Предыдущая публикация
КАК РОБЕСПЬЕР СТАЛ ВОЖДЁМ И ЖЕРТВОЙ РЕВОЛЮЦИИ Максимилиана Робеспьера можно считать основоположником идейного террора, который осуществляется в целях революционной необходимости.
Максимилиан Робеспьер остался в памяти потомков чем-то большим, чем просто «одним из вождей Великой французской революции 1789−1794 годов». Мало ли их было, этих вождей — всех и не перечислишь! Но из главных актёров той великой драмы лишь Робеспьер (да ещё, пожалуй, Марат) удостоились «высшей славы» — их имена стали нарицательными… Робеспьера уже давно не было на свете, но его имя продолжали активно использовать в политическом лексиконе. Враги Наполеона прозвали корсиканского выскочку «Робеспьером на коне». Энгельс как-то написал об Оливере Кромвеле — вожде совсем другой революции, английской, — что он «соединял в себе Робеспьера и Наполеона». Лев Троцкий иронично именовал Ленина «Максимилианом», а герои французских кинокомедий 1980-х дразнили «робеспьерами» активистов Социалистической партии Франсуа Миттерана. Почему же фамилия Робеспьер стала бранным словом для одних и неким суровым, но чистым идеалом — для других? Чтобы ответить на этот вопрос, надо начать с того, с чего обычно и начинают всякий рассказ о великом человеке — с его биографии. Максимилиан Робеспьер родился 6 мая 1758 года в городе Аррасе в семье потомственных юристов. Когда мальчик подрос, его — по семейной традиции — отправили изучать право в престижный лицей Людовика Великого в Париже. Затем был юридический факультет Сорбонны. В 1781 году дипломированный бакалавр вернулся в родной Аррас, где завёл адвокатскую практику. А пока Робеспьер рос, учился и делал первые шаги на юридическом поприще, во Франции назревали великие события… В середине 18-го века власть французских королей казалась незыблемой. Но при этом крестьяне задыхались от малоземелья и феодальных поборов, а работники городских мануфактур жили впроголодь. Однако страшнее бедности было полное бесправие всех, кто не принадлежал к двум «первейшим сословиям» — дворянству и духовенству. Все эти бесправные (к которым относились не только крестьяне и рабочие, но также воротилы бизнеса, интеллигенция и простые служащие) объединялись одним понятием — «третье сословие». И чиновный, и судебный аппарат прогнили насквозь. Дела решались только по родственным связям или за взятки. Как сказала весьма неглупая куртизанка 18-го века мадам де Тансен (мать философа д’Аламбера): «Если только сам Господь не приложит руку, то просто невозможно, чтобы это всё не рухнуло». Давно копившееся недовольство прорвалось в 1789 году, когда Людовик XVI созвал Генеральные штаты — совещательный орган старой Франции (собрание депутатов от сословий). Депутатом от провинции Артуа в это собрание был избран и адвокат Максимилиан Робеспьер. Цель Генеральных штатов 1789 года была чисто техническая — одобрить новые налоги. Но произошло неожиданное. Генеральные штаты (а точнее их часть — представители от «третьего сословия») налоги обсуждать не стали. Вместо этого депутаты объявили себя Учредительным собранием. Король пригрозил смутьянам силой. В ответ парижане восстали и 14 июля 1789 года захватили Бастилию. Началась Великая французская революция. В августе 1792 года тысячелетняя французская монархия пала. Вся власть перешла к собранию депутатов, которое получило название Конвента. Робеспьер во всех этих событиях участвовал как вожак крайне левых. После свержения монархии в Конвенте верховодили жирондисты (или, как их ещё называли, «умеренные»). Если проводить аналогии с нашим 1917 годом, то якобинцев можно сравнить с левыми эсерами. А вот жирондисты тянут на кадетов —партию крупного бизнеса и университетской интеллигенции. Французских кадетов ждала та же судьба, что и российских: они были «посланы к чёрту» озлобленными народными массами. Революция не принесла беднякам почти никаких облегчений. Напротив, как и в любое переходное время, добавила новых тягостей. В этих условиях радикальные лозунги Робеспьера и Марата находили в народе самый живой отклик. Звёздный час Робеспьера и его группы наступил в июне 1793 года. Окружённый толпами разъярённых санкюлотов, Конвент сдаётся и изгоняет из своих рядов депутатов-жирондистов. Власть переходит в руки крайне левых — Робеспьера и его сторонников (так называемых якобинцев). Робеспьер и его ближайшие единомышленники — Сен-Жюст и Кутон — входят в состав Комитета общественного спасения (фактически — правительства революционной Франции). Хотя все члены Комитета формально были равны, негласное лидерство в нём, бесспорно, принадлежало Робеспьеру. Придя к власти под радикальными лозунгами, якобинцы (и их никто не может упрекнуть в обмане избирателей) начали эти лозунги претворять в жизнь. Был решён земельный вопрос: все феодальные повинности крестьян отменялись без выкупа. Земли дворян конфисковались, разбивались на мелкие участки и продавались крестьянам. А весной 1794 года якобинцы пошли ещё дальше: эти участки стали раздавать бесплатно. Но всё же Робеспьер запомнился современникам и потомкам не своими социальными экспериментами. В веках вождя якобинцев «прославило» совсем другое. А именно — террор. Пожалуй, впервые в истории в активное употребление входит словосочетание «враг народа». Причём оно означает гарантированный смертный приговор. Поначалу Робеспьер отправляет под нож гильотины очевидных врагов новой власти. Это члены королевской фамилии, не успевшие бежать аристократы и их семьи, священники, отказавшиеся присягнуть революционному режиму. Было понятно, что все эти люди должны ненавидеть революцию. Даже аристократы, перешедшие на сторону республики, тоже казались подозрительными — и потому многие были казнены (в том числе три генерала-военспеца: Адам Филипп де Кюстин, Арман-Луи де Гонто-Бирон и Александр де Богарне). Безусловно, врагами были бывшие депутаты-жирондисты (84 человека). Те из них, кто имел неосторожность остаться в Париже, простились с жизнью уже осенью 1793 года. Полетела в кровавую корзину голова Бриссо — автора афоризма «Собственность — это кража» (позднее эту фразу растиражирует знаменитый анархист Пьер-Жозеф Прудон). На эшафот отправили и прекрасную Манон Ролан — жену экс-министра внутренних дел. Влияние этой обаятельной, изящной женщины на политику жирондистского кабинета было огромным. Несомненно, она должна была умереть. Первые месяцы якобинского террора были страшны, но, по крайней мере, они были логичны. Ведь на гильотину отправляли действительных врагов режима. Но то, что произошло в марте — апреле 1794 года, казалось современникам безумием. В эти весенние месяцы прошло 2 судебных процесса. На скамье подсудимых сидели уже не аристократы, не жирондисты и не мятежники. Перед судом предстали подлинные герои революции, соратники Робеспьера по его же партии (якобинской). Выступать против таких людей — то же самое, что выступать против самой революции. Но Робеспьер осмелился. После грязного сфабрикованного процесса и Дантон, и Демулен, и ещё ряд старых революционеров были казнены. Кто-то из старых большевиков скажет об Иосифе Сталине: «Сначала он обожествил Ленина, а затем уничтожил его соратников — за расхождения с ним». Такой же номер задолго до Сталина провернул и Робеспьер. Он возвёл в Абсолют свои представления о том, что нужно революции. А потом уничтожил всех, кто отклонялся от этого Абсолюта. Да, Робеспьер был фанатиком. Только фанатик мог произнести такие слова (на заседании Конвента, 5 февраля 1794 года): «Террор есть не что иное, как быстрая, строгая и непреклонная справедливость. Тем самым он является проявлением добродетели». Летом 1794 года Франция умирала от жары и от страха. Объявив террор основным орудием построения «светлого будущего», Робеспьер уже не мог остановиться. 10 июня 1794 года Конвент — под давлением Робеспьера — утверждает «Закон о революционном трибунале». Этим законом обнулялась вся правовая система. Гильотины во Франции (а они и раньше особо не застаивались) заработали с удвоенной скоростью. Тюрьмы были переполнены. В сырых темницах царила атмосфера чувственного безумия, ведь женщины и мужчины помещались в общих камерах, не разделённые друг от друга. Близкий нож гильотины сводил вместе аристократку и якобинца, «неприсягнувшего» священника и спекулянтку, жирондистку и санкюлота. Несомненной заслугой Робеспьера и «правительства террористов» (как называли Комитет общественного спасения его враги) стало создание армии, способной отстоять Францию. Летом 1793 года в 60 департаментах из 83 полыхали восстания, а на границах республики стояли австрийские, прусские, английские, испанские и савойские войска. Якобинцы ввели всеобщую воинскую повинность, реквизировали запасы продовольствия у богачей, отправили в войска «твердокаменных» комиссаров и в короткий срок смогли сформировать 14 армий. Эти 14 армий Конвента переломили ход войны. Коренной перелом стал свершившимся фактом после победы при Флерюсе 26 июня 1794 года. Австрийская армия оказалась наголову разбита. Угроза прямого вторжения во Францию была устранена. Это-то и погубило правительство якобинцев. Действительно, почему Конвент терпел Робеспьера? Потому, что его террор защищал их от «белого террора». Робеспьер прореживал ряды Конвента, скажем так, выборочно. А дворяне-эмигранты собирались (и громогласно об этом заявляли) весь Конвент перевешать на фонарях — без различия фракций и партий. Но после победы при Флерюсе угроза реставрации монархии была уже не страшна. А значит, Робеспьер стал не нужен.
Следующая публикация
Поздравьте учителей при помощи новых стикеров!
5 октября все педагоги нашей страны отмечают свой профессиональный праздник. 
По случаю торжества мы добавили уникальный 
Самое время поностальгировать вместе с 
Поздравьте этими стикерами своих учителей лично или напишите теплые пожелания прямо в комментариях под этим постом.
Нет комментариев