"Если ты любишь мир, то полюби его тогда, когда он гол, когда это скелет года, когда он гол и пуст.
Если ты можешь его полюбить таким, тогда ты полюбишь его вообще" - писал Бродский о дорогой ему зиме.
Даже не знаю, можно ли его отношение к зиме назвать "любовью"...
Он просто ей соприроден, "метафизически близок" (как сказал о Бродском и зиме А.Генис).
Это скорее понимание, знание изнутри того, чем сам отчасти являешься.
Если Пушкин осень любил - и это чувствуется в каждой его строке об осени: раскрывающиеся лёгкие, вольное дыхание - навстречу возможности сбросить отжившее и раскрыться новому, то Бродский сам по себе - словно зеркало зимы: видит её насквозь.
И не только её - прорывается к "скелету" любого явления, реакции, действия, сюжета.
Только глубинная логика, остальное - опавшие листья.
Стали афоризмом его слова:
"Зима - честное время года". Они - как диагноз, поставленный проницательным врачом.
Не любовь - ясное видение сути. Впрочем, зима именно к такому и располагает.
И когда уже можно поставить точку, из пространства вдруг приходит ответ к сказанному Бродским о том, что мир зимой гол.
Нет.
"Мир не гол, а укрыт".
( Сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль)
И уже не важно знать имя...
Просто запомнить эти слова, как исповедь пространства, откуда они и пришли.
Черные буквы на белой бумаге. Черно-белые фотографии. Зимой часто все кажется черно-белым. Как только спрячется солнце в дымке, за облаками, снег словно съедает краски, заменяя все цвета разными оттенками серого... Эта бледность, однотонность - как примета зимы. .Откуда к нам пришла зима? Версии растекаются по страницам, тревожат холодными темными строками на белом снегу. Я тоже не пойму откуда... Зима, зима, я еду по зиме, куда-нибудь по видимой отчизне, гони меня, ненастье, по земле, хотя бы вспять, гони меня по жизни. Ну, вот Москва и утренний уют в арбатских переулках парусинных, и чужаки по-прежнему снуют в январских освещенных магазинах. И желтизна разрозненных монет, и цвет лица криптоновый все чаще, гони меня, как новый Ганимед хлебну зимой изгнаннической чаши и не пойму, октуда и куда я двигаюсь, как много я теряю во времени, в дороге повторяя: ох, Боже мой, какая ерунда. Ох, Боже мой, не многого прошу, ох, Боже мой, богатый или нищий, но с каждым днем я прожитым дышу уверенне...ЕщёЧерные буквы на белой бумаге. Черно-белые фотографии. Зимой часто все кажется черно-белым. Как только спрячется солнце в дымке, за облаками, снег словно съедает краски, заменяя все цвета разными оттенками серого... Эта бледность, однотонность - как примета зимы. .Откуда к нам пришла зима? Версии растекаются по страницам, тревожат холодными темными строками на белом снегу. Я тоже не пойму откуда... Зима, зима, я еду по зиме, куда-нибудь по видимой отчизне, гони меня, ненастье, по земле, хотя бы вспять, гони меня по жизни. Ну, вот Москва и утренний уют в арбатских переулках парусинных, и чужаки по-прежнему снуют в январских освещенных магазинах. И желтизна разрозненных монет, и цвет лица криптоновый все чаще, гони меня, как новый Ганимед хлебну зимой изгнаннической чаши и не пойму, октуда и куда я двигаюсь, как много я теряю во времени, в дороге повторяя: ох, Боже мой, какая ерунда. Ох, Боже мой, не многого прошу, ох, Боже мой, богатый или нищий, но с каждым днем я прожитым дышу уверенней и сладостней и чище. Мелькай, мелькай по сторонам, народ, я двигаюсь, и, кажется отрадно, что, как Улисс, гоню себя вперед, но двигаюсь по-прежнему обратно. Так человека встречного лови и все тверди в искусственном порыве: от нынешней до будущей любви живи добрей, страдай неприхотливей. 1961Иосиф Бродский ^^^ художник Сергей Дрейден.
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Комментарии 2
Зима, зима, я еду по зиме,
куда-нибудь по видимой отчизне,
гони меня, ненастье, по земле,
хотя бы вспять, гони меня по жизни.
Ну, вот Москва и утренний уют
в арбатских переулках парусинных,
и чужаки по-прежнему снуют
в январских освещенных магазинах.
И желтизна разрозненных монет,
и цвет лица криптоновый все чаще,
гони меня, как новый Ганимед
хлебну зимой изгнаннической чаши
и не пойму, октуда и куда
я двигаюсь, как много я теряю
во времени, в дороге повторяя:
ох, Боже мой, какая ерунда.
Ох, Боже мой, не многого прошу,
ох, Боже мой, богатый или нищий,
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенне...ЕщёЧерные буквы на белой бумаге. Черно-белые фотографии. Зимой часто все кажется черно-белым. Как только спрячется солнце в дымке, за облаками, снег словно съедает краски, заменяя все цвета разными оттенками серого... Эта бледность, однотонность - как примета зимы. .Откуда к нам пришла зима? Версии растекаются по страницам, тревожат холодными темными строками на белом снегу. Я тоже не пойму откуда...
Зима, зима, я еду по зиме,
куда-нибудь по видимой отчизне,
гони меня, ненастье, по земле,
хотя бы вспять, гони меня по жизни.
Ну, вот Москва и утренний уют
в арбатских переулках парусинных,
и чужаки по-прежнему снуют
в январских освещенных магазинах.
И желтизна разрозненных монет,
и цвет лица криптоновый все чаще,
гони меня, как новый Ганимед
хлебну зимой изгнаннической чаши
и не пойму, октуда и куда
я двигаюсь, как много я теряю
во времени, в дороге повторяя:
ох, Боже мой, какая ерунда.
Ох, Боже мой, не многого прошу,
ох, Боже мой, богатый или нищий,
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
Мелькай, мелькай по сторонам, народ,
я двигаюсь, и, кажется отрадно,
что, как Улисс, гоню себя вперед,
но двигаюсь по-прежнему обратно.
Так человека встречного лови
и все тверди в искусственном порыве:
от нынешней до будущей любви
живи добрей, страдай неприхотливей.
1961Иосиф Бродский
^^^
художник Сергей Дрейден.