Предыдущая публикация
Арасланов Александр Анатольевич
ГОД ЖИЗНИ - ГОД СМЕРТИ...
Аннотация:
Афганский дневник летчика-штурмовика
Часть 1
Мы прилетели в Кабул утром 26 октября 1987 года.
Пока наш самолет был еще на большой высоте, горы не казались высокими и долина, в которой лежал город, выглядела обычно. Снижение, даже для нас летчиков, показалось очень крутым, и мы неожиданно провалились в огромную чашу, окруженную горами с крутыми и высокими скалами и сереньким глинобитным городом внизу. На снижении наш борт тут же подхватила пара Ми-24, вертолеты сопровождения, и небо мгновенно превратилось в огромную голубую чашу, расцвеченную белыми шлейфами и желтыми огнями "асошек" и "кадеэсок". Это было необычно и даже, поначалу, показалось красиво. Чаша вокруг поражала размерами и высотой скал.
Кабул террасами плавно восходил по склонам вверх и казался сер, пылен и скучен.
Взлетающие самолеты словно собирались таранить вертикально стоящие скалы вокруг и, натужно гудя двигателями, отворачивали, казалось, лишь в десятках метров от крутых склонов. Жара и пыль стояли плотной стеной. К жаре мы уже привыкли в Узбекистане, а афганская пыль поражала своей невесомостью и всепроникаемостью.
До самого вечера нас держали на бетонке аэродрома, гоняя с места на место со всеми вещами и ящиками с инструментами техсостава. Мы всем мешали, и даже афганские таможенники, совершенно неулыбчивые солдаты, начинающие проверку каждой новой группы стандартной фразой "Кабул контрол", тоже сгоняли нас с места. Ветра не было, но к вечеру стало прохладнее, и, как только село солнце, начисто исчезла пыль.
Странно было, что все шло так обыденно. Солнце, рабочий аэродром, уставшие люди вокруг, и постоянные взрывы, выстрелы и очереди где-то. Не было похоже на наши понятия о войне, но вокруг все же проявлялась смерть. В ста метрах от нас, в таможенном "отстойнике", упали, негромко лопнув, две мины. Нам было слышно их разрывы, а проходивший мимо офицер совершенно буднично сообщил, что убиты двое солдат и один тяжело ранен. Мы погрузили свое имущество в подруливший АН-12 и собирались грузиться сами, когда произошло одновременно два события. Во-первых, всем предложили надеть парашюты, и, пока разбирались, как после этого грузиться и что делать солдатам и техникам, никогда не прыгавшим с этой штукой, тем более не на принудительное раскрытие, на взлетной полосе столкнулись и загорелись Ми-8 и Ан-26. Было уже очень темно и пожар выглядел завораживающе красиво и не страшно. Самолет, видимо, заруливал на стоянку, а вертолет собирался занять взлетку по команде КП на взлет с дежурного звена. Ночь в Афганистане наступает практически мгновенно, и чернота ее поражает отсутствием полутонов. Все самолеты и вертолеты выполняли полеты и руления с выключенными бортовыми огнями и всегда были невидимы... Пожар быстро и без суеты потушили, полосу освободили, а нас продолжили готовить к вылету, словно ничего не произошло. Но с одним молодым офицером из техсостава случилась истерика, он категорически не желал надевать парашют и садиться в самолет. Истерику погасили также деловито и быстро, как и пожар, и с перелетом в Баграм проблем больше не было.
БАГРАМ
Утро следующего дня было началом бесконечной череды рабочих дней, закончившихся только после прилета заменщиков через год. Система работы авиаполков на войне простая: год работы - замена.
Мы заменили ребят, не славившихся удачей. На аэродроме перед домиком дежурного звена, стояла стелла с целой чередой фотографий погибших летчиков. Поражала деловитость с которой нас практически мгновенно подготовили на первый удар.
Рядом с аэродромом простиралась пустыня с условным пятном у двух одиноко стоящих скал: полигон, позывной "Легенда". Что-то там валялось в песке, по чему можно было прицеливаться и пускать "эрэсы" или бомбить.
В первый же день - взлеты на "Легенду" и ознакомление с будущим районом полетов - в принципе весь Афганистан.
Аэродром расположен практически в центре широкой долины Чарикара. Начало долины - выход из ущелий Саланг и Панджшер, а сама долина - бывшее устье наземных и подземных рукавов реки, которой уже давно нет. От ущелья Саланг вдоль гор по западной стороне долины тянется асфальтированная дорога Чарикар - Кабул. Чарикар - средней (по афганским понятиям) величины город в начале этой дороги. С другой стороны дороги тянутся обширные виноградники (так называемая "зеленка"), иссеченные кяризами (сеть подземных коридоров, иногда довольно широких, бывших ложем для подземных рек). Довольно много среди всего этого разбросано кишлачков, обычно очень маленьких, живущих только за счет своего куска "зеленки". Аэродром на самом краю "зеленки", за ним только пустыня с "Легендой" и вдалеке гряда скал вдоль всей восточной части долины. Охраняют аэродром цепь наших и афганских постов, расположенных в несколько эшелонов и поддерживаемых с нашей стороны дивизией МСД и полком десантников. Но все это так перемешано, так пересыпано эпизодически появляющимися где угодно "бандформированиями", что четкого понятия нашей и не нашей земли нет. Странный случай, когда война вокруг тебя непрерывно, а линии фронта никогда не было и нет...
Каждый взлет самолета сопровождается висящими в небе вертолетами и салютом из защитных огней ловушек. Причем из-за близости предполагаемого противника все взлеты и посадки совершаются в довольно ограниченном цилиндрическом куске воздушного пространства, крутизна глиссад поразительна: свечой вверх и камнем вниз. Мы же, только появившиеся здесь, и еще не нюхавшие никакой войны, делаем все с щенячим восторгом и с радостью соглашаемся на любые предложения. Например, первые три дня нам не были поставлены защитные ловушки "асошки". Предложено было летать без них, и мы согласились. Причем также должны были летать и ребята, которых мы меняли, так как на все удары (бомбометания или пуски эрэсов) водили два дня они. Поначалу было немного страшновато, но мы быстро привыкли. И только два месяца спустя, я понял на что мы пошли. Нас не сбили тогда, очевидно, только из лени...
Первый удар мы выполняли в Панджерский Крест. Так называлось ущелье в форме креста в первой трети самого Панджшера. Цель находилась в самом центре Креста. По информации ХАДа там собирался комитет полевых командиров Ахмадшаха Масуда. "Наших и мирных нет!" - фраза, звучавшая в конце любого доклада начальника разведки и почти всегда означавшая, что нет вблизи ни наших войск или десантных групп, ни гражданского населения. Задача - нанести удар восьмеркой "Грачей" : вооружение 4 "эрэса" С-24 на каждый штурмовик. То есть каждый из нас нес 4 таких черных железных бревна по два метра длиной и диаметром 24 сантиметра. Группа легко вышла на цель, но мы сориентировались, где она и куда выполнять пуски, только после ввода в пикирование ведущего. А дальше было что-то просто кошмарное, не похожее ни на что ранее виденное. Крутое пикирование под диким углом (чуть не под 70 градусов) в узкое скалистое ущелье, на дне которого едва просматривались красные крыши домов маленького кишлака. Команда "Пуск!", и тут же все впереди покрылось шлейфами сорвавшихся с направляющих снарядов и дымами "асошек". Судорожно успеваю выбрать цель, выполнить пуск и резко тяну ручку управления на себя. Справа и слева проносятся скальные стенки, самолет дико трясет, и он нехотя выходит из пикирования. Опять голубое небо и черные крестики группы впереди. Делаем разворот для анализа результатов удара и домой. А я все думаю: "Ни черта не понял, как все это можно найти среди абсолютно одинаковых скал и кишлаков!"
Необычно и на земле: весь аэродром и каждая отдельная часть его окружены минными полями. По периметру установлены два ряда колючей проволоки, все пространство внутри - мины. Каждая ночь - это беспрерывная работа артиллерии; залпами, как молотом по огромной бочке, стучат гаубицы, обрабатывая по несколько раз за ночь площадки возможных точек обстрела гарнизона "эрэсами" или минами. ХАД постоянно дает информацию о готовящихся обстрелах и с таким же постоянством работает еженочно "артель" (артиллеристы).
И тем не менее обстрелы бывали довольно часто, но не массированные, а какие-то странно мелкие. Прилетит штук пять-шесть "эрэсов" или мин - и тишина. То есть тишина только в смысле обстрела, а на деле-то, конечно, все наоборот: тут же начинает в предполагаемую точку обстрела долбить "артель", ухают гаубицы или шелестит и воет "Град". Автоматные очереди уже никто не замечает. Постоянно гремят крупнокалиберные пулеметы: наши "Утесы" или их, хотя тоже в прошлом наш ДШК (Утес и ДШК - названия пулеметов). Периодические разрывы мин на разделительной полосе: обычно рвутся какие-нибудь полудикие животные или, изредка, наши солдаты, переходящие ночью эту опасную полоску по уже отработанным тропам за "чарзом". "Чарз" - наркотик, анаша афганского производства, стоит просто бросовые деньги, особенно если учесть, что простое дерево в Афганистане идет на вес золота. Все в нашем гарнизоне построено с помощью нашей "бомботары": это квадратные деревянные бруски в которые упаковываются и бомбы, и "эрэсы". Всего этого добра мы ежечасно выпускаем и сбрасываем просто огромное количество. Соответственно и заборы, и дорожки, и все вспомогательные строения типа бань и курилок для отдыха - сплошное дерево и, конечно, "богатство" для любого духа (духи - одно из названий повсеместно употребляемых для афганцев, это от "душман" - бандит, но чаще так называли всех без различий афганцев). Естественно часть этого "богатства" каждую ночь превращается в "чарз". На тропы "любителей" постоянно выставляются сигнальные мины: это трубка с сигнальными ракетами, от которой пауком тянутся растяжки. Задел одну из них, и тут же начинается сначала дико-хулиганский свист, по звуку напоминающий свист падающей бомбы, а затем минуля выплевывает над собой штук пять-шесть осветительных ракет, исключительно интеллектуально решая задачу: "Послушай, кто-то тут есть... А теперь посмотри, кто это"... Смотрят обычно с караульных вышек, для верности подсвечивая себе трассирующей очередью из крупнокалиберного пулемета. Вот такая ночная "экзотика"...
НОЯБРЬ
К концу октября мы были уже подготовлены до обычного своего уровня летчиков первого класса. Нам так казалось...
Самым сложным было научиться точно определять место цели. Мы работали по километровым картам. Цели давались с точностью до десятков метров. Но штурмовик не имеет никаких специальных навигационных средств для такого точного определения координат цели, кроме глаз летчика, и поэтому приходилось просто заучивать и запоминать все о цели, а затем, на подходе, быстро сверить, если успеешь все с картой - и вперед...
Месяц начался с праздника. Прилетевший из Кабула генерал деловито прояснил, что начался Большой Рамазан. А 4 ноября - день рождения пророка Магомеда и праздник жертвоприношения. Давали понять, что стоит быть повнимательней, чтобы нас не принесли в жертву.
Ноябрь был первым по-настоящему тяжелым месяцем. Работа без конца: на войне нет выходных, первые мы получили только после Нового года, когда три дня шли дожди и мы наконец-то смогли выспаться... До этого все дни были сплошной чередой "работа - немного сна - работа". Обычно четыре-пять БШУ (бомбо-штурмрвых ударов) в день, затем немного сна и ночные БШУ.
Между тем праздник шел своим чередом: севернее аэродрома духи вырезали два поста демократов, они тут же провели свою операцию "Возмездие": разбомбили поселок Гулямали в двух километрах от аэродрома.
Первые серьезные ночные операции... Под Газни духи блокировали на дороге нашу колонну. Обстреливали весь день и полночи. Я сопровождал последнюю, видимо подбитую машину, она еле ползла и ее все время обстреливали, но все-таки успешно добралась до крепости.
Ночи здесь просто страшные: почти абсолютная темнота, особенно когда нет звезд, и в кабине чувствуешь себя как в космосе.
16 ноября, ночью, обеспечивали спецназ в горах. Их блокировали еще днем и, видимо, весь день ребята вели бой. Группа располагалась не высоко в горах, всего на 2500 метрах северо-западнее Газни, но скалы были, даже сверху видно, тяжело проходимыми.
Ночью землю не видно без подсветки, поэтому когда я вышел в район, сразу запросил их наземного авианаводчика. Парень долго не отвечал на мои запросы, а потом вдруг запросил сам: "Грачи!.. Грачи!.. Грачи - земле!"..
Меня просто поразил его голос: по интонации - смертельно уставшего человека, по чистоте же тембра, совсем молодого парня. Я сразу связался с ним и попросил обозначить цель ракетой. У ребят к тому времени кончились и ракеты, и с патронами, видимо, было не здорово: места ударов они обозначали лишь короткими автоматными трассами. Проработал с ними больше часа. Тяжело было бомбить: страшно попасть по своим, к тому же работать среди скал в нескольких десятках метров от них нельзя было без лазерного прицела, а это значило, что надо снижаться под самые скалы. Но все прошло хорошо, и их слова: "Спасибо! Уходите." - сняли все напряжение.
Двадцатого провели первый комплексный удар. Операция по уничтожению школы операторов "Стингер". Удар был назначен на конец дня. Цели - на склонах ущелья недалеко от кишлака Таджикха. Участвовали группы самолетов Су-17, МиГ-23 и наши Грачи. Мы работали восьмеркой в основном зажигательными авиабомбами. В лучах заходящего солнца наши группы падали в это ущелье с огромной высоты. Удар должен был быть практически одновременным для всех групп: мы были немножко разделены по времени и месту, но в общем все видели всех. Вероятно это было красивое зрелище: самолеты со всех сторон, одновременные сбросы и пуски ракет, и все это подсвечено лучами заходящего солнца, горящими гроздьями "асошек" и мощным огнем противодействия с земли... Вот только мы несли смерть, а с земли она летела навстречу нам. Тогда мы впервые поняли, что Афганистан - это особенная страна: почти 80% наших зажигательных бомб не инициировали пожары. Причина проста - высоко в горах им не хватало кислорода для горения...
ДЕКАБРЬ
Зима началась с подготовки к длинной и сложной операции "Магистраль". Суть ее нам объяснили достаточно просто: от Кабула на юго-восток идет дорога (большей частью в горах) к небольшому городку Хост, недалеко от границы с Пакистаном. Дорога давно блокирована, город не получает продовольствия, ее нужно очистить и провести несколько колонн. Наземники продвигались, перенося свои "блоки" (укрепленные посты) на 1 - 3 километра в день. Дорога была сплошь заминирована, а скалы вокруг нее, также сплошь неприступны. Как нам пояснили, дорогу эту охраняло одно из воинственных горных племен. Договориться с ними сразу не удалось, поэтому потери на земле были большими. Но все же буквально через десять дней с начала операции состоялось "перемирие". Мы отметили на картах "зону мира" и, наверное, полдня успешно сторожили ее не производя никаких действий, хотя на земле постоянно что-то взрывалось, стреляло и горело... Затем мы также успешно стали ее бомбить. Видимо, "воинственное племя" оказалось еще и по азиатски хитрым, потому что за время "перемирия" были просто оттянуты в глубь гор или частично сожжены склады с оружием. Мы стали летать на разведывательно-ударные действия (РУД). Такие удары не готовятся заранее, а просто определяется район для свободной охоты. Мы наносили на карту расположение наших блоков и вылетали в район РУД для самостоятельного поиска целей. Днем это были машины или места работы артиллерии духов, ночью любые видимые огневые точки или отдельные костры в горах. При обнаружении скоплений войск давали координаты для работы наших "Градов" или "Ураганов". От залпа одной такой установки в месте удара горела даже сама земля, причем вспыхивало все мгновенно на огромном квадрате в несколько гектаров.
По РУД работали с авианаводчиками. Эти ребята жили в Баграме, в модуле , недалеко от нас. Мы знали их в лицо и различали по голосам. Забегая вперед, скажу, что операция все же прошла успешно: мы провели несколько колонн с продовольствием, расставили вдоль дороги свои блоки и затем успешно передали их демократам. А чуть погодя, дорогу опять взяло в свои руки все то же "воинственное племя". Я думаю, оно там и сейчас, и по-прежнему не пускает колонны продовольствия в Хост... Но не потому, что так не любит этот город, а просто потому, что так в Афганистане в основном и добывают себе еду...
Декабрь принес свои проблемы. Накопилась усталость, резко повысилась сложность и ответственность задач. Высота поражения "Стингер" поднялась до 6 - 6,5 тысяч метров: операторы теперь дежурили высоко в горах. Приходилось выходить на цель на высотах до 8 тысяч метров. Помимо сложности определения цели с таких высот, появилась еще одна проблема: штурмовик - это самолет для работы над полем боя, он хорошо защищен от осколков и случайных пуль, даже крупного калибра, но не предназначен для полетов на таких высотах... То есть летает-то он, конечно, без проблем, но его кабина негерметична. Приходилось все время работать в кислородной маске и дышать одним чистым кислородом. Поначалу казалось, что особых проблем нет, но спустя какое-то время я почувствовал, как стало больно вдыхать простой воздух на земле после посадки. Боль была где-то в спине за грудью. Врачи не обращали внимания на такие мелочи, но при попытке выяснить в чем суть, нам пояснили, что "это ожег легких кислородом"... Но это было обычное влияние декомпрессии на легкие: мы слишком резко падали в своих пикированиях и из-за сильного перепада частично происходило отслоение плевры в легких. Это не опасные микротравмы, которые здоровый организм вполне мог перенести и самостоятельно залечить, если бы мы не получали их так много и так часто... Но самым опясным было нарушение обеспечения кислородом в полете. Кислородные приборы редко, но отказывают, к тому же уже были случаи, когда летчики второпях просто забывали подсоединить шланг маски к редуктору прибора. В этом случае маска у летчика подтянута хорошо, но чем он дышит он не может определить, а кислородное голодание наступает незаметно. Дважды я наблюдал это в нашем звене, когда самолет внезапно начинал плавно отходить от строя, заваливаясь на крыло со снижением. Оба раза это было с моим ведущим, командиром эскадрильи. Один раз отказ прибора, а другой раз просто не подсоединил шланг маски к редуктору. На штурмовике есть вторая радиостанция, по которой мы могли переговариваться друг с другом, никому не мешая; по этой станции и приходилось кричать ему: "Толик! Толик! В чем дело!?.. Проснись!..." Правда, оба раза он удачно "просыпался", упав не ниже 6 тысяч метров. Наш маленький "Грачик", ко всем проблемам, еще и не имеет автопилота, при отсутствии управления со стороны летчика, он кренился и плавно падал, автоматически наполняя атмосферу в кабине кислородом... Вот только летчик иногда не успевал вывести самолет из пикирования... Так погибли по меньшей мере двое ребят из полка, который мы заменили, оба "заснули" ночью, когда разбудить было уже не кому...
22 декабря я запомнил на всю жизнь...
Перед этим мы ужасно вымотались: всю ночь работали по кострам. В глазах рябило от огней в черноте ночи, и ужасно хотелось плюнуть на все и заснуть... Днем удалось немного поспать, но после ужина мы опять шли к автобусу для выезда на дежурство. Понуро брели мы вчетвером, растягивая время до начала очередной круговерти.
Над полосой, в уже окрашенном закатом небе, плавно набирал высоту Ан-26. На высоте примерно 2 -2,5 тысячи метров, почти над центром полосы, он вдруг перестал отстреливать "кадээски". Мы еще удивились: для транспортников это было нехарактерно... Вначале показалось, что из "зеленки" пустили осветительную ракету: взлетел не спеша маленький желтый огонек. Вдруг он резко ускорился и, прочертив ровную прямую линию в небе, ударил прямо в середину фюзеляжа Ан-26. Звук разрыва донесся немного позже... Самолет почти мгновенно оказался в большом огненном шаре насыщенного желтого цвета: он тут же начал крениться, выпустил шлейф черного дыма, очень быстро свалился в пикирование и упал в "зеленку". Опять запоздало пришел звук взрыва и слабо дрогнула земля. И только теперь мы заметили, что в небе, на фоне закатных гор и столба не рассеявшегося дыма расцвело пять куполов парашютов...
Мы успели засечь место пуска ракеты и быстро выехали на стоянку самолетов. Минут пять ушло на отметку точки пуска на карте: поразило, что оператор произвел запуск ракеты из точки, вокруг которой в радиусе примерно 1000 метров находилось аж семь наших постов! Но, как выяснилось, с земли, кроме нас, пуск никто не видел. Ракета ушла совершенно без дыма, пламени и почти без звука. Через пятнадцать минут мы с командиром эскадрильи вышли парой на цель, но работать было уже нельзя: солнце село за горы, и в долину упала тень, надежно прикрыв все детали на земле. Вблизи своих постов работать было просто невозможно, так как на наших самолетах были подвешены очень мощные ракеты. Мы разошлись, прикрывая с двух сторон работу вертолетов, занимающихся спасением экипажа. Всех пятерых подняли почти сразу, не смотря на сильное противодействие с земли. Было видно, как по "вертушкам" работали со всех сторон крупнокалиберные пулеметы и две спаренные зенитные установки. Командный пункт дал информацию что в экипаже было шесть человек и последним должен был прыгать командир. Но никто не видел прыгал ли он вообще. Парашютов в небе все видели только пять. Мы продолжили поиск по радиомаяку и световым сигналам... Наверное, через полчаса я заметил факел, похожий на сигнал ночного сигнального патрона, применяемого для обозначения места приземления летчика. Но мне четко было видно, что это очень далеко от места подбора экипажа. Я доложил на КП и передал координаты. Через минуту меня попросили подтвердить координаты и спросили, наблюдаю ли я место падения Ан-26?... Я все подтвердил, но и сам понимал, что этот сигнал был все-таки далековато от места падения. Больше сигналов не было, а вертолет для проверки моей засечки факела посылать стало опасно: было уже достаточно темно и далеко. На земле меня вызвали на КП и попросили отметить место засечки на карте точно.
А через неделю я узнал от нашего "особиста ", что командира все же обнаружили именно там... Крестьяне из ближнего кишлака нашли его утром и просто забили тяпками. У него почему-то не было пистолета и, возможно, он был ранен. Но, когда на следующий день пришла туда бронегруппа, он лежал в целом комбинезоне, ботинки стояли рядом, а внутри был весь изрублен на куски. Посмертно он получил Героя...
Такая странная война...
И закончился декабрь тоже потерями. Духи, видимо, решили срочно почтить праздник жертвоприношения. Ежедневно выходили на дежурство операторы "Стингер" в разных местах "зеленки". Через неделю после Ан-26 на наших глазах сбили над взлетной полосой спарку МиГ-21 с нашим инструктором и демократом. Катапультировались успешно оба, и наша бронегруппа их тут же подняла.
К следующему вечеру ХАД дал координаты места дежурства очередного оператора, планировалось ударить помощней, чтобы наверняка, так как они выполняли пуски из открытых кяризов.
В сумерки взлетели два наших Грача с мощным боезапасом. Цель решили обозначить залпом "Града", и после этого они должны были атаковать ее один за другим. В готовности на земле ждала еще пара Грачей.
После обозначения первым атаковал Саша Плюснин, начальник разведки нашего полка; по принятому коду он доложил: "Цель вижу, атакую"... После этого - тишина и взрыв на земле, мощный, с грибом вспыхнувшего в воздухе керосина от взорвавшегося со всем боезапасом самолета. Ребята из пары, сидящей на земле в готовности, ощутили толчок земли даже в кабинах. Самолет упал в шести километрах от аэродрома, но к месту падения не смогли пройти ни бронегруппа, ни батальон 108-ой дивизии, усиленный бронегруппой. Мы так и не узнали, почему он погиб. Даже то, что точно погиб, выяснилось только в начале января. До этого он был без вести пропавшим. Кстати, тогда мы впервые узнали, что если нет подтверждения гибели, семья не имеет права на пенсию...
Странные законы были в той странной войне: любой из нас мог превратиться просто в дым... Государство предполагало, что за риск на войне должно отвечать не оно, а наши семьи...
Следующая публикация
Нет комментариев