню, поставила сухие тапочки и вышла. — Пойдем, зараза, накормлю тебя! Кот, не глядя на нее, прошествовал на кухню. Он шел так, как будто делал одолжение этой глупой женщине. Тамара невольно улыбнулась. Как ни крути, а кот во всем прав. Не везло ей с мужиками. Хотелось чего-то романтичного, а не деревенского. Но вот как-то не срасталось. Нет, от мужиков отбоя не было. Тамара была эффектной женщиной. Но то ли она слишком торопилась, то ли выбирала не тех, то ли кот своим презрением к ее избранникам помогал, но ни один мужчина надолго у нее не задерживался. А ведь всегда все было очень серьезно! Да и кандидаты неплохие. Тамара сделала себе кофе, сидела, отхлебывала и смотрела на кота. Это наказание она выловила из лужи неподалеку от магазинчика, в котором работала. Каким чудным образом она услышала писк, и сама не знала. Лужа эта была там столько, сколько Тамара себя помнила. Даже в самую сушь она не пересыхала. Через нее кто-то сердобольный перекинул дощечку, и все по этой дощечке проходили. Как оказался там котенок, до сегодняшнего дня оставалось загадкой. В тот день она была не в настроении. Петр, представительный мужчина, с которым она уже два месяца жила, ни с того ни с сего вдруг собрал чемоданы. — Не могу я тут жить! Петухи орут, мужики пьяные песни орут, вода горячая только в бане. Не для меня это. — Петя, ну так я же не против, давай поедем к тебе, в город. — Ты? В город? Он окинул ее таким взглядом, что Тамара сама дверь ему открыла и ускорения придала. А потом расплакалась. Она в деревне всегда была самой модной, а он-то что? Двое штанов всего, да и то одни Тамара ему купила. Но долго горевать Тамарка не привыкла, да и на работу нужно было. А вечером она нашла этого заморыша. Другого слова для него не подобрать. Дома котенка накупала, в теплое полотенце завернула, накормила и к печке уложила. Тот притих, уснул. Переделав все свои дела, легла и Тамара. А ночью проснулась оттого, что кто-то теплый поет ей в ухо. В свете ночника она увидела котенка, который устроился у нее в изгибе шеи и сладко мурчал. Она прикрыла его одеялом и заснула с улыбкой... Целый год Тамара не делала попыток выйти замуж. Ей уже 30, скоро и поезд уйдет, а что делать? Не отдавать же свое сердце и красоту, например, Степану, который со школы за ней ходит и вздыхает? Нет, не о такой жизни она мечтала. Она хотела жить в городской квартире, в деревню только на выходные приезжать. Конечно, сейчас никого своим транспортом не удивишь, но все же... Жизни хотелось другой, культурной. Вот и искала себе женихов на стороне. Нет, Тамарка не была легкодоступной женщиной, но примерно раз в год, а иногда и чаще, ходила «в замуж». Правда, до свадьбы ни разу так дело и не дошло. Она снова посмотрела на кота. Между прочим, в последний раз именно кот сделал так, что Михаил, почти кандидат наук, отказался на ней жениться. А ведь все уже считалось договорено. Он даже с мамой приехал. Машина у калитки стояла, Тамарка из-за забора на любопытных проходящих гордо посматривала. Вот вам! Не верили? А Тамарка смогла! Тогда вообще все так хорошо было. Михаил показывал своей маме Тамаркины угодья. Женщина ягодку сорвет, цветочек понюхает. — Как хорошо... Здесь можно неплохо отдохнуть… Тамара улыбалась. — Вот, банька скоро будет готова. Ничем не хуже городской сауны, а даже полезнее… Мама Михаила снисходительно ей улыбнулась. — Только вот кота нужно будет отдать кому-то. Терпеть не могу кошачью шерсть.

Ванька вжимался в старое, потертое кресло, словно пытаясь слиться с выцветшей обивкой. Он лупал глазёнками, полными страха и отчаяния. Жуткое слово «приют», не раз слышимое в разговорах взрослых в последние дни, доводило его до такого ступора, что ни есть, ни пить парнишка просто не мог, так и существовал в полуобморочном состоянии. Три года назад, когда Ваньке было четыре, его мать Наталья вышла замуж за Андрея — мужика доброго, малопьющего, работящего. Андрей сам настоял на том, чтобы усыновить мальца, а потом повёз семью в деревню, к своей матери. Бати к тому времени уже не было в живых, а мать, Агриппина Лукьяновна, хоть и была ещё крепкой женщиной, но в сыновней помощи по хозяйству нуждалась. Да и дом, отцом построенный, был добротным, просторным, так что всем и места, и хлопот хватало. Баба Граня поначалу встретила сноху настороженно — городская, да с готовым «приплодом», а потом увидала, что сыночку Андрюшеньке та по сердцу, да затолкала свой норов подальше в закрома, чтобы молодым жизни не портить. Мальчонка ей понравился — приветливый, ладненький, глазастый. Не так, чтобы сразу «люблю не могу», но и не обижала. Конфетку ему совала когда-никогда, оладьи стряпала, булками сладкими баловала по случаю, штанцы с рубашонками строчила на машинке, ещё от матери ей доставшиеся. Ванька платил бабе Гране той же монетой — рядышком хвостиком крутился, всё помочь норовил. Бабка ввечеру вёдра из колодца тянет, огород полить, Ванюшка и свои махонькие ведёрочки подставляет. Помидоры подвязывает, малец тут же с вязочками стоит, подаёт. Малину бабка собирает — он тут как тут с туесочком, комары его жучат, он только отмахнётся, мордочку серьёзную состроит и помогает. Даже в баню Ванюшка повадился с ней ходить. Мать с отцом дюже мочалкой дерут, а бабулька ласково так даже веничком берёзовым пройдётся по спинке. Ох, как хорошо и совсем не больно! Улыбается, правда, Ванюшке баба Граня редко, но так жизнь у неё не сахар — тяжёлая, деревенская, ещё с военного детства так повелось. А неделю назад папку Андрея деревом в лесу пришибло насмерть. Баба Граня так кричала, так выла, что вой тот до сих пор у Ванюшки в ушах стоял. Мамка плакала тихо, когда случилась беда, да на похоронах, а потом ничего — молчком только по дому ходила. А к бабке ни-ни, даже поесть не предложила ни разу. Так Ванюшка сам уже взрослый, что ж он бабушку не покормит, что ли?! Только она, окаменела будто, в его сторону и не смотрела. Он её по щеке гладит или за руку держит, а та, как изваяние, только что тёплая. Очень уж боялся парнишка, что бабушка вслед за папкой помрёт. А потом мамка исчезла, и след простыл. Бабушка в то утро поднялась, наконец, Ванюшка проснулся, а мамки, как не бывало. И вещей её тоже не было. Бумажка только на столе белела. Баба Граня её как прочитала, так и запричитала. А потом села и в стену уставилась. Ванюшка опрометью за соседкой ринулся, тётей Лизой. Та прибежала, тормошила бабушку, а записку прочла и расплакалась. Вот тогда мальчонка в первый раз слово «приют» и услыхал. И другие соседи приходили, всё про долю тяжкую говорили, мамку называли плохими словами тихонько, но Ванюшка слышал. А его всё сироткой кликали, жалели и опять про приют. На папкины девятины, когда народ по поминальной рюмке выпил и кутьёй закусил, встала баба Граня из-за стола, все аж притихли. Встала и сказала, что вдвоём они теперь с внучком Ванечкой остались, что в казённый дом она его не отдаст, сама на ноги ставить будет, покуда сможет, а добрых людей просит, чтобы помогли ей мальца при ней оставить — бумаги нужные справить. Что такое «казённый дом» Ванюшка не понял. Он понял, что бабушка не отдаст его никаким «приютам». Клубочек ледяной, что у сердечка рос и душу холодил все эти страшные дни, вдруг растаял, а слёзы, что Ванька сдерживал, прорвались на волю. Баба Граня голову его руками обхватила и к себе прижала, только и сказала, что мужики не плачут. Ходоки, конечно, до бабушки ходили, всё толковали про времена лихие — голодные, 90-е на дворе были, про обузу, что та себе на шею повесила. Но баба Граня быстро всех словоохотливых отвадила, так отбрила, что те долго к ней в дом не казали носа. Ишь, нашли обузу! Да её Ванюшка помощник первый! Да кто кому ещё обуза?! А то, что времена лихие… так её саму в войну соседка от голодной смерти спасла, нешто она в мирное время одного мальчонку не прокормит?! Председатель, дай Бог ему здоровья, помог с бумагами — благо Андрей в своё время мудро поступил, Ваньку усыновив. А они и не тужили, не голодали, в лохмотьях не ходили. Скотинку держали, огород сажали, всё вместе, как не глянешь, словно иголка с ниткой. Ванюшка и соседям помогать успевал — тот ему копеечку сунет, другой, вот уже, глядишь, и башмаки новые себе справил, и бабушке родной платочек купил в её любимую ромашку. И в школе поспевал, каждый год Агриппине Лукьяновне грамоты вручали за воспитание внука. Почётные! Баба Граня срок себе отмерила — как Ванюшку в люди выведет, так и помирать можно. В город, к нотариусу съездила, завещание на дом написала. Ваня школу закончил, в институт поступил, ветеринаром стать решил. Рано помирать, подсобить надо чуток внучку. Как выходные — спешит Ваня до бабушки в деревню, помочь, да приглядеть. Чай не молода уже, с подарками едет, подрабатывает, не бедствует, уж «дунькины радости» всегда везёт. Бабушка их уважает, с чаём душистым.

Витя, Вить, там только разогреть, я не думаю, что меня больше чем на неделю положили, Витя. -Слушай сюда, там в кастрюльке Витя, там макарошки, слышь, а вот в контейнере, цветастый такой, котлетки. В пузатой кастрюльке, Вить, там борщ, там за банкой с огурцами... Женщина прижимая телефон к уху, согнувшись чуть ли не в двое, завернувшись в больничный халат больше её размеров на пять. Шаркая стоптанными тапками из какого -то диковинного типа дерматина, причём разного цвета, один черный, на носке его было написано ж.о, второй коричневый с такими же буквами, только сбоку, двигалась в сторону палаты и старалась медленно, буквально по слогам, рассказать, что и где лежит в холодильнике. Сыну, наверное, - подумала медсестра Инна, устало зевнув, сколько таких важных ценных указаний она переслушала за двадцать лет работы. -Витя, Витюш, послушай меня, там бутерброды, да, там как раз еды на неделю, слышишь, Витя, как раз говорю на неделю. Если не выпишут? А ты не переживай. Вить, если не выпишут, я попрошусь у доктора, он знаешь какой у нас хороший Витя, знаешь какой! Я у него попрошусь и прибегу быстренько, приготовлю, алё, Витя, Вить, слышишь? Женщина остановилась как раз напротив поста, где сидела Инна. -Связь прервалась, - устало пожала плечами женщина. Куда ты собралась бежать через недельку, - думает Инна, хорошо, - вовремя привезли её, дотерпела до последнего, вот наши женщины. Наверное, боялась семью оставить, а то, что чуть на совсем не оставила не подумала. Ей отдыхать надо, а она борщи да котлетки... Но вслух этого, конечно, не сказала, а просто улыбнулась. -Сын? - спросила Инна. -Муж, - слабо улыбнулась женщина, - боится, что голодный останется. У женщины зазвонил, зажужжал телефон. -Да, Витя, алё. Слышишь Витя, слышишь там за банкой...Витя, Витя, ты что? Он меня же с того св... Да ты что, Витя, ну мужчина. Вить, ну он же врач... Инна покачала головой. Женщина доковыляла до палаты. Пропищал таймер, пора мерить температуру, Инна вошла в палату. -Алё, алё, Мариночка, слушаешь, - разговаривала по телефону женщина у окна, - слушай меня, ты у меня девочка взрослая уже, тебе восемь лет, смотри, там в кастрюльке мясо, надо доварить суп, хорошо? Ну конечно ты сама, Мариночка, а кто же папу с Серёжей будет кормить, выручай дочка, только на тебя надежда, а то мужики с голода помрут Серёжа с тренировки придёт будет голодный, папа что делает? Лежит? Ну хорошо, там это доча... Инна раздала градусники и пошла в другую плату. -Тёть Катя, ты уж присмотри за моими, да скрутило вот, увезли на скорой. Ой, не приготовила даже ужин, они там у меня голодные... Инна разнесла градусники и задумчиво села на место, когда пришло время забирать их, она застала почти ту же картину, женщины разговаривали по телефону со своими мужьями. -Да Саш, конечно, не приходи, я ребёнок что ли? Ну что ты, -Инна обратила внимание на лицо женщины, ей показалось что женщина сейчас заплачет. В каждой палате кто-то звонил, просил кого-то посмотреть за своими или рассказывал, как и что поесть. Инна подумала, что ведь это было и раньше, это было всегда, попадала женщина в больницу обычно спонтанно, и нет чтобы о себе подумать, она тревожилась чтобы Петя, Витя, Вася не остался бы голодным, не сломал чего - нибудь машинку стиральную например или пылесос, если вообще разберётся как включить. Почему -то раньше Инна этого не замечала, думала, что так и надо, все так живут, так жили её бабки, мать, свекровь, сёстры, подруги соседки, так жила вся страна. Сомневаться Инна начала в правильности распределения обязанностей в семье, когда положили к ним дамочку одну. Что-то там, где-то у неё закололо, вот и делали обследование. Она разительно отличалась от измученных болями женщин, переживающих за домашних, не принимающих свою болезнь серьёзно, рвущихся убежать домой, а то там... Эта женщина, милая, сдобная словно пончик, в белых кудряшках, с щёчками, словно наливные яблочки, белыми сахарными зубками, маленькими и острыми, как у мышки, вся какая -то в рюшках, в воланчиках, с наивными голубыми глазками. Она сидела на кровати поджав ноги и говорила в трубку отрывистые фразы, что-то будто приказывая. -Михаил, я не хочу блины из полуфабрикатов, тебе что трудно завести тесто и пожарить мне блинчиков? То есть, когда ты болеешь, я прыгаю на цырлах, я еду на другой конец города... Хорошо, да я тебя услышала. Женщина положила трубку и повернувшись лицом к соседкам начала мило знакомиться. Палата находилась напротив поста, Инна невольно слышала всё о чём говорят женщины дверь они оставили открытой. Через пару часов новенькая продефилировала вниз, предварительно спросив у Инны, может ли она выйти, там к ней пришли. Принесла она фрукты, что-то ещё и блины, восхитительно пахнущие блины. - Угощайтесь девчонки, муж нажарил блинчиков. Все в изумлении открыли рты, Инна тоже не могла поверить своим ушам. -Он что у вас, повар? - спросила тихая женщина, которой кто-то постоянно названивал и что-то требовал. -Кто? Муж? Нееет, он у меня водитель. -Какой водитель? -Обычный, водит большой грузовик, приехал со смены, приготовил, покормил детей, привёз мне ужин. -Но он же устал как так можно? Мужик вкалывал... -В смысле как можно? Мы оба работаем... -Нууу, милочка, вы не сравнивайте мужскую работу и женскую, - усмехнулась женщина у окна. -Да вы что, серьёзно? Если бы я была здоровым двухметровым мужиком, конечно, я бы работала водителем или на стройке, например. Но, я, к счастью, слабая женщина и выполняю работу соразмерную моему телосложению. Конечно, я готовлю, убираю, стираю, но если муж дома, то мы делаем это всё вместе, дети тоже помогают. Я работаю, я не служанка в конце концов, я тоже устаю на работе. Взяли привычку, ах муж устал, отстоит какая -нибудь прошу прощения, Клава смену в магазине, где ни присесть, ни водички попить, всё по расписанию, да ещё долбят все, покупатели, руководство, а она стоять должна и улыбаться, бежит домой с полными пакетами еды, там же семья голодная, сидят рты открыли, словно галчата, а то что та Клава жрать хочет и с ног валится да кому это интересно, она же женщина и это её обязанность. Мать моя до сих пор вопит что я неправильно веду себя, мол, мужа не уважаю, сбежит от меня. Должна наготовить сто пятьдесят блюд, посадить муженька с детушками малыми и прыгать вокруг, блюда на стол готовые метать, грязную посуду убирать, накормив барина с потомством, всё перемыв, всех выслушав, уроки сделав, постирав, погладив вещи, можно и сбегать перекусить, на ходу. Вот это настоящая хозяйка, вот такой женой и матерью можно гордиться. Шестнадцать лет вместе, материны и свекровины прогнозы не сбылись. не сбежал, да ещё и палкой не выгонишь. Мать-то моя всю жизнь так живёт она не знает как по - другому. Жена брата уехала на две недели к своей матери, а наша в больницу попала. Так маман миллион раз позвонила, чтобы я Андрюшу сходила, покормила, голодный мальчик там, сорок лет детинушке не знает где что в доме лежит, спрашиваю у матери почему не говорила раньше, что Андрюша инвалид. Она в недоумении какой мол, инвалид. Я и отвечаю, что тоже удивилась вроде на должности хорошей, вместе выросли, не замечала, чтобы слабоумием страдал и картошки себе пожарить не мог, или кашу сварить какую. На крайний случай в кафе или столовую бы сходил, так нет, Андрюша только домашнюю пищу ест, папе -то она наготовила, ну если что я есть, поеду покормлю. Обижалась на меня месяц не помогла в трудной ситуации. А мне надо было к ней каждый день приехать, бульончик там привезти или кашку, да ещё двух взрослых мужиков контролировать, чтобы не голодными были. Бабка моя, всю жизнь на железной дороге работала, натягается шпал этих, или зимой попробуй- ка вручную пути почистить, домой приходит, там дед, да пятеро детей, все есть хотят, чашками стучат дед во главе всех.