Вот я и ходила в парк. Смотреть на чужое счастье. Зимой, летом ходила. Смотреть. Потому что своего счастья не было. Помню, даже перед самым днем рождения сидела в парке и смотрела на чужое счастье. Сижу, реву, а потому что сегодня мне сорок девять, еще год и полтос. Жизнь кончена. А мужа, детей и дачи с цветами нет. Машина есть. Догорая иномарка, на зависть соседям. Квартира огромная, четыре комнаты, а я живу в одной, в других прибираюсь, только пыль стираю. Вдруг кто в гости придет? А у меня бардак. Только вот никто не приходит в мою идеальную чистоту.
Я одна.
И вот сижу я в свой день рождения, будто жмурюсь на солнце, слушаю, как дети бегают, мамы болтают рядом на скамеечке и реву.
Потому что у меня главного в жизни нет. И не будет.
— Будет все, как ты захочешь, будет мир у ног твоих…
На скамейку рядом со мной плюхнулся подв...ивший мужчина в помятом плаще. Я отодвинулась. Потому что от него пахло перегаром, и я плачу, а он поет развеселые песни.
Он подвинулся поближе и игриво мне подмигнул:
— Будет все, как ты захочешь, будет мир у ног твоих, — жидким тенором проблеял он. — Не веришь? — он закинул руку на спинку лавочки и еще пододвинулся ко мне, пытаясь ненароком обнять.
Плачущую женщину легко завоевать, надо лишь немного ласки и сочувствия.
Я зло посмотрела на него и отодвинулась. Я не д...ра, чтобы клевать на такое.
— Ты не веришь, — вздохнул он и понимающе улыбнулся. — Но вера, в данном случае самое главное, моя дорогая. И будет все, как ты захочешь, будет мир у ног твоих…, — снова пропел он привязчивую песенку.
— Отстаньте, мужчина!
— Вера, — сказал он и растекся в улыбке, а я вздрогнула, — у тебя ведь и имя такое — Ве-е-ра, — нежно протянул он. — Не зря тебя так мамка назвала, тебе надо верить в себя, ве-е-е-рить, понимаешь? И тогда «будет все, как ты захочешь, будет мир у ног твоих…»
Не могла я вспомнить эту песенку, но уже возненавидела. Легко сидеть тут п...ному и учить старую, несчастную женщину. Я отвернулась. Сидела, смотрела на детей, гоняющих на трехколесных велосипедах, и думала, как жаль, что у меня не родился сын, и уже не родится никогда… слезы снова закапали, я оглянулась, чтобы сразу послать этого мятого учителя счастья для женщин куда подальше. А его не было. На скамейке лежал какой-то мятый рекламный буклет. Вверху было крупно написано «ДЕТИ», а потом была фотография мальчика, который смотрел на меня. Прямо в душу. Так говорят: «смотрит прямо в душу», но я никогда такого не видела.
В общем, он так смотрел на меня, что я не вынесла и скинула этот буклет со скамейки в траву, словно это был мерзкий таракан. И зарыдала.
— На, — ко мне подошел мальчик лет четырех и протянул платок. — Ты плачешь, потому что больно?
— Да, — согласилась я с очевидным.
— Мама говорит, надо подуть и погладить то место, где больно. И все пройдет. Я подую на тебя, — он надул щеки и стал дуть.
Но мне-то было больно везде, вряд ли с этим справится маленький мальчик. Но он не сдавался и погладил меня по руке.
— Что, у тебя никого нет, чтобы подуть?
— Нет, — согласилась я с очевидным.
— Надо завести, — он погладил меня еще по руке и посмотрел.
Да. Да! Он посмотрел в душу, как тот, с буклета.
Я не стала объяснять маленькому мальчику, что завести это непросто. Что я пыталась, но не получалось, что жизнь гораздо сложнее, чем его совет «подуть, погладить и завести», но он четырехлетний мальчик, разве он поймет всю сложность мира почти пятидесятилетней женщины?
— Надо завести, — еще раз повторил он и убежал по своим четырехлетним важным делам.
А мне захотелось догнать его и выпороть. Чтобы не давал советов взрослым женщинам.
Но вместо этого я полезла под лавку искать буклет, чтобы все высказать тому, с фотографии.
Что мир — это сложно, что не надо надеяться на хорошее, далеко не все сбывается. И даже если тебя кто-то возьмет, это совсем не значит, что ты будешь счастлив.
Буклет я нашла, долго ему все высказывала, а потому что больше-то некому. Потом посмотрела на оборотную сторону, где был адрес. А через час была там. Сунула буклет какой-то тетке и сказала:
— Хочу его!
— А мы еще посмотрим на вас, — также в тон сказала она. И рассмеялась.
— А мы похожи, — усмехнулась я.
Потом в кабинете у Галины Ивановны я доказывала, что я достойна, чтобы мне позволили усыновить Мишу.
Сейчас мне пятьдесят семь. Первое, что я сделала, когда Миша стал моим сыном, я продала машину и купила дом в деревне, где выросла. На машину попроще тоже осталось. Ну да и в деревне она по грязюке лучше проедет.
Мы с ним посадили деревья и стали ждать, когда они станут большими. Дом отремонтировали. Цветы тоже посадили, все, как я хотела. Ездили сначала только на выходные. А потом подумали, он ведь уже большой и все понимает: пять лет — это уже почти взрослый мужчина. Мы решили переехать жить в наш дом. Бизнесом своим я могу и из деревни руководить, слава богу, телефон и интернет есть. А потом я его тоже продала, бизнес. И квартиру. Мише на учебу и жизнь хватит. А нам жить хорошо тут, в своем доме, среди деревьев и цветов. А еще я огород завела, потому что Мишеньке лучше расти на своих полезных овощах и ягодах. И кур. И петуха, чтобы по утрам пел.
Комментарии 6