В начале ноября, когда забудется уже бабье лето, когда пройдут затяжные дожди и зима напомнит о себе первым снегом и легким морозцем, вдруг выпадет день – тихий, солнечный. Воздух станет осязаемым, кажется – тронь его и он зазвенит, словно хрусталь отменного качества. Лужи, подернутые ледком, рассыпают по стенам домов солнечные блики, дышится легко, упоительно. В такой день хочется верить, что далеко еще до зимних холодов с колючими вьюгами, поземкой и беспощадным морозом. Есть еще время насладиться солнышком, серебряным блеском реки и тишиной.
Но окликнет тебя с высоты запоздавшая стая перелетных птиц и сердце стиснет тревога – улетают... Тогда приходит осознание - скоро и мне... Вот так бы подняться, да вместе с ними – в сторону солнца! Только где уж нам – грехи человеческие, знать, настолько тяжелы, что не оторваться от земли, как ни старайся.
Иван – крепкий, широкоплечий мужчина, проводил взглядом стаю диких гусей, вздохнул, поглаживая огромной кистью руки теплую спинку кошки:
– Что, Мурка, и ты загрустила? Хотя, тебе-то чего? Ты даже по кошачьим меркам молоденькая, не чета мне. Тебе бы еще гулять, да радоваться жизни – кавалеров хвостатых тут не перечесть.
Мурка согласно щурила глаза и терлась о телогрейку хозяина:
– Погуляла бы с кавалерами, если б ты меня к ветеринару не свозил. А теперь мне их на дух не надо!
– Да будет тебе – обижаться. – Посмеивался хозяин. – Зато с котятами проблем нет. Куда бы мы их девали? В деревне десяток домов и в каждом – кот, кому они нужны - котята?
– Сам-то деток своих вырастил, определил, – мурлыкала Муся, – а мне, выходит, нельзя?
– Ох уж эти детки! – вздыхал Иван. – Который год глаз не кажут. Приедут, пожалуй, когда помру – и все!
И мысль о своей кончине вдруг так больно царапнула сердце, что ни о чем больше думать он не мог.
«Как оно все будет-то, после меня? – думалось ему. – Ну, похоронят, помянут – это понятно, а потом? Избу эту так и оставят или продадут за копейки какому-нибудь дачнику? А ведь я сюда сколько сил вложил, здесь вся моя жизнь прошла! А огород? Двадцать соток земли, да какой земли! Удобренной, с поливом! Кому она нужна будет после меня? Опять-же техника исправная – тракторенок, прицеп, оборудование навесное. А живность – пара свинок, гуси, куры?»
– Пропадет хозяйство. – Вслух сокрушался Иван, - пропадет, как пить дать!
– А я? – забеспокоилась Мурка. – Про меня ты подумал? Даже не помышляй, живи себе и живи, о плохом не думай!
Иван на здоровье не жаловался, хоть и доживал уже седьмой десяток. Он вообще ни на что не жаловался – смысла нет. Делиться проблемами с человеком равнодушным – глупо, а хорошему человеку расскажешь – только добавишь доброму сердцу боли. Но поговорить по-душам, открыто, без утайки, порой, хочется. Пока жива была Зина, об этом как-то не думалось и поговорить не особо хотелось, но вот остался один и понял он, что общенье – это тоже радость, после которого на сердце становится покойно, как после прогулки в лесу в теплый майский день.
Пригожий ли денек разбередил душу Ивану, мысль о неизбежном уходе, или забота о любимой кошке, но решил он зайти к Борису – бывшему учителю. Тот приехал в село в семидесятых, по распределению после института, да так и остался здесь. Жил Борис один, рано овдовев, выучил единственного сына в городе, где тот и остался.
Смолоду Иван и Борис не ладили – были на то причины. С годами страсти улеглись и теперь уже неприязни друг к другу не выказывали, хотя и дружбу не водили. Хозяйства бывший учитель не держал – небольшой огородик и несколько курочек вполне его устраивали. После того, как школу в селе закрыли, он начал выпивать. И хотя пьяным его никто не видел, но в селе - все как на ладони, ничего не скроешь.
– Проходи, Иван Трофимович, проходи! – встретил его Борис. – Да ты с кошечкой? И ты проходи, красавица.
Услышав комплимент, Мурка смело прошла к дивану, на котором дремал кот Умка - белый, пухлый, словно плюшевая игрушка. Хвостатые дотронулись друг до друга носиками, будто поздоровались и прилегли рядом, наблюдая за людьми.
– С чем пожаловал, сосед? Проблема какая завелась, или помощь нужна? – Борис с интересом посматривал на Ивана, было видно, что не ожидал он этого визита. – Да ты присаживайся, вот сюда, к столу.
Иван пододвинул табурет, присел, чувствуя себя как-то неловко. - «Черт меня дернул! – думал он. – Поговорить видишь-ли захотелось...» Помолчав минутку, произнес:
– Не знаю даже с чего начать...
– Ну, коль не знаешь, давай начнем с этого. – Борис открыл холодильник, достал початую бутылку водки, соленые огурцы на плоской тарелке, порезанную колбасу. Разлил в стопки водку и предложил: – За твое здоровье, Иван Трофимович!
Не любил Иван хмельного, но почувствовал, что без этого – разговор не сложится. После второй неловкость пропала, Иван, смачно похрустев огурцом, негромко излагал то, что лежало на душе:
– С какой стороны не смотри, Борис Иванович, а срок наш подходит. Неохота уходить, когда на душе тяжесть, нехорошо. Прожили мы с тобой всю жизнь в соседях, а нормального общения у нас и не было. Вот и хочется знать – держишь ли ты обиду на меня, или как? – после выпитого вопрос уже не казался глупым, а напротив – был очень даже к месту.
Борис кивал, задумчиво глядя в пустоту, вспоминая минувшие годы и вдруг перебил Ивана:
– Скажи, Ваня, ведь это ты меня тогда, ночью, дрыном отходил?
– Я. – Иван покаянно опустил голову, но в глазах прыгали чертики. – Ты ж у меня девчонку отбил! Она меня в армию провожала, письма писала два года, а я вернулся – здрасьте! Она уже за тебя вышла! Конечно, я в драку и полез! А ты меня на людях кулачками побил! Обидно! Вот я тебя и подкараулил...
– У меня разряд по боксу в молодости был. – Грустно улыбаясь произнес Борис. - Чувствовал я свою вину, потому и не бил тебя вовсе, а только защищался. Любил я ее очень, Настеньку. А письма тебе - заставлял ее писать последние пол-года службы, чтобы дослужил ты спокойно. – Он пожевал мякиш хлеба и неожиданно засмеялся: – А здорово ты меня тогда, ночью! Хорошо, хоть по голове не попал!
– Я по голове и не целил, – смущаясь, признался Иван. – Что ж я, варнак что-ль. Так – должок вернул. Что ж ты на меня в милицию не заявил?
– Говорю – же, вину чувствовал. И сейчас чувствую. – Борис взглянул на собеседника виновато. - Поломал я тебе жизнь, Ваня?
Иван отрицательно покачал головой:
– Нет, Борис Иванович. Мы ж с Настей просто дружили, по соседски. Чувств особых у нас и не было. Знаешь ведь, как оно в молодости – престижно, если рядом с тобой девчонка, да и на службе приятно письма получать, перед друзьями армейскими похвастаться. А драку я тогда затеял – так, перед дружками выделывался... – Он вздохнул. – А вот с Зиной – то другое. Да ты и сам все понимаешь, коль говоришь, что любил Настю.
Выпили, не чокаясь, поминая ушедших своих жен. Помолчали. Иван смотрел на собеседника и думал: - «Вот человек – не злой, прямой и честный. Сотворил я глупость по-молодости, а ведь какими друзьями могли бы жизнь прожить! Жаль. Жаль потерянных лет».
Обсудили предстоящую зиму, вспомнили прошедшие.
– Вот что, Борис Иванович, – Иван хлопнул себя по коленям, – смотрю – дров у тебя маловато. Давай-ка завтра съездим в лес на моем тракторенке, загрузим пару тележек валежника – тебе как раз хватит.
– Стоит ли? Сын обещал машину угля подвезти, да что-то не едет...
– Уголь – это, конечно, хорошо. – Согласился Иван. – Но дрова-то лучше! Чище горят.
– Давай! – согласился Борис. – Давно я в лесу не был.
– Вот и ладно! – обрадовался Иван. – А после – баньку у меня протопим, попаримся! – Он взглянул на хвостатую пару, дремавшую на диване. Те негромко мурлыкали, прижавшись друг к другу. – И еще хотел тебя просить. Жили мы с тобой, хоть и рядом, но как-то неуютно. Пора и о душе подумать, как говорится. В общем, если что со мной – не оставь мою Мурку бездомной.
– Глупости говоришь, дружище! – улыбнулся Борис. – Нам еще жить да жить! А насчет Мурки – не сомневайся, только и ты моего Умку не обидь, если что. Ластами хлопнуть – дело не хитрое, а вот дожить достойно – тут постараться надо!
– Вот – вот, достойно! – обрадовался Иван, услышав нужное слово. – Давай, Борис Иванович, жить достойно! И это... – он замялся, боясь порвать ниточку, едва соединившую их одинокие души. – Ты бы завязывал с этой выпивкой. Человек ты уважаемый, все к тебе с почтением, а ты глупишь. Недостойно как-то получается.
– Прав ты, Ваня, прав. – Согласился Борис. – Зараза это. Постараюсь, но – как получится. И спасибо тебе. Я ведь понимаю, чего тебе стоило прийти ко мне. Смог ты переломить свою неприязнь, гордыню. Значит и я смогу.
Иван оценил честный ответ соседа – не стал юлить, доказывать, что это не так, что почти непьющий. Признал свой грех, значит все будет в порядке.
Сопровождаемой по пятам Муркой, Иван шел домой.
Давно не было так легко на душе, легко и спокойно.
©
Автор: Тагир Нурмухаметов
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 3
Как много мы делаем в жизни ошибок...А исправить успеваем не все, да и невозможно их всех исправить....
В 20 лет кажется вся Жизнь впереди...А не успеешь оглянуться, а она уже почти и прошла...
Всем СЧАСТЬЯ !
Очень жизненно