Предыдущая публикация
МАРИУПОЛЬ ПУШКИНСКИХ ВРЕМЕН
Свежим майским утром 1820 года три экипажа, подпрыгивая на ухабах, въехали в маленький пыльный городок — Мариуполь. Местные жители, оповещенные о знатном госте, ждали его на Базарной площади с хлебом-солью. С большим почетом встречали они знаменитого генерала Н. Н. Раевского, прославленного героя Отечественной войны 1812 года, совершавшего со своей семьей путешествие на Кавказ и в Крым.Вряд ли знали тогда мариупольцы, что среди путешественников находится человек, имя которого составит славу и гордость России. Между тем в одном из экипажей сидел молодой Пушкин. За вольнолюбивые стихи, за эпиграммы, направленные против царских сановников и самого царя, он был сослан в Екатеринослав (ныне Днепропетровск) в распоряжение генерала Инзова.
Там Пушкин искупался в Днепре и заболел. Одинокого, больного, без денег и — что было для него тягостней всего — без друзей нашли его Раевские в жалкой лачуге на окраине Екатеринослава. Влиятельный Раевский уговорил Инзова отпустить с ним Пушкина на Кавказ «для укрепления здоровья». И вот «рано утром, — пишет Николай Николаевич Раевский — старший, — выехали мы по Мариупольской дороге».
У почтовой станции на Базарной площади опальный поэт и его друг Раевский-младший, Мария и Софья Раевские почтительно слушали, как генерал, пока перезапрягали лошадей, беседовал с мариупольцами. Свои впечатления о приморском городе Раевский-старший изложил на бумаге: «Мариуполь, как и Таганрог, не имеет пристани, но суда пристают по глубине ближе к берегу. 40 лет, как населен он одними греками, торгуют много хлебом, скотом, в 120 верстах от Таганрога, окружен землями плодородными, а хлеб, то есть пшеница, и в теперешнее дешевое время продается до 16 рублей».
Генерал Раевский
Нетрудно представить себе, как в самом начале путешествия волновало поэта предстоящее свидание со «свободной стихией». Впервые в жизни предстояло ему увидеть теплое южное море. «Близ Мариуполя увидели глаза наши Азовское море», — записал генерал Раевский.
Мария Раевская, будущая княгиня Волконская, последовавшая за мужем-декабристом в Сибирь, чтобы разделить его судьбу, впоследствии вспоминала об этом эпизоде: «Увидя море, мы приказали остановиться, и вся наша ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю любоваться им. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала, для забавы, бегать за волной и вновь убегать, когда она меня настигала…»
Шаловливая игра юной Марии Раевской с азовской волной запечатлена Пушкиным в знаменитой XXXIII строфе «Евгения Онегина»:
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою,
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Считают, что глубокое чувство к Марии Раевской, зародившееся в Приазовье, поэт пронес через всю свою жизнь. Таким образом, путешествие по древнему Лукоморью оставило след и в человеческой судьбе Пушкина, и в его творчестве.
По «Почтовому дорожнику» 1824 года на смену лошадей на станциях отводилось от 15 до 30 минут. Эти пушкинские минуты вошли в историю Мариуполя и останутся в ней навсегда.
«А. С. Пушкин с дочерьми генерала Н. Н. Раевского на берегу моря». Художник И. Айвазовский.
Так каким же был этот город в пушкинские времена?
В том же 1820 году в Мариуполе побывал Игнатий Иванович Гозадинов. Этот человек не оставил следа в истории страны. Зато он оставил воспоминания, из которых следует, что через сорок лет после своего возникновения Мариуполь все еще был маленьким городком, жители которого говорили только по-татарски, за редким исключением.
В те далекие времена в этом городе сыскать невесту было делом очень непростым. Здесь в большом изобилии водились самые разнообразные диковины, но прекрасный пол составлял острый дефицит. В 629 дворах проживало (сведения на 1826 год) около трех тысяч человек. Можно сказать и точнее: до круглой цифры — 3000 — не хватало двух человек. При этом мужчин было на 22 больше, чем женщин.
Женский дефицит наблюдался во всех слоях общества. Так, купцов мужского пола насчитывалось 57, а женского — всего лишь 27. Диспропорция, согласитесь, громадная. А на 1446 мещан приходилось только 1276 мещанок. (Хочу заметить, что в те времена слово «мещанин» еще не имело нынешнего значения: человек с мелкими интересами и узким кругозором, а означало «городской житель», чаще всего ремесленник, мелкий торговец, низший служащий и т. п.) Что же касается «прочего сословия», то и здесь на 108 мужских душ приходилось только 84 женских.
Административным и торговым центром Мариуполя была Базарная площадь. Дважды в год, весной — в день великомученика Георгия (23 апреля), а осенью — в день Покрова (1 октября), съезжались сюда на шумные, пестрые ярмарки купцы и мещане из близлежащих и дальних городов, крестьяне и «прочего звания люди». Здесь бойко торговали «красными, железными, простыми, бакалейными и прочими товарами, а остальные, — рассказывает Яков Калоферов, составитель «Камерального описания городу Мариуполю с выгонною землею 1826 года», — пригоняют разного рода скот, привозят для постройки из Бахмутского и других уездов сосновый и дубовый лес, шерсть, разного рода яровой и озимый хлеб и вообще съестные продукты, кои в сем городе сбывают по сходным ценам… Приходят по временам из многих заграничных городов морские купеческие суда с одним балластом и грузятся пшеницею в большом количестве».
Из других источников известно, что черная икра не считалась деликатесом, а рыба громоздилась на Базарной площади в огромных скирдах и была сказочно дешевой.
«Садов казенных и общественных нет, — сообщает тот же Яков Калоферов, — а у обывателей при некоторых дворах имеются с разными фруктовыми деревьями в малом количестве».
На 629 дворов в городе было 120 лавок, 15 винных погребов, 2 трактира, 2 заезжих двора, 5 харчевен, 2 ветряные и 5 водяных мельниц.
Зато не было ни одной школы — городское училище откроется, правда, в том же 1820 году, но лишь через несколько месяцев после посещения Пушкиным Мариуполя, первая аптека откроется через 35 лет, библиотека — через 48, гимназия — через 56, профессиональный театр — через 58, первая больница — через 69 лет.
На Базарной площади находилась и почтовая станция, на которой содержалось 18 лошадей. Располагалась она в небольшом глинобитном доме, имелась в нем убогая комната, где в ожидании отправки — лошадей вечно не хватало — коротали время за самоваром пассажиры, едущие по казенной или собственной надобности. Ожидания эти затягивались, случалось, надолго, особенно в распутицу, и тогда застрявшие в этом приморском городке путники месили грязь вдоль покосившихся рядов ютившегося у самого станционного крыльца базара. Они успели наизусть заучить «Правила для проезжающих на почтовых лошадях» и навек запомнить, что от сей станции до первопрестольной ровно 1209, а до Питера — 1879 верст.
Вот к этой станции и подкатил утром 29 мая 1820 года поезд экипажей генерала Раевского, здесь и состоялась торжественная встреча именитого гостя.
Даже если бы при этом и не присутствовал Пушкин, событие все равно заслуживало бы того, чтобы мариупольцы о нем не забыли. Потому что Николай Николаевич Раевский — старший фигура в российской истории весьма значительная, и заслуги его перед Отечеством незабываемы. «Раевский — слава наших дней», — так сказал о нем Пушкин. Эта слава дошла и до наших дней.
О нем часто пишут: «Старый генерал». Я заглянул в энциклопедию: Николаю Николаевичу во время его поездки на Кавказ шел сорок девятый год. Офицером он стал в пятнадцать лет, воевал под знаменами Суворова и Кутузова, участвовал в двух войнах с Турцией в польской кампании, персидском походе, русско-шведской войне. Во время неудачных для России войн с Наполеоном 1805-1807 годов был в отряде Багратиона, в составе которого воевал и Мариупольский гусарский полк. «Отличался храбростью, — пишет о нем Большая Советская Энциклопедия, — и умелым управлением войсками».
Во время Отечественной войны 1812 года он успешно командовал 7-м пехотным корпусом, отличился в Смоленском сражении. На Бородинском поле оказался в горячей точке — оборона батареи Раевского описана Толстым в «Войне и мире», которую у нас по программе читает (или должен прочитать) каждый школьник. Отлично проявил себя под Малоярославцем, участвовал в заграничном походе и был среди русских воинов, с победой вступивших в Париж.
Легендарным стал подвиг генерала под Салтановкой. У французов было огромное превосходство, корпус Раевского героически отбивался, но генерал безошибочно угадал критический момент, когда способность бойцов к сопротивлению иссякла и дальше могло произойти непоправимое. Тогда Раевский посадил на коней своих малолетних сыновей. Старшему было тогда шестнадцать, а Николаю всего лишь одиннадцать. (Вот он стоит, уже девятнадцатилетний, у почтовой станции на Базарной площади Мариуполя рядом со своим закадычным другом Сашей Пушкиным и с восторгом наблюдает, как отец целует пышный каравай, почтительно преподнесенный ему мариупольцами, с хрустом отламывает румяную корочку, неторопливо макает ее в расписную деревянную солонку и медленно жует, изображая на лице неподдельное наслаждение). Этот сын Раевского тоже был Николаем Николаевичем и тоже стал генералом. Генерала Раевского-младшего за общение с опальными декабристами и сочувствие им «уйдут» в отставку раньше положенного. Но это у него еще впереди. А под Салтановкой он был на лошади по левую руку от отца, а Александр, старший брат, — по правую. На виду у всего войска отец пошел со своими сыновьями в атаку, в самый огонь. Это вызвало взрыв восхищения у солдат. Они бросились за своим генералом в штыки и в коротком жестоком бою опрокинули французов.
…Лошадей уже перезапрягли, можно было ехать дальше, но генерал все еще беседовал с приветливыми мариупольцами, расспрашивал их о житье-бытье, о том, как идет торговля и каковы нынче цены на товары, достаточно ли было дождей в эту весну и хороши ли виды на урожай.
А Пушкин стоял поодаль, все видел, все слышал, все запоминал.
Пусть дотошные литературоведы не ловят меня на ошибке, я не забыл, что стихотворение «Вновь я посетил…» поэт написал через 15 лет после своего южного путешествия. Но в мыслях я позволяю себе смещение во времени и представляю, как Пушкин, глядя на оживленных и взволнованных мариупольцев, на их юный город с его мазанками и покосившимися лавчонками мог подумать: «Здравствуй, племя младое, незнакомое! не я увижу твой могучий поздний возраст… Но пусть мой внук…» В России истинные поэты всегда были пророками.
Через 169 лет Пушкин снова приехал в Мариуполь. Не Александр Сергеевич, а Григорий Григорьевич, правнук великого поэта. И он, увидев «могучий поздний возраст Мариуполя», воскликнул : – Прекрасный город! И город, и море, и люди. Я рад, что приехал сюда в дни, когда Мариуполь счастливо вернул себе свое славное историческое имя, звучавшее и в пушкинские времена, и еще в XVIII веке. Слово «мариупольский» начертано было рукой моего прадеда.
Признаться, слышать слова: «Мой прадед Александр Сергеевич», — от нашего современника, от живого человека, черты лица которого так явственно напоминают того, чьи портреты вошли во все школьные хрестоматии и учебники, — это как-то очень неожиданно и производит непередаваемое впечатление.
Описывая в письме брату Льву свое путешествие с Раевским, Пушкин вспоминает то время с восторгом: «Счастливейшие минуты жизни моей…»
К ним относятся и те минуты, которые великий поэт провел в Мариуполе.
Лев ЯРУЦКИЙ.
«Мариупольская старина»
Григорий Григорьевич Пушкин, правнук поэта
Следующая публикация
Комментарии 6
Более
Эхо прошлого дошло до настоящего!
Спасибо за Ваш труд для нас