Предыдущая публикация
Актриса Алена Яковлева удивительно открыта, искренна и самозабвенно любит жизнь.
Она — дочь Мышкина и Ипполита — знаменитого Юрия Яковлева, бывшая невестка не менее знаменитого Михаила Козакова. От такого родства нередко сносит крышу, но у неене снесло. А ещё у Алены есть отменное качество — она умеет видеть себя со стороны и говорить о себе с юмором, подмечая даже мелкие детали. Поэтому её воспоминания — это срез времени.
"Мои родители познакомились случайно. Мама собиралась во второй раз замуж. Жених — режиссёр из Ленинграда, повёл её в Дом актёра. Там кто-то из друзей представил ей начинающего актёра Юру Яковлева. Ну, познакомились и разбежались. Но судьба снова столкнула их на концерте в зале Чайковского. Вот там и произошла, как сказали бы теперь, «какая-то химия». Мой будущий отец успел шепнуть маме что-то вроде «жду вас завтра у третьей колонны слева», а она глазами ответила: «Приду…» Моментально вспыхнул роман, и не просто роман, а настоящие чувства. Мама отказала режиссёру и уже через месяц вышла за отца. Вскоре папа поступил в труппу Вахтанговского театра и снялся в роли князя Мышкина в фильме «Идиот». Сразу стал ужасно популярным. Он и раньше нравился женщинам, а тут…
Когда мама была беременна мной, она узнала, что у мужа начался театральный роман с актрисой Екатериной Райкиной. Сюжет как в кино. Мириться с этим мама не могла, родители развелись. Я всегда знала, кто мой отец, с рождения носила его фамилию. Но в раннем детстве видела его редко. Мне рассказывали, что он водил меня записываться в первый класс. Это была «блатная» школа на Кутузовском, где учились дети работников дипкорпуса. Попасть туда было трудно, и папа пошел «работать лицом». Маленькой я воспринимала его даже больше не как отца, а как артиста. Конечно, я им гордилась! Всегда тряслась, когда он звонил и я слышала этот волшебный голос. Но сама не звонила ему никогда, как-то неловко было. Окружающие часто отмечают наше внешнее сходство. Генетика! А Ольга Александровна Аросева однажды сказала: «Как странно… Ты же никогда вместе с отцом не жила, много за ним не наблюдала, а у вас и мимика есть похожая, и краски актерские, и приспособления». Мне сравнивать нас сложно, потому что Юрий Яковлев -выдающийся артист, уникальный. Я не уникальная.
Красота — это страшная сила.
Мой отчим, журналист-международник Николай Иванов, работал в ГДР. Когда мне было двенадцать, мы с мамой переехали к нему. Жили на окраине Берлина, в Карлсхорсте, где в войну был подписан акт о безоговорочной капитуляции. Я училась в школе при русской военной части. Каждые две недели мы играли в «Зарницу», лежали под танками, разбирали на время автомат Калашникова. Однажды после уроков я застряла у витрины кукольного магазина. Длинная, худая, с острыми коленками, в уродливых очках с толстыми стёклами. Близорукость у меня была минус девять. И вот стою, жую жвачку, щурюсь, глаз пальцем растягиваю, чтобы Барби получше разглядеть. Нелепая жутко! Тут мимо в машине едут отчим с мамой. Она мельком взглянула на меня и говорит: «Боже, какая страшная девочка! Бедные её родители!» На что отчим отвечает: «Ты что?! Это же наша дочь!» Мама потом не раз рассказывала мне эту историю и каждый раз добавляла: «Но я-то знала, что ты вырастешь и превратишься в красавицу!»
Никакой красавицей я себя не ощущала. Наоборот, считала, что очень нехороша собой, что у меня плохая фигура, невыразительное лицо. Комплексовала. Все одноклассницы уже вовсю гуляли с прапорщиками, а я тупо сидела дома у окна. Парочки в одну сторону пройдут, потом в другую, а я всё котлету вилкой ковыряю. И вдруг в девятом классе за мной начал ухаживать самый интересный одноклассник. Не иначе как за душу полюбил! Однажды он говорит: «Можно я приду к тебе в гости?» «Приходи…» — промямлила я, а сама испугалась — что же с ним делать? От ужаса пригласила ещё четырёх подруг. Когда он появился, его чуть не разорвал наш ризеншнауцер Шек. Потом мой «жених» увидел девчонок. Он-то представлял эту встречу совсем иначе. Больше он за мной не бегал. Начались летние каникулы. Меня увезли в Москву. И там прямо на улице ко мне подошел знакомиться сначала один парень, потом другой. Я поняла, что ещё не всё потеряно!
Искусство и жертвы
Закончила я школу в ГДР. А потом -МГУ, журфак. Я-то хотела в театральный, плакала по ночам, потому что мама с отчимом эту идею не поддерживали. Поступила достаточно легко. А уже 7 сентября дунула в студенческий театр МГУ, где всем заправлял Виктюк. Я пропадала там до ночи. Родители это совсем не одобряли. В таком вузе надо учиться, а не заниматься всякой ерундой, считали они. Но мне нравилось. Ещё мне дали общественную нагрузку — курировать студентов-иностранцев в интернациональном секторе. Мы с моей подругой-сокурсницей Аленой Зандер читали им политинформации, устраивали посиделки «Русский чай», пели-плясали в народном стиле: Алена — в сарафане, а я — в косоворотке и с нарисованными усами. Однажды комитет ВЛКСМ факультета поручил мне сводить иностранцев в музей Советской армии. Стояла золотая осень. Я думаю: «Чего мы попремся в музей пылью дышать? Лучше погуляем и в каком-нибудь кафе посидим». Посидели, а на следующий день меня с позором из этого интерсектора выгнали. Но я недолго расстраивалась. Махнула ещё в одну театральную студию — уже у нас на журфаке. Там мне сразу дали роль дочки Бабы-яги в сказке Шукшина «До третьих петухов». Хороший получился спектакль! Вскоре его решили вывезти на гастроли в Подмосковье. Нам даже обещали заплатить гонорар. Я так удивилась -деньги?! Это же удовольствие, хобби! Но дома мне запретили ехать: «Ты что, обалдела?! Какая дочь Бабы-яги? Про тебя напишут в «Крокодиле». Так и не поехала.
Коммерческая жилка.
С Аленой Зандер мы были не разлей вода. Вместе пускались во всякие приключения. Загорались друг от друга и не могли остановиться. Однажды на ноябрьские праздники мы пошли гулять на улицу Горького (теперь Тверская. — Авт.). Видим, стоит тетка, продает по пятачку разноцветные сахарные петушки на палочке. Алена говорит: «Они такие вкусные. Давай купим!» И мы купили четыре штуки на 20 копеек. Тут Алене потребовалось кому-то позвонить. Она в телефонной будке, я жду рядом с петушками в руке. Прохожая спрашивает: «А где вы петушки брали?» И вдруг меня дернуло ответить: «А я продаю». — «Почем?» — «По 10 копеек». Она взяла сразу все. Из будки выходит Алена, удивляется: «А где петушки?» Я смеюсь: «Продала. Бежим, ещё купим!» Теперь мы купили десяток и поехали в Парк культуры. А там народу!
Прогуливаемся, петушки на виду. У меня без конца спрашивают: «Где брали? Где брали?» Уже уверенно говорю: «Я продаю» — «Почём?» -«По 15 копеек». Все расхватали! Нас охватил азарт. Взяв на Горького ещё партию, мы отправились на Киевский вокзал. Пристроились там. И тут нам задали вопрос на засыпку: «А почему вы их продаёте?» Вид-то у нас был ну совсем не как у торговок — обе модные, в дублёнках, в дорогих сапогах. Но я нашлась: «Понимаете, мы купили на день рождения, но оказалось много». За один петушок мы уже просили 30 копеек. И ведь покупали! Вдруг смотрим: милиция. Если заберут, думаю, в университет сообщат, на работу отчиму напишут. Кошмар! Дали мы деру. Когда отдышались, подсчитали доход. Получилось рублей пять. По тем временам прилично. Несбытые петушки я отдала Алене -пусть ест, раз нравится. Вечером звоню ей, а мне говорят: «Она подойти не может — отравилась петушками». Такой вот бумеранг. Нечего было спекулировать.
Удачная афера.
Был поздний вечер. Знакомый аспирант тайком пробирался по коридору журфака МГУ в деканат. Я подговорила его выкрасть мой аттестат и подменить на копию. Как решилась — не знаю, подсудное же дело, можно было потерять все! Дело в том, что на третьем курсе я сказала себе: «Не могу больше! Буду поступать в театральный». Дома были в шоке. И тут мама случайно встретила в кулинарии педагога из Щуки — Владимира Георгиевича Шлезингера. Они были хорошо знакомы. Поделилась: «У нас Алена с ума сошла — хочет идти к вам в училище». Он говорит: «Ну давай я ее послушаю». Потому что умел отговаривать, если шансов ноль. Я к нему пришла, почитала что-то из «Мастера и Маргариты», из Ахма дул иной. Тихо так, как воспитанная девочка из интеллигентной семьи. Спрашивает: «А громче можешь?» Я говорю: «Да как-то неудобно». Ничего не соображала! В коридоре уткнулась носом в расписание — без очков совсем не видела. Шлезингер умилился: «Господи, она ещё и слепая!» Но всё-таки отправил меня к педагогу, которая набирала курс. Прослушалась я у неё и услышала: «У меня тринадцать мест. Если придут тринадцать Ермоловых, ты не поступишь». Но на мою удачу Ермоловых оказалось лишь двенадцать. До последнего момента я не была уверена, что меня примут. Поэтому не забирала документы в МГУ. А потом подумала: глупо бросать университет, попробую учиться сразу в двух вузах. На занятия ходила только в театральный, а два раза в год бегала сдавать сессии на журфак. Пазлы сложились, афера с аттестатом была ненапрасной.
Мексиканский сериал.
На прослушиваниях в Щуке произошёл занятный эпизод. На меня всё время поглядывал один мальчик. Скромный такой, тихушник. Потом он подошёл к парню из нашей компании и попросил: «Познакомь меня, пожалуйста, вон с той девушкой!» — и показал на меня. А парень этот всегда всё про всех знал. И он сказал: «Ты чего, Леш? Это же твоя сестра!» Как в мексиканском сериале! С другим своим братом (от третьего брака Ю. Яковлева. — Ред.) мы как-то встретились на даче у отца. Антошка подошёл и сообщил: «Мой папа воевал, а твой?» Я говорю: «Ну, если твой воевал, то и мой тоже». Продолжает: «А у моего папы нет ноги!» Я говорю: «Да ты что? Ну, если у твоего нет ноги, то и у моего тоже нет!» Это он так фантазировал — маленький был, у нас разница девять лет. Потом, конечно, выяснилось, что это наш общий папа, который не воевал и нога у него на месте. Сейчас Антон работает режиссёром, ставит спектакли в МХТ, в Малом театре. А Леша из актёрской профессии ушёл и уже лет пятнадцать занимается недвижимостью. Мы все созваниваемся, общаемся, видимся. Мы — родственники.
Фокусы-покусы.
Наш курс в Щуке оказался талантливым — Максим Суханов, Даша Михайлова, Сашка Самойленко, Игорь Воробьёв, моя любимая подруга Таня Яковенко… Макс был старостой, я — комсоргом. И училась у нас ещё такая Танька Филатова — очень способная девка, но абсолютная пофигистка. Я ей как-то говорю: «Тань, ну что ты занятия пропускаешь, дисциплину нарушаешь? Надо провести комсомольское собрание». И мы поехали проводить его ко мне домой. По пути купили бутылку лимонной водки, курицу. Сидим, выпиваем. А под моей квартирой жил знаменитый фокусник Арутюн Акопян. Он меня просто ненавидел! Я его, правда, пару раз заливала, но раздражался он на всё — и что музыка громко играет, и что молодёжь смеётся, каблуками топает, и что собака лает. Гнобил меня страшно, грозился выселить за сто первый километр, постоянно писал в милицию пасквили, начинавшиеся словами: «Эта девочка любила побезумствовать ещё в школьные годы…» Так вот, проводим мы заседание ячейки ВЛКСМ. Время — часов семь вечера. Вдруг звонок в дверь. Открываю, входит милиция: «Что у вас тут такое? Почему шум?» Отвечаем: «У нас комсомольское собрание». Милиционеры говорят: «А вы знаете, какой сегодня день?» «Какой?» — удивляемся мы. «Умер Леонид Ильич Брежнев». Тут из кухни появляется Макс Суханов -двухметровый, тогда еще с лохматой шевелюрой. В руках у него рюмка. «Так мы это и отмечаем», — говорит.
Какие плечи!
В Театр Сатиры меня взяли «за плечи». Оканчивая Щуку, мы, студенты, как водится, показывались во все театры. В Сатиру сто лет никого не брали и не собирались. Но вдруг… Я вышла с отрывком из «Вешних вод». Роковую Марью Николаевну в училище играла в чёрном бархатном платье Юлии Константиновны Борисовой из «Идиота». Но в день показа костюмерная в Вахтанговском оказалась закрытой — выходной. Дали что нашли. Открытое синее платье было мне велико. Чтобы выглядеть поэффектней, я за корсаж подложила колготки — попались голубые и розовые. И прямо во время отрывка платье стало с меня сползать, колготки полезли из декольте. Я начала запихивать их обратно. Ну, думаю, это провал. Мне сказали: «Спасибо. А что у вас ещё есть?» Я говорю: «Наблюдения» — и показала испанку и польку. Потом станцевала итальянский танец. А меня всё не отпускают: «А петь можете?» С этим у меня всегда было сложно. Да ещё насморк. И я решила — спою-ка с прононсом на французском песенку про ослика. Она длинная, к концу я так устала, что начала плакать. На выходе со сцены меня поймала завтруппой: «Никуда больше не показывайтесь -мы вас берём».
По легенде, решающим стало мнение Зинаиды Павловны — супруги Плучека (худрук и главный режиссёр Театра Сатиры. — Ред.). Взглянув на меня, она воскликнула: «Какие плечи!» Плучек сделал выводы. На открытие своего первого сезона в 1985 году я пришла бледная, похудевшая, без «форм» — много психовала, оканчивая институт. Плучек увидел это и говорит: «Ой!» Он-то уже держал меня в голове на маленькую роль красотки, прототипа Мэрилин Монро. Но ничего, я быстро восстановилась. Это был спектакль «Бремя решения», такой политический фарс про Карибский кризис. Андрей Миронов играл Джона Кеннеди, Рая Этуш -Жаклин, Юрка Васильев — Роберта, ну а я — птичку — Джудит, певицу. У меня была всего одна сцена. Я выходила под музыку Strangers in the Night. На сцене были навалены кубы — такая декорация. Однажды на спектакль пришла моя бабушка. Я так волновалась, что запнулась об эти кубы и упала. Бабушка кинулась к рампе — меня спасать. Раз двадцать, наверное, мы сыграли этот спектакль, а потом Андрея Александровича не стало…
Девушка без опыта
В 1986 году Андрей Александрович Миронов взялся ставить пьесу «Тени». Позвал меня на главную женскую роль. Что я за актриса, было еще неясно. Как раз в это время праздновали чей-то юбилей. Я пришла в красных лосинах — так модно было. Миронов посмотрел и говорит: «Господи, как гусь лапчатый! Я, видимо, дико рискую, что беру вас в спектакль». Любил надо мной подшутить. Начали репетировать. А я действительно не понимала, как играть. Там роль была провинциальной молоденькой девушки, которая потом становится роковой женщиной. На репетициях Миронов спрашивал: «Вы когда играть-то начнёте? Юра, сделайте что-нибудь с вашей партнёршей!» Юрка Васильев хватал меня, швырял об стенки, чтобы я плакала, чтобы эмоции выдавала. Но ничего не помогало — опыта-то у меня не было. Я не знала, от чего оттолкнуться. Однажды предложила:
«Андрей Александрович, а может, я буду хромать?» Он говорит: «Угу, вы ещё нос наклейте». Сейчас думаю -чего так мучилась? Сыграть-то нужно было всего лишь себя. Спектакль мы выпустили, показали худсовету. Но Плучек спектакль не принял — не его эстетика. Андрей Александрович переживал страшно, просто страшно.
Продолжение династии.
Когда я уходила в декрет, в театре мне говорили: «В разгар карьеры идёшь рожать? Это просто безумие!» Но я хотела ребёнка. Моим мужем был тогда Кирилл Козаков — сын Михал Михалыча. Мы познакомились на одном дне рождения. Кирилл пошёл меня провожать, всю дорогу читал стихи. Романтика… Через несколько дней мы решили жить вместе. Но уж очень разными оказались. Он созерцатель, а я не могу сидеть и ничего не делать. Родилась Машка, я занималась не только ребёнком, но и весь дом на себе тянула. В театр быстро выскочила, чтобы хоть что-то заработать. Помощи от мужа практически не было. Стало ясно: дальше будет только хуже. В какой-то момент собрала вещи в детскую коляску, взяла четырехмесячную Машку, собаку нашу и ушла. Кирилл думал, я покочевряжусь и вернусь. Но у меня, что называется, настал предел. А за Машку я ему очень благодарна! Пусть мы расстались, пусть денег не было, иногда — даже еды, но я знала, что дома меня ждёт дочка. Прибегала после спектакля, хватала её, сонную, из кроватки. Мама кричала: «Положи! Зачем ты её тискаешь?» — а я не могла иначе".
Следующая публикация
Комментарии 34