Предыдущая публикация
От судьбы не убежишь.
- Сынок, не жди, пока батя тебя перепояшит вожжами по горбяке, приходи вовремя с гулянок. Он ночью встает и идет посмотреть, спишь ты или еще блукаешь, - Марфа старалась быть строгой, но у нее это плохо получалось. Больше в голосе было жалости, чем гнева.
- Мам, так мой храп на всю хату слышен. Че бегать-то к кровати? Я, что, в работе отстаю, или просыпаю, или вялым хожу? Моя любовь к Лесе меня словно кнутом подстегивает на работу. Я же знаю, что мне надо в передовиках ходить, землю под строительство хлопотать. Не буду же я с женой через перегородку с вами спать? Да и сама знаешь отцов гонор, с ним никто не уживется, удивляюсь, как ты столько лет под таким гнетом с ним прожила. - Макар даже не мог знать, что последние слова обидят мать.
- Ты что, сынок, какой гнет, какой гонор? Честнее твоего отца нет! Ты просто не понимаешь его. Да, он строгий, сердитым может быть, но он честный и совестливый. Сынок, если бы ты знал, через что нам пришлось пройти, чтобы жить вместе, если бы только знал, сколько твой отец поломал спину на чужого дядю, как мы с ним голодали в двадцатые годы. Для меня с отцом прошлое время очень тягостное, без слез нельзя вспоминать, никому не пожелаю такой жизни. То прошлое отняло здоровье, душевное спокойствие. Мы вспоминать не можем, сердце начинает болеть. Познав голод, мы боимся и сейчас остаться без куска хлеба, поэтому отец тебя и приучал с малолетства к любой работе. Может, конечно, и слишком он к тебе строг, но с другой стороны, ты, вон, гайкаешь со своей Лесей до зари, значит, не так сильно батю боишься. Твой батя былл круглой сиротой, работал на хозяина, которого в восемнадцатом к расстрелу приговорили, а он помог ему бежать. Ему приказали его охранять, а он вместе с ним в бега ударился. Хозяин Павел Сергеевич был честным, нежадным. Бывало, в праздник подводу собирал для голодных, но это-то и понятно, что дающая рука не оскудеет. Твой отец по-хорошему пришел к моим родителям, в ноги кланялся, а они его новой власти как беглеца сдали. Его так отходили, все ребра пересчитали, голову проломили и вышвырнули в чистое поле подыхать. Я его с подругой к леснику на телеге отвезла, думала, что не выживет, сама не хотела жить. Жена лесника на ноги поставила батю твоего, а меня отец собрался замуж выдавать за нелюбимого. Вот я и твой батя в бега ударились. Он - в чем только душа держалась, да я - в чем мать родила. Вот оказались мы на Смоленщине, там его хозяин притаился под чужим именем. Голодно было, волнительно, ведь никаких бумаг не было, тыркались по всем работам. В землянке жили. А вот потом люди смирились с советской властью, и нам легче стало жить. Землю выделили, на работу взяли на постоянную. Макара плотником, меня в поле, а зимой лес готовить. Бывало, зимой приду из леса, снеговику сродни, а Макар без меня в рот макового зерна не брал. Я тобой тогда ходила, вот он двоих и подкармливал, от себя отрывая. Мои родители так и не приняли нас, говорили, что я их опозорила, поэтому две сестры моих так и не вышли замуж. Отец твой меня всю жизнь жалеет, только словами не выразит свою любовь. Я не могу в стороне стоять, когда он лямку тянет, всегда рядом с ним, не получается по-другому. Ну а на счет твоей Леси он совсем не против, так и говорит, что дети не должны убегать из дома из-за родительской немилости. Выбрал - женись, но не балуй, а то быстро стреножим. Девушка твоя скромная, красивая, работящая, доверчивая.
Макар рад был слышать такие слова, улыбаясь во весь рот сказал:
- Мам, она же за моей спиной горя знать не будет. Вот надел получу, лес выхлопочу и приступлю свой дом строить. А потом глядишь вас бабушкой и дедом сделаем.
- Смотри, сынок, не волнуй отца, он порядок любит и в делах, и в гулянках. Вам теперь жить да жить, власть устаканилась, и вы знаете какому богу молиться.
Марфа вспомнила, как она тоже мечтала о доме, а жить пришлось непонятно, где: сарай ни сарай, землянка ни землянка, барак ни барак. Ни воды, ни тепла, ни еды. Зарабатывали на пропитание адским трудом. Пришло время родов, повитуха была сроду ведьмы. Говорила какими-то присказками. К Макару наклонилась и зашипела: «Да вам, наверное, не люльку надо было готовить, а саван. Воды отошли давно, а малец на сухую не пойдет. Ну ладно, иди отсюда, и так в норе не повернутся». Адские боли атаковали роженицу, казалось, что ее рвут на части. Сколько прошло времени, она не знала, казалось, вечность. Баба Дуся, потная, покрасневшая, дрожащими руками приняла замотанного пуповиной малыша и заголосила: «Не совсем мы с тобой грешные, не отвернулся господь от нас. Спасибо тебе, Господи!»
Марфа вспомнила прожитую жизнь и заплакала, сын ее крепко обнял, седая голова прислонилась к его груди: «Миленькая мамочка, да разве я тебя когда-нибудь обижу, да я на руках буду тебя носить!»
С работы вернулся Прохор, и Макар подбежал к нему, улизливым голосом сказал:
- Бать, ты мне наказ на любую работу заранее давай, гулянки подождут. Ты знай, что я с радостью плечо поставлю всегда.
Прохор приобнял сына, ответил:
- Мы с тобой найдем время и для гулянок, и для работы. Сейчас, сынок, жизнь на славу, власть угомонилась, на людей не косится. А мать раскисла от своей жалости к себе. Обидно, что молодость наша прошла в унижениях, бегах и страхе, но сейчас, слава богу, мы царствуем.
Разрешили им дом строить на окраине села, уж больно раздолье прельщало Макара с отцом. И лес недалеко, и река, да и земля была, судя по той траве, которая там росла, благодатная. Макар раскинув руки, закричал:
- Бать, представляешь, мой дом, усадьба-то как у барина, только я хозяин. Вот эту землицу обласкаем, и она нас отблагодарит своей щедростью. Эх, батя, мы горы свернем, будем так жить, что все завидовать нам будут. У меня планы великие, дал бы бог силы, и фантазии у меня короб.
Прохор смотрел на сына и улыбался:
- Дите и есть дите. Необъезженный мерин. Подожди, жизнь покажет, с какой поклажей тебе идти.
В колхозе работали с утра до позднего вечера. Достаток каждой семьи зависел от урожайности своего надела. Прохор знал, что надел земли для сына очень выгодный. На ночь положил сухую шерсть, потом яйцо, накрыл горшком и утром велел приступать к копке колодца. «Сынок, посмотри, на участке нет муравейников, а мошкара собирается и вьется клубком на одном месте, значит, вода близко, сначала колодец выкопаем, а потом начнем думать о фундаменте. Лес у нас сухой, заготовили заранее, на нижние венцы пустим дуб, а на остальное сосну. Сени и крыльцо широкими сделаем. Не забывай и про хозяйские постройки».
И действительно, через полтора года красовался дом на окраине села. Все восхищались им и вместе с тем завидовали. Все родители, чьи дочки были на выданье, желали видеть свою дочь хозяйкой в таком дворце и иметь такого сильного, статного, красивого мужа. Макар любил Лесю, которую растил дедушка, родители ее умерли, когда ей было семь лет. Многие тогда не спаслись от оспы.
Леся ждала сватов, когда объявили войну. И как не уговаривали ее и Макара отставить свадьбу, они в один голос твердили, что Макар на фронт пойдет женатым. Свадьбу сыграли, если можно было это назвать свадьбой. Скорее всего это были проводы на фронт. Марфа только намеревалась поздравить сына, как ком в горле начинал душить до боли в сердце, слезы лавиной сбегали по щекам. Прохор также умывался слезами, все гости рыдали.
Через неделю после свадьбы Макар ушел на фронт. В колхозе по-прежнему работали с зари до зари. Ферму, свинарник, конюшню не распускали до тех пор, пока немец не подошел к Брянску. С приходом непрошеных гостей как такого колхоза не было. Нашлись среди земляков те, которые не рвались на фронт, а встречали оккупантов, как спасителей, они очень мечтали о перспективах своего лучшего будущего, о больших наделах земли и о власти.
Для Прохора было неожиданность увидеть с немцами бывшего хозяина. Прошло очень много лет, но Прохор его узнал. Статный, с теми же усами, Павел Сергеевич тоже узнал своего работника, который помог ему бежать в другую губернию. Он крепко обнял Прохора, и на миг они забыли, что они по разным сторонам баррикад. Ударились в воспоминания прошлой, счастливой жизни. Хотя Прохор был работником, но он был в тепле, обут, сыт и чувствовал себя свободно, так как Павел Сергеевич по своей сути был грамотным, интеллигентным, добрым человеком. Но сейчас бывший хозяин бесчинно пресмыкался перед офицерами, которые сделали его господским надсмотрщиком. Прохору Павел Сергеевич сказал, что колхозы - это удачная форма ограбления людей, что никогда не простит советской власти те мучения, те унижения, которые пришлось ему, хозяину, претерпеть. Он предложил Прохору пойти в полицаи и дал время подумать, но Прохор тут же ушел в партизаны. Надо отдать должное, к жене и снохе Прохора немцы относились хорошо, особенно Павел Сергеевич.
Вылазки партизан к железной дороге и их взрывы вывели из терпения фашистов. Партизаны радовались, что эшелоны с снарядами, с провизией не доходили до немцев, но их семьи, родственники часто были наказуемы гадами. Павел Сергеевич догадался, что Прохор ушел в партизаны, и нельзя сказать, что именно он об этом сообщил немцам, но в один морозный зимний день немцы ворвались к Марфе, сорвали с нее платок, не дав обуть валенки, погнали на допрос в комендатуру. Там находился Павел Сергеевич, он не смотрел на те издевательства над бедной женщиной, ее стоны и вскрики вынуждали его закрыть глаза и уши. Босую, раздетую, побитую выбросили ее на улицу. Леся привела свекровь домой в таком состоянии, что надежды на ее быстрое выздоровление не оставалось.
Вскоре Марфа заболела восполнением легких. Кашель острой болью отзывался в сломанных ребрах. Она не могла повернутся, вздохнуть. Неожиданно в гости нагрянул Павел Сергеевич, принес ей лекарство: «Я не хочу лишнего греха брать на душу, карательные действия будут вводится против партизан. Вас вешать будут или сжигать. Они другого метода борьбы с вами не знают, партизаны нечестно воюют. Мы жителям ничего плохого не сделали бы, наоборот, освободили от коммунар, но колесо закрутилось. Уходите, и пусть Леся скажет другим, дети-то и жены не виноваты. Я добро Прохора помню и добром плачу. Зря он в полицаи не пошел».
Марфа заголосила, она понимала, что является обузой для снохи, да и зима на дворе. Где им скрываться, куда бежать, кто их где ждет? Леся сообщила о планах немцев своим, но сама без свекрови не могла уйти. Марфа немного могла лишь по хате передвигаться, о бегстве не могло быть и речи. Они решили спрятаться дома, на чердаке. Взяли теплые вещи, воды, что было из еды, сделали небольшой беспорядок дома, открыли дверь. Один бог знает, с каким трудом передвигалась Марфа, сноха так и думала, что она упадет с лестницы. Она, плача, умоляла: «Мам, представь себе, что тебе руку подает твой сын. Ты только поднимись вверх немного, еще чуть-чуть, еще». И так Марфа оказалась на последней ступеньке лестницы. Леся лестницу затащила на сеновал, так они вдвоем и оказались, как им казалось, в безопасности. Через два дня они услышали топот ног и громкий крик Павла Сергеевича: «Они ушли, скорее всего, в лес к партизанам!» Через некоторое время слышали крики и плач людей, их всех согнали к конторе, посмотреть на расправу семей партизан.
Самое подлое было то, что после публичного наказания полицаи по приказу своих господ пустили в толпу автоматную очередь. Погибли ни в чем не повинные люди. На третий день опять услышали выстрели, взрывы гранат и грохот танков. Это наши солдаты освобождали село, немцы убегали практически без сопротивления.
Марфа лежала с температурой, бредила, звала то сына, то мужа, то громко могла вскрикнуть, то еле шептала. На чердаке было очень холодно, а ей казалось, что она находится на раскаленных углях и все в горячке старалась сорвать с себя одежду. Леся боялась, что свекровь умрет, постоянно просила у бога помилования. Когда услышала русскую речь, от радости заплакала, дала о себе знать. Спускали Марфу солдаты практически бездыханной. Спасибо местной фельдшерице и лекарству Павла Сергеевича, помаленьку стала приходить в себя, жар начать спадать, появился аппетит.
Макар давно уже не писал писем. Самым тяжелым испытанием было ждать его весточку. Да он и не мог написать, он был ранен и лежал в госпитале. Прохора расстреляли партизаны. Полицай- связной сказал, что Прохор знается с Павлом Сергеевичем, при встрече даже обнимались, видимо, прибился к партизанам с одной целью. Прохора били, пытали, но так и не добившись от него признания, застрелили.
После отступления немцев, казалось бы, надо было радоваться, но горе обняло с такой силой, что люди не могли выпрямиться, свободно выдохнуть. В каждой семье кто-то погиб или на фронте, или расстреляли немцы у себя дома. Многие детишки подорвались по неосторожности на минах, которыми немцы проложили выход к лесу. Вся земля была изранена, изрыта, раскопана, поля вообще нельзя было узнать. Пришлось в ручную закапывать траншеи, разбирать блиндажи, а потом в ручную копать поля, сеять. Воля к свободной жизни была источником возрождения. Люди готовы были работать без отдыха, чтобы поскорее полностью очистить землю от фашистов.
Макар в госпитале пролежал очень долго, комиссовали его в конце войны. Леся была на ферме, когда услышала крик: «Леська, бросай дойку, Макар твой домой пошел!» Леся по неосторожности толкнула ведро с молоком и от волнения, от радости обняла корову и заголосила. «Ты чего, малахольная, мужик пришел на своих ногах, а ты голосишь. Беги домой, а я закончу дойку без тебя».
Все чувства, всю радость, любовь, нежность выразили в своих объятиях, своим взглядом они сказали больше, чем словами. Леся, увидев пустой рукав гимнастерки, поднесла его к своим губам и несколько раз поцеловала: «Живой, вернулся, мой родной, живой».
Отца вспоминали, как героя-партизана, да он таковым и был на самом деле. Перед расстрелом измученному избиениями разрешили очистить свою совесть. Седой старик высоко приподнял голову крикнул: «Я ни в чем не виноват! Обнимал меня мой прежний хозяин, которому я служил с благодарностью. Я не пошел в полицаи, как он предлагал. Мы разошлись врагами, я верен был и остаюсь своей родине». Выстрел прервал его речь.
Прошло много лет, а Марфа все ждала Прохора. Она готова была как и раньше уйти с ним на край света, только бы быть вместе. Леся родила четырех сыновей. В каждом из них Марфа видела своего Прохора: то веселым, то серьезным, задумчивым. В каждом внуке она видела смысл жизни и всякий раз она говорила, что для нее разлука с Прохором - самая болезненная рана, и только любимые дети могут эту рану зарубцевать.
Наталья Артомонова
Следующая публикация
Комментарии 11
Жизненный
Рассказ
Спасибо
Ваим