Предыдущая публикация
Прилипала
Своего детства я не помню. Не помню и свою мать – что уж говорить про отца, братьев или сестёр. Возможно, у меня их никогда не было...
Всю свою сознательную щенячью жизнь я ошивался на улице, перебиваясь тем, что иногда заботливо подбрасывали мне сердобольные люди.
Часы сливались в дни, дни – в недели, недели – в месяцы, и так до тех самых пор, пока я не встретил их. Ничего значительного в моей жизни не случалось, пока я не встретил их.
Была зима. В то время я, в основном, обитал возле овощного ларька на улочке, которую словно ножом прочертили посреди огромного «пирога» – квартала однотипных пятиэтажек в отдалённом спальном районе города.
Этот район, этот квартал – всё это было моей Вселенной, а тот овощной ларёк – путеводной звездой, в орбиту которой я случайно вошёл на излёте первого года своей жизни.
Смуглый мужчина сказал что-то на непонятном мне языке и поставил в мой угол миску, как обычно щедро наполненную едой. Я принялся набивать желудок.
В момент, когда миска опустела наполовину, я увидел на пятачке возле ларька компанию ребят. Они были значительно меньшего размера, чем все прочие человеческие особи: вероятно, так выглядели человеческие щенята.
Занимались они странным делом: швыряли вдаль портфели, и каждый следующий мальчонка стремился бросить портфель дальше, чем бросил предыдущий.
Эта игра приносила им столько радости, что я решил тоже принять в ней участие: я подумал, что им не помешает тот, кто будет приносить портфели назад, чтобы мальчики могли не бегать туда-сюда, возвращая их после бросков.
Когда очередной человеческий щенок кинул свой портфель, я устремился за ним, и как только портфель приземлился, я стал силиться поднять его за ручку, но у меня ничего не выходило – очень уж он был тяжёлый. Что они там таскали? Кирпичи?
Внезапно, ребята стали смеяться над моими попытками поднять эту дурацкую сумку, принадлежавшую одному из человеческих щенков. Они смеялись по-доброму, но меня это злило: итак ничего не получается, а тут ещё они.
– Серёга, смотри, сейчас собака всё твоё добро утянет! – сказал кто-то из ребят.
– Эй, а ну брось! – прикрикнул на меня, видимо, Серёга, устремившись в мою сторону.
Я послушно оставил портфель и посмотрел на мальчишку. Лицо его было красным, как помидоры в моём овощном ларьке, а на шарфе у подбородка застыл иней. Он строго взглянул на меня, намереваясь, наверное, сказать какую-то грубость, но вдруг осёкся и вместо грубости погладил меня по голове.
Даже сквозь вязаную варежку я смог почувствовать тепло его руки и даже нечто большее, что таилось в этом прикосновении. Мне вдруг показалось, что этот мальчик – смысл моей жизни.
Странная мысль, знаю, но что вы хотите от годовалого бродячего щенка?
Я заскулил, но побоялся восторженно гавкнуть, опасаясь спугнуть мальчугана. Вместо этого я решил просто пойти за ним, не отставая ни на шаг.
– Эй, дети! Давайте в другое место идите кидаться, да? – беззлобно сделал замечание ребятам смуглый мужчина – хозяин овощного ларька.
Ребята подобрали портфели и поспешили уйти. Я последовал за ними. Чёрно-белые ноги мальчиков мельтешили перед моими глазами, а голоса их сливались воедино, и я не мог точно понять, кто из них и что говорит.
– Ой, смотри, эта собака за нами идёт, – сказал кто-то из ребят.
– О, точно!
– Какая собака? Это пёс, а ты – дурак!
– Сам дурак! Какая разница: пёс или собака?
– Большая! Ты ж не спрашиваешь, какая разница между тобой и Машкой Козельской.
– Х-ха-ха-ха!
– Хо-хо! Точно!
– А там и разницы-то и нет!
– Х-ха-ха!
– Смотри, он всё за нами идёт…
– Может, хочет чего? Голодный?
– Может. Давайте колбасы ему купим!
– Откуда у тебя деньги на колбасу?
– Скинемся!
– У меня нечем скидываться.
– Блин! Ну, тогда без колбасы…
Кто-то из ребят почесал меня за ухом. Было приятно. Но чувства, которое я испытал от прикосновения того мальчика, больше не было.
– Ладно, чё, по домам?
– По домам. Домашку же ещё делать…
– В Варкрафт сегодня пойдём?
– Фигня вопрос! Ладно, давайте, я потопал.
– Давай!
Один из ребят отсоединился от общей группы и пошёл куда-то своей дорогой. Следовать за ним мне не хотелось: я чувствовал, что идти мне нужно за кем-то, кто всё ещё идёт вместе с компанией.
– Всё равно за нами идёт, смотри.
– Точняк. Во прилипала!
– Погоняло его будет: Прилипала!
– Внатуре!
Я всё шёл и слушал их разговоры. Говорили ребята о каком-то Варкрафте и школе – ничего интересного. Мало-помалу, ребята отпочковывались от общей компании и уходили своей дорогой. А я всё шёл и шёл следом за всеми, пока «всех» не осталось двое.
– Ладно, давай, Серёга. Напиши, как домашку закончишь.
– Ладно. Меня там папа ещё чем-то напрячь хотел, так что не знаю.
– Ну, короче, освободишься – напиши.
– Окей.
Ребята попрощались и разошлись. Я увязался за тем, кого все остальные называли Серёгой: от него веяло каким-то странным теплом, и тепло это служило моим ориентиром.
Почему-то я чувствовал, что я должен быть рядом. Словно бы сама природа пыталась связать меня с этим мальчиком, и я не понимал, для чего. Всё, что я мог – это слепо следовать за этим непонятным зовом.
– Ты всё идёшь? – спросил мальчик Серёжа, когда, обернувшись, увидел меня.
Я попытался кивнуть.
– Иди уже к себе: вон, я уже почти дома.
Мальчик погладил меня по голове ещё раз, а потом развернулся и сделал шаг к пешеходному переходу. Сам не знаю, почему, но я вдруг безотчётно гавкнул на него, так, что мальчик оцепенел и ещё несколько долгих секунд не мог пошевелиться.
Мимо пронеслась легковая машина. Машину слегка покачивало на дороге: то ли из-за гололёда, то ли из-за того, что водитель был не в себе. В любом случае, машина проехала мимо перехода, затем выровнялась и помчалась дальше.
– Ты чего? Я ж тебя глажу, а не бью! – возмутился мальчик Серёжа, оттаяв от испуга.
Я виновато опустил глаза. Мальчик, кажется, не придал этому случаю большого значения: не заметил машину, которая чуть его не сбила, и всё тут.
Но я с тех самых пор решил, что непременно должен быть рядом, чтобы уберечь мальчика от чего-то ещё. От чего – я пока не знал, но чуял, что Серёжу в его человечьей жизни подстерегает нечто более серьёзное, чем то, от чего я уберёг его сегодня.
Хотя, что может быть серьёзнее машины, несущейся навстречу на полном ходу?...
Не всегда мне удавалось подкараулить Серёжу по пути из дома в школу, из школы – домой. Далеко не всегда. Но иногда мне удавалось увязаться за его компанией, отныне называвшей меня Прилипалой, и никак иначе.
Серёжа смотрел на меня подозрительно, когда я преследовал его – именно его – до самого его подъезда. Но, вероятно, он списывал это на то, что он – именно он – живёт дальше всех от школы и от пятачка во дворах, где я обычно обитал.
Когда у Серёжи были проблемы с оценками в школе, и он в расстроенных чувствах возвращался домой – я был рядом, стараясь хотя бы своим присутствием унять его грусть.
Иногда помогало. Иногда – не очень. Но я по-прежнему чувствовал, что должен быть рядом, и чувство это не отпускало меня даже через месяцы и годы...
*****
Шло время.
Я по-прежнему жил возле овощного ларька, которым владел смуглый мужчина. Он старел. Я – креп и рос. Серёжа тоже рос: из мальчика он постепенно превращался в юношу.
Однажды, во время очередного его вояжа через дворы в сторону дома, его компания встретилась с другой компанией, которая на меня не обращала никакого внимания. Та компания выглядела грозно: им явно было нужно что-то от Серёжи и его друзей. Они были больше, сильнее и злее.
– Э, мелкота! Сюда иди! – звал Серёжину компанию к себе заводила грозных, сильных и злых ребят.
Серёжины друзья растерялись. Серёжа тоже. Я предчувствовал беду, и потому, забыв о страхе и прочих условностях, бросился на тех больших ребят и взялся лаять, что было сил. Всем своим видом я старался источать опасность.
Грозные ребята оробели:
– Ты чё, псина? Ну-ка фу!
Кто-то из них пытался делать выпады в мою сторону, кто-то пытался напугать, делая вид, будто бы подбирает что-то тяжёлое с земли, но меня было не напугать, потому что я был уверен: я делаю то, ради чего был рождён на свет.
Грозная компания в тот день отступила и отстала от Серёжи и его друзей. Я снискал среди них небывалую славу: они разве что не качали меня на руках. Каждый считал своим долгом почесать меня за ухом, мне купили самую жирную колбасу, которую только можно было купить за деньги.
Но чувство удовлетворения, чувство выполненного долга ко мне так и не пришло. Мне всё ещё казалось, что есть нечто другое, более опасное, с чем Сёрёжа столкнётся совсем скоро, и с чем ему обязательно нужно будет помочь...
В девятом классе Серёжа стал встречаться с девушкой и перестал гулять по району, а в школу и домой стал ходить каким-то другим путём, неизвестным мне. Пару раз я подкарауливал его и его девчонку в окрестностях, но Серёжа, казалось, меня совсем не замечал.
Когда в конце десятого класса он расстался с этой самой девушкой, я тоже оказался рядом. Правда, с некоторым запозданием: я встретил его только первого сентября, идущим по старым-добрым дворам мимо пятачка с овощным.
В руках у него был букет цветов: подношение какому-то вожаку из школы или вроде того – кто их разберёт, эти человечьи традиции. От него исходил какой-то неприятный запах...
Так никогда не пахло от смуглого хозяина овощного ларька, но так почти всегда пахло от бродивших вечерами туда-сюда по пятачку мужичков в грязной, поношенной одежде. Мужички всегда ходили, раскачиваясь из стороны в сторону.
Серёжа же шёл прямо, хоть и было в его походке что-то непривычное. Когда я гавкнул ему вслед, он оглянулся, но будто бы не увидел меня. Может, в этом весь смысл? Я должен спасти Серёжу от этого запаха? Но как это сделать?...
*****
Моя собачья жизнь начала клониться к закату как раз тогда, когда смуглый мужчина решил продать свой овощной ларёк. Всё было как обычно, но в один день вдруг приехала какая-то машина и прямо так, целиком, погрузила весь ларёк на себя и увезла прочь.
Смуглый мужчина смотрел на всё это со странным видом: одновременно с тоской и благоговением. Потом, когда машина вместе с ларьком уехала, он наклонился ко мне, погладил в последний раз, дал последнее угощение и сказал что-то на языке, который я даже после стольких лет бок о бок с ним по-прежнему не понимал.
Я смутно чувствовал, что он хотел сказать, но всецело не понимал его слов, и потому смысл всего высказывания мне было трудно уловить – я мог только его прочувствовать.
Смуглый мужчина ушёл из моей жизни. Ушёл и овощной ларёк, и гарантированная еда каждый день. На закате своих лет я оказался один на один с необходимостью искать себе пропитание.
И я находил его. Не каждый день, но находил...
Однако куда важнее пищи мне было найти смысл моей связи с тем мальчиком Серёжей, который уже давно перестал быть мальчиком.
Я всё чаще видел его в компании тех самых пресловутых качающихся мужичков, от которых неприятно пахло. Его старой компании уже давным-давно не было. Серёжа внешне казался весёлым, но в глубине души был несчастен, я это чувствовал.
Однажды, после изнурительного рысканья по мусорным контейнерам, я снова встретил Серёжу, угрюмо бредшего в одиночестве куда-то в ту сторону, где раньше был его дом. Я последовал за ним.
Он перешёл дорогу, на которой я когда-то давным-давно спас его от несущейся машины, и, к моему удивлению, пришёл к тому самому дому, до которого я раньше провожал его.
Дойдя до подъезда, он сел на ступеньки перед дверью, обхватил голову руками и стал горько, горько плакать. Целлофановый пакет с покупками – бутылками белой жижи – выпал у него из рук.
Я не знал наверняка, но почему-то чувствовал: он жалеет себя и сокрушается обо всём том, что он упустил в его, в сущности, совсем ещё короткой жизни.
Ему было больно и одиноко. Он чувствовал себя истощённым, несчастным, никчёмным, ненужным. Он чувствовал, что живёт зря. Он потерял вкус к самой жизни и теперь тщетно пытался найти его в суррогатах: вроде тех, что сейчас валялись у него под ногами, наполовину выкатившись из дряхлого пакета-майки.
Вдруг я понял, что нашёл, наконец, то, от чего должен был защитить Серёжу. То, что для них – чудных, странных, непонятных людей – подчас страшнее самой смерти: перестать жить, но продолжать дышать.
Я должен был сейчас – прямо сейчас – сделать что-то, но я не знал, что...
И тогда я вспомнил прощальные слова смуглого мужчины. Слова, которые я не понял, но которые прочувствовал всей своей стариковской душой. Я подошёл к Серёже, положил лапу на его ботинок и просто прилёг рядом.
– Прилипала, ты что ли? – озадаченно проговорил Серёжа.
Я посмотрел на него исподлобья: это всё, что я мог.
– Прилипала…
Серёжа ещё раз повторил моё прозвище, которое они с друзьями дали мне когда-то давно, в детстве, а затем – провалился в воспоминания.
На глазах у него проступили слёзы, но на сей раз это были не слёзы горечи. Это были слёзы счастья: простого, наивного, глупого и близкого к щенячьему детского счастья. Он оживал.
Одним своим видом я напомнил ему о чём-то таком, что он давным-давно позабыл, но очень хотел вспомнить. Я чувствовал, что, наконец, выполнил свой долг.
– А пошли-ка в хату, а? – сказал вдруг мне Серёжа, вытерев лицо и встав на ноги, – Мама с папой – они… Короче, один я. Пошли, вместе оно веселее как-то...
Я поднялся на лапы, виляя хвостом. Мы зашли в подъезд, оставив пакет с несчастьем лежать у ступенек.
Автор ГЕОРГИЙ АПАЛЬКОВ
#рассказы
Следующая публикация
Нет комментариев