Предыдущая публикация
Не буди спящее дитя - 28
— Дура ты, Манька. Непросветленная и без Бога в душе, — рассердилась Наташа. — Кажнему верующему понятно, шо молитва спасаеть от любого недуга.
— Ладно, уговорила, — безразлично сказала Маня, лишь бы соседка от неё отстала.
Уходя из хаты Гунько, Наталья ещё раз повторила напутственные слова и со спокойным сердцем ушла. Заваривая травяной чай, Маня долго хмурила брови. Павел, поглядывая на мать, бросил чинить табурет.
— Мам, а ведь тётка Наталка права, надо отмолить Катю, иначе…
— И ты туда же. И шо вы усе меня учите? Я шо вам, девка на выданье?
— Ну мам, — Паша пересел с лавки за стол. — Я же тебе уже рассказывал о батюшке, который в поезде…
— Да помню, помню я, — не дала мать договорить. — Памятью не страдаю.
Приготовив чай, Маня отнесла его в комнату, чтобы напоить дочь. Но та уже спала крепким сном, укутавшись в ватное одеяло.
— Горе горькое, — поставив кружку на подоконник, Маня присела на край кровати. — И пошто на тебя такие проказы свалилися? Была махонькой, дык як усе: и с детишками поиграть, и по улицам, будто козочка скакала, а чичас, где твой разум, Катенька? — Маня с грустью смотрела на затылок спящей дочери, поглаживая выцветшие волосы и тяжело вздыхая. Катя проспала несколько часов.
В этот вечер Маня всё ж решилась прочесть «Отче наш» над смиренным телом. Шепча божественные слова, она смотрела в пол и пыталась отогнать от себя дурные мысли. Была не была, молитва есть-пить не просит, хотя и не верит Манька в чудодейственную силу, придуманную людьми.
— … но избави нас от лукавого…
После этих слов Катя открыла глаза. Резко повернув голову, села. Маня немного опешила, но читать молитву не перестала.
— Ибо твоё есть Царство…
— И сила, — полушёпотом повторила Катя вместе с мамой.
Маня замолчала от неожиданности.
— и слава, — продолжила девушка, не спуская с мамы глаз. — Отца и Сына, и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
— Аминь, — произнесли обе, уставившись друг на друга.
Привстав, Маня потянулась к Кате, чтобы потрогать её лоб. Лоб оказался холодным. Приложив ладонь ко рту, мать шире открыла глаза, вглядываясь в безмятежное лицо девушки. Катя сидела смирно, сжав губы и не моргая. Простояв в полусогнутом состоянии несколько минут, Маня ждала, когда Катюша что-то скажет или улыбнётся, но ни один мускул на лице девушки не дёрнулся. Тогда Маня решила задать вопрос, чтобы услышать хоть словечко в ответ.
— Откудова ты знаешь молитву наизусть? — прошептала она, приблизившись поближе.
Но Катя молчала, словно набрала в рот воды.
— Ты слышь, аль не? — вглядываясь в стеклянные глаза, Маня не знала, как растормошить дочь на разговор. — Кать. Слышь?
В этот момент в комнату вбежал маленький Павлушка, волоча за собой подушку, которая оказалась тяжёлой. Втаскивая непосильную ношу через порог, Павлик отпустил её, уставившись на оцепеневшую бабушку.
— А-а! — крикнул мальчик, привлекая к себе внимание. — А-а-а! — повторил он и бросился к любимой бабуле, когда та никак не отреагировала.
— Павлушка, — полушёпотом произнесла Катя, опустив глаза на мальчонку, который ухватился за бабушкины ноги и прижался к ним белобрысой головёнкой. — Дай Бог тебе здоровьишка, — и по щеке молодой матери потекла солёная струйка.
Год спустя.
Маня вела двухлетнего внука по дороге и улыбалась прохожим, желая им доброго здравия. Мальчишка повторял за бабушкой и подпрыгивал, когда хуторяне жали его маленькую ручку и отвечали на приветствие.
— И куды ж наш пострелёнок собралси? Неужто к мамке? — навстречу попались Ефросинья и дед Тихон.
— К ней, — Маня выглядела счастливой.
— Ой, слава тебе Господи, я усё никак не нарадуюсь, — воскликнула Фрося, прослезившись. — Очуня́ла наша девонька, получила просветленье. Правду люди гутарют, только Богу известно, кому и как жить. Ой, как я обрадовалася, когда Катюшку увидала там, у Краснодарской церкви. Енто ж надо, сколько она мучилася, сколько бед на ейную головушку опрокинулося.
— Ну, буде, буде тебе причитать, — спрятав стыдливые глаза под кепкой, Тихон легонько толкнул Ефросинью в плечо. — Айда за курой. Мене исчо сарайку чинить.
— А усё ты, — грозно сказала Фрося, ответив толчком на толчок. — Оговорил девку, дык помалкивай теперича, коли я тебя за бородёнку твою не оттаскала.
— Да я ж ужо попросил извинений, — голос Тихона провалился за грудину. — Енто усё Рыжая виноватая, я только…
— Глотка твоя лужёная виновна, а не Валька. Коли б не пил, и Валька не смогла б тебя в доносчики определить, — гаркнула на притихшего деда Фрося. — У той головушка дитём забита была да людской говорильней, а ты и рад подмогну́ть за стакан горькой.
Тихон попятился назад, чтобы избежать драки.
— Стой, тебе говорять, порося немытая, иначе куры тебе не видать, як ентой бородёнки. Выщиплю, и будешь голышом ковылять! — Фрося вошла во вкус. — Я тебе исчо не усё сказанула. Иди до хаты, там я тебя отчихвостю!
Помахав сморщенным кулаком, отправила мужика ждать её у мазанки.
— Шо было, то ковылём поросло, — вздохнула Маня, провожая задумчивым взглядом старика, опирающегося на самодельную трость. — Ежели б Катька усё разом сказала, так молчала, як немая.
— А откуда у пятилетней девки язык на посторонний поступок? — Фрося погладила Павлушу по голове. — Шо с их взять, с малых? Благо Боженька просветил, дал умную головушку. Вот Катька и загутарила о том дне, будь он неладен.
— Не будем вспоминать. Ежели б Рыжая была жива, я б ей… — запнувшись на полуслове, Маня покачала головой. — Незачем об ентом гутарить. Катька стала, як и раньше, слава тебе Господи.
Женщины ещё долго говорили о Катюше, как о восставшей из пепла, вспоминали её странности, сплетни хуторянок, военное время, больницу для душевнобольных.
— Я опосля крысу заприметила, — тараторила Маня, прижав к себе внука, который смотрел на бабушку Фросю выпученными глазёнками. — А когда дошло, шо енто Катька с ножом да в кроватку… Уф-ф, енто я чичас думаю и гадаю, шо ж пораньше бы докумекать, а мне-то не до ентого было. Я ж в ту пору сама не своя, за мальца переживала. А Вальку я давненько простила. Шо ж с ейного праху взять? Умом тронулася баба, а мы и не поня́ли.
— Ой, як же енто так уся правда вылилася, а? Мань, и кто енто разоблачился? Не один же Тихон признанье принёс?
— Миша Родькин, — улыбнулась Маня. — В прошлом годе прибёг ко мне и давай голосить, мол, прости тётка Маня. Он об парнях обмолвился, на коленках стоял, плакал, як малец-сорванец. И уж опосля я и порешила Катю у церквушку свезти. Она там кажний уголок обошла, кажнюю иконку обцеловала, а потому уж подошла ко мне и попросилася остаться. Так и сказала, шо ентот дом ей, як родной. Чувствует она себя там, як у Христа за пазухой.
— Ой батюшки, — Фрося слушала и внимала, положив руку на грудь. — Надо было её исчо в пять лет к нашему знахарю отвезть. Он бы сразу распознал порчу на девку.
— Шо ж теперича рассуждать? Глупая я была, нико́го не слухала… — Маня чувствовала вину за судьбу дочери. Спохватившись, запричитала о потерянном времени. — Ой, нам же у Краснодар надобно! Заговорила ты меня тётка Фроська, а мы Кате обещались сёдня проведать!
Подхватив мальчишку на руки, Маня поспешила к автобусу.
***
Собирая истлевшие свечи, Катя складывала их в специальную ёмкость и крестилась перед иконами святых. Её теперь не узнать, лицо посвежевшее, округлившееся, в глазах светится огонёк. Уже почти год она служит Господу Богу, помогает заблудшим душам и живёт за пределами хутора Сиротский. Своё предназначение она получила свыше, когда молния ударила рядом, в берёзу. Девушка ощутила благоговение и услышала своё внутренне я. В тот день разум Катюши просветлел. Её с неистовой силой потянуло к небесному создателю, дабы помочь себе и усопшим, похороненным на Сиротском кладбище, отмолить их грешные души, простить и отпустить.
Первой она простила Валю, за её дерзкий поступок, растянувшийся на годы. Рыжая что-то дала пятилетней девочке, пока вся ребятня спала под раскидистым деревом, и Катя уснула крепким сном. Также подпаивала деда Тихона и велела следить за председательской дочкой, а затем разносить слухи о её ночных похождениях на кладбище, хотя Катя ничего необычного там не совершала. Она прогуливалась среди молчаливых могил, тех, что были заброшены, и рассказывала им о разных случаях, произошедших совсем недавно. Катя хотела поддержать забытых покойников, чтобы им было не так грустно.
Второй, кому Катя отпустила грехи, был отец Гриши Степан. Как-то Катя случайно подслушала разговор двух подвыпивших казаков, когда Степан обещал спалить хату учительницы Светланы Игоревны. Девочка выскочила и закричала, что всё расскажет отцу, Степан схватил девчонку за шиворот и пригрозил убить председателя, если сопливая стрекоза не закроет свой рот. Чтобы хоть как-то намекнуть взрослым, Катя рисовала кресты, перекрывающие солнце, мол, поджигатель когда-то сидел в тюрьме.
Третье прощение получила бабка Арина, орущая из-за шиповника. Катя не раз слышала, как соседка, сидя между грядками, причитала, что мочи её больше нет из-за тяжкой болезни и ей осталось максимум два дня.
Четвёртый — Миша Родькин. Побоявшись осуждения от друзей, соврал о первом свидании. Молодые ребята повадились приглашать Катю на ночные прогулки, чтобы попользоваться невменяемостью, надуманной сплетницами, но ничего не получалось. Катя вела себя так, будто она абсолютно нормальная — это и отпугивало ухажёров, когда они пытались поцеловать девушку, но плести интриги против неё не прекращали.
Следующий прощённый, это отец, который отвёз Катю, послушав властную жену, в клинику для душевнобольных. Панкрат не хотел расставаться с дочерью, но, наслушавшись Манькиных причитаний, сдался. Катя вспоминала разговор между отцом и Павлом, когда брат признался, что хочет служить в части береговой обороны, а служба длилась четыре года. Отец выслушал и принял желание сына как должное.
— Упокой душу раба Божьего Ивана, — молилась за младенца Валентины Приходько Катя, стоя перед иконой распятого Христа.
Проговаривая каждое слово, девушка отвлекалась на воспоминания, впившиеся в глаза и уши. Вот она идёт со свёрнутым одеялом в руках, где якобы лежит младенец. Становится перед зрителями и разыгрывает сценку «Плачущая мать». А всё началось с того, что, собираясь на новогодний вечер, она услышала за окном нечеловеческий вой, пробивающийся сквозь темноту. Глянула за занавеску и увидела Валю, несущуюся с ребёнком на руках. Катя ещё не знала, что женщина торопится уехать в больницу, где мальчик и умрёт. Решив, что это подходящая сценка для праздника, Катя накрасила щёки свеклой и скрутила ватное одеяло. Она часто примеряла на себя чужие роли, разыгрывая разнообразные представления перед жителями хутора и мечтая стать известной актрисой, как тётка Светланы Игоревны.
— Господи, спаси и сохрани… — Катя смотрела в нарисованные глаза святых образов и перебирала имена каждого жителя родного хутора.
Обойдя все иконы, она встала посреди церкви и задумалась. Кажется, забыла кого-то упомянуть. Повернувшись вправо, подошла к распятию и вновь зашептала:
— Упокой душу раба Божьего Фёдора Лукина, — перекрестилась девушка, опустив голову.
Федя — одноклассник и сорванец, каких свет не видывал. Когда-то дружил с Гришей, проводил с ним всё свободное время до тех пор, пока не узнал, что Мельникову нравится Катюша.
— Я тебе отомщу, — после драки пригрозил Федька, потирая окровавленные кулаки. — Ты у меня ещё получишь. — Поднимаясь с земли, мальчишка стряхнул с одежды прилипший мусор и отправился домой.
Исполнил Лукин загаданное. Убил друга выстрелом в сердце. Но долго жить со страшным грехом не смог. Сам пришёл к Кате и повинился. После исчез из хутора, не показавшись на глаза матери и младшего брата. Простила Катя Федьку: за Гришку, предательство и… за Павлушку, который приходится сыном Фёдору. Силой взял Лукин слабую девушку, пока в хате никого не было. Сделал своё грязное дело и вернулся к немцам, в станицу.
Катя, прочитав молитву, отошла в сторонку, пропуская вперёд седовласую старушку. Церковь сегодня пустая, не считая двух одиноких женщин, скорбящих по потере родных. Приподняв брови, Катюша наблюдала за прихожанками. Какие они тихие, грустные. Перемещаются без звука, словно плывут над полом. Одна вытирает слёзы, приложив руку к святому лику, вторая зажигает свечу, прислонив фитиль к догорающему огарку. Глядя на суховатый профиль той, что стоит у иконы Николая Чудотворца, Катя прищурилась. Что-то есть в этой опечаленной девушке притягательное, добродушное.
— Помолитесь от души, — подойдя, полушёпотом посоветовала Екатерина. — Свечку поставьте, полегшает.
— Спасибо, — ответила молодая женщина, вытирая нос кончиком платка. — А куда ставить? — растерянно закрутила головой.
— Я Вам подмогну, — Катя вынула из кармана целёхонькую свечу и передала незнакомке. — По усопшим плакать надобно там, у креста, — показала глазами на распятье. Кто у Вас, муж?
— Муж, — всхлипнула женщина, с трудом переставляя ноги. — Пропал без вести. Я запросы в Красноярск, а там такой не числится. А сама я из Пскова…
— А як же Вы тута оказались?
— После бомбёжки я в госпиталь попала, а сынок пропал. Насилу отыскала. Его сюда, в приют, определили. Ванечкой зовут, — слёзы хлынули градом. — А Павлушку не нашла.
— Мужа Павлом звать?
— Да, Павел Панкратович Гунько.
Катя улыбнулась так широко, как ещё никогда не улыбалась. Крепко обхватив руками невестку, зашептала ей на ухо.
— Живой, живой твой Пашка. Только без ноги.
Конец.
Следующая публикация
Комментарии 6