Предыдущая публикация
«Если ФСБ покажет эти документы, раскроется правда»
29 октября 2024 от Говорит НеМосква
Годами кемеровец судится с ведомством, пытаясь узнать правду о своем прадеде. Но раз за разом ему отказывают
Более пяти лет житель Кемерова Александр Котенков пытается добиться от Управления ФСБ по Алтайскому краю правды о судьбе своего прадеда — репрессированного крестьянина Ивана Гудкова. Наследники чекистов не допускают его к архивам: то ссылаются на гриф секретности, то говорят про ветхость документов, а то и вовсе обвиняют Котенкова в угрозе нацбезопасности. Причина, вероятно, в том, что дело может пролить свет на истинные причины Добытинского восстания кулаков в Алтайском крае, организованного сотрудником ОГПУ Федором Добытиным. «В ФСБ же говорят о преемственности, о том, что у них столетняя история. А раз так, они перенимают на себя и все совершенное за эти годы зло», — комментирует адвокат, представляющая интересы Котенкова. «НеМосква» рассказывает про его семью и судебные тяжбы с ФСБ, которые стали «делом жизни».
Герой публикации у Камня скорби на месте расстрела репрессированных у здания НКВД в Бийске. Фото из личного архива Александра Котенкова
— Еще был жив мой дед Василий Гудков, отец матери. Мы с братом играли под столом, когда собирались взрослые, и слушали их рассказы, — вспоминает детские годы Александр Котенков. — Они все прошли через раскулачивание, сам дед сидел, и часто они говорили о тяжелой судьбе моего прадеда, Ивана Гудкова, которого чекисты расстреляли как кулака и участника Добытинского восстания. Еще тогда понемногу я составил для себя какую-то хронологию, но многого не знали и они… А когда в 2017 году умерла мама, я начал заниматься ее документами и нашел справку о реабилитации. Вроде, много лет уже прошло, но я решил выяснить правду: что стало с моим прадедом. ФСБ до сих пор противится этому, и истинных обстоятельств я до сих пор не знаю.
Ликвидация класса
Александр Котенков родился и вырос в Прокопьевске Кемеровской области, но его семья по материнской линии происходит из алтайских крестьян. Как рассказывала родня, более ста лет назад, во времена НЭПа, в небольшом селе Коробейниково недалеко от Усть-Пристани его прадед Иван Гудков с большой семьей взял кредит в банке и стал заниматься хозяйством. Закупили орудия труда и начали обрабатывать арендованный надел земли, привлекая наемных работников (что даже в те времена относительной экономической свободы не приветствовалось советской властью).
К концу 1920-х годов государство свернуло Новую экономическую политику, и отношения с так называемыми «кулаками», как пренебрежительно окрестило фермеров молодое правительство, резко изменились.
Семья Гудковых перед раскулачиванием. Фото из личного архива Александра Котенкова
— К кулакам власть никогда хорошо не относилась – всегда скупала их урожай за бесценок. А когда НЭП окончательно перестала существовать, встал вопрос о коллективизации. Ну, у кого была одна лопата, тот, может, и вступил в колхоз добровольно, а у кого оставалось какое-то имущество, как у моего деда и прадеда, с радостью эту новость не приняли. Сомнительное мероприятие — отдавать все нажитое колхозу, — рассуждает Александр Котенков.
Как отмечается в работах историков Юрия Булыгина, Николая Модорова и других, предгорья Алтая к началу 1930-х годов несколько отличались от других регионов молодого СССР. Многие русские крестьяне, освоившие эти земли, еще в конце XIX века сумели создать здесь процветающие хозяйства. И даже после захвата власти Советами удаленность от крупных городов какое-то время помогала им сохранить традиционный быт, а благоприятный климат, обилие пастбищ и лесов позволяли содержать большие дворы, когда под одной крышей вместе жили десятки представителей одной фамилии, говорится в монографии историка Татьяны Щегловой «Деревня и крестьянство Алтайского края в XX веке».
Насильственная коллективизация, требования сдачи хлеба и раскулачивание встретили резкое неприятие и попытки сопротивления во многих семьях. Некоторые крестьяне, не желая мириться с новыми порядками, бежали в горы или переселялись в другие регионы. Среди тех, кто не успел или не захотел уходить со своей земли, власти развернули кипучую деятельность по выявлению «враждебных советской власти элементов». Заправлял этой работой сотрудник ОГПУ Федор (Фрол) Добытин, впоследствии он же — лидер мятежа. Одним из арестованных им и приговоренных к высылке крестьян был прадед Котенкова, Иван Гудков.
Выселение кулака с семьей. Источник фото: Источник фото: Московский дом фотографии
Восставший чекист
Федор Добытин происходил из бедной крестьянской семьи. Родился недалеко от Петропавловска. Служить в ОГПУ начал Новосибирске, в 1929 году перевелся в Бийский округ на Алтай на оперативную работу. В ряде исторических источников, в том числе, в материалах позднего допроса его супруги (опубликованы в исследовании историка Василия Гришаева), указано, что он якобы сам просил направить его туда, где живет больше кулаков, но почему — не ясно: то ли не поддерживал советскую власть, то ли хотел одним махом вскрыть всех «ненадежных» в округе.
По заданию Добытина милиционеры и сельские исполнители десятками арестовывали людей и доставляли к нему для решений о высылке. Когда же ожидавших своей участи кулаков в застенках набралось больше сотни, произошло немыслимое: 10 марта 1930 года оперативник ОГПУ собрал всех в одном помещении и предложил поднять мятеж.
«Примерно в 2 часа ночи Добытин выдал наиболее надежным десять имевшихся у него револьверов, винтовок и одно ружье, изъятые у сельисполнителей, и толпа двинулась к милиции. Сотрудник ОГПУ имел право беспрепятственного входа туда в любое время суток, потому захватить помещение не составляло особого труда», — описывал ход событий в газете «Голос труда» историк Алексей Кобелев.
— Добытин сам убил двух милиционеров, вскрыл оружейный склад и начал раздавать винтовки, — рассказывает Александр Котенков, также ознакомившийся с историческими справками. — Он организовал и возглавил восстание. В этот мятеж попал и мой прадед, всех его участников ждала незавидная судьба.
По официальной версии, уже к вечеру первого дня Федор Добытин, сославшись на ранения и необходимость запросить помощь в соседнем селе, сбежал. Больше его никто не видел. 11 марта прибывшие отряды ОГПУ начали ликвидацию и аресты восставших, в тот же день был задержан Иван Гудков.
Крестьянские восстания в Сибири. Источник: журнал «Председатель»
Оставшиеся мятежники, понимая отчаянность положения, двинулись в сторону китайской границы, но большинству бежать не удалось — уже к концу марта 1930 года их разгромили силы ОГПУ. По архивным данным, 168 человек были арестованы, впоследствии 75 из них расстреляли.
— Прадеда держали в здании НКВД в Бийске, на втором этаже. Он успел передать две записки. Во второй говорил, что его завтра расстреляют, — рассказывает Александр Котенков.
15 апреля по постановлению «особой тройки» Ивана Гудкова казнили. Сейчас на этом месте установлен мемориальный камень с высеченной надписью: «Памяти безвинных жертв тоталитарного режима, расстрелянных здесь, во дворе здания НКВД. Клянемся никогда не забыть!». Место захоронения Гудкова и многих других участников восстания неизвестно.
По одной из версий историков, Добытинское восстание было срежиссировано самими сотрудниками ОГПУ — ради провокации и последующей ликвидации основной части кулачества, настроенного резко против советской власти. Котенков говорит, что после этих событий Добытина якобы видели на вокзале в Новосибирске — возможно, его легализовали под другим именем в другом месте.
Отправка спецпоселенцев в Нарымский край. Источник: архив музея «Следственная тюрьма НКВД», Томск
На барже до Палочки
Оставшихся в живых членов семьи Котенковых выслали на север Томской губернии — в поселок, ныне известный как Палочка.
— Везли их по Оби на барже в Нарымский край. Моя бабушка была беременна, на руках у нее — моя трехлетняя мама и еще одна годовалая дочь, моя тетя, она умерла прямо в пути. Из одиннадцати детей трое не пережили ссылку, — пересказывает воспоминания старших родственников Александр Котенков.
По числу жертв Палочку можно назвать одним из самых страшных мест в Сибири, наряду с островом Назино. В обоих от голода, истощения и болезней за несколько месяцев погибли тысячи сосланных семей репрессированных: в 1931 году в Палочку из Алтайского края на баржах привезли 7800 человек, через два года в живых остались семь сотен человек.
Сотрудники Музея памяти раскулаченных в Палочке — к слову, единственного подобного в России — установили, что репрессированные жили в землянках, почти без инструмента, со скромными пожитками и в крайней нужде. Как отмечалось в материалах на сайте музея (сейчас доступны только в веб-архиве), смертность была настолько велика, что людей хоронили в братских могилах, тысячи сваленных тел обнаружили в ямах и рвах на окраинах села. После распада СССР захоронения изучили историки и представители поисковых отрядов, которые подтвердили: здесь покоятся тела не переживших принудительного переселения репрессированных.
Поисковики и приехавшие с Алтая потомки спецпереселенцев в Палочке. Фото: Денис Бевз
Некоторым, впрочем, удавалось сбежать. Среди них был и дед Александра Котенкова. «Шли пешком до Алтайского края. Благодаря этому мы живем, наша семья продолжила свой род!» — рассказывал Александр Котенков газете «Заря Севера».
В 2022 году Александр Котенков добился установки на месте захоронений поклонного креста в память о репрессированных предках. Помогли его дети, ныне живущие в Санкт-Петербурге, и другие родственники. Настоятель местной церкви совершил панихиду. На открытии присутствовали представители районной администрации.
Память чекистов вечна
Несмотря на то, что Гудков был реабилитирован за репрессии по классовому признаку, а факт массового захоронения принудительно переселенных в Палочку алтайских крестьян подтверждается властями, добиться правды о судьбе прадеда, о том, почему он был осужден и где его могила, Александру Котенкову не удается.
Сначала он запросил информацию по своим репрессированным родственникам в Государственном архиве в Барнауле. Там ему дали ознакомиться со всеми документами, кроме дела прадеда. Так как он был реабилитирован как раскулаченный, а не как участник восстания, то его дело, как и другие «расстрельные», было помещено в архив ФСБ. «А там, — говорит Александр, — меня дальше порога не пустили».
Александр Котенков у памятника репрессированным. Фото из личного архива
В начале поисков потомку репрессированных удалось добиться только короткой справки с информацией о том, кем и по какой статье УК РСФСР осужден Гудков, с датами его ареста и вынесения приговора. В своих отказах УФСБ по Алтайскому краю ссылалось на «Тройственное положение» и Федеральный закон «О реабилитации». По мнению ведомства, эти акты дают право на доступ к делам репрессированных родственников только в том случае, если те впоследствии были реабилитированы.
В 2019 году, после двух лет досудебной безуспешной борьбы и переписок с УФСБ по Алтайскому краю, Александр Котенков обратился в правозащитный центр «Мемориал» с просьбой о помощи. Подключившаяся к ситуации юрист обратила внимание на схожее дело: в том же году году Верховный суд РФ в определении по делу актера Георгия Шахета признал аналогичный отказ в доступе к архивному делу нереабилитированного родственника незаконным. Воодушевившись прецедентом, Котенков решил идти в суд..
Мозаика «Знамя революции» на здании ФСБ в Барнауле. Источник: пресс-служба администрации Барнаула
Секретность на потоке
В начале 2020 года судья Центрального районного суда Барнаула Денис Быхун частично удовлетворил требования Котенкова: признал отсылку к «Тройственному положению» незаконной, а также сделал вывод о том, что по законодательству люди все же могут знакомиться с делами нереабилитированных родственников. Представители алтайского УФСБ подали апелляцию в краевой суд, выиграли ее, и теперь во всех инстанциях истец получает только отказные решения. Основания порой выглядят загадочно.
Так, по итогам рассмотрения первого иска внезапно всплыло, что дело имеет гриф секретности, хотя изначально об этом никто не сообщал.
— Это запутанная история. Изначально все подобные дела находились на секретном хранении, — рассказывает адвокат, представляющая интересы Александра Котенкова (она попросила об анонимности). —Когда их передавали в Архив ФСБ, они должны были пройти процедуру отсева и отбора: сохраняется ли за ними секретность или нет. Так случилось, что все такие дела автоматически перешли в разряд дел с государственной тайной, и по умолчанию они находятся на хранении.
Адвокату пришлось обратиться в специальную комиссию, чтобы снять гриф с дела Ивана Гудкова. Это произошло довольно быстро, но — не помогло. Суды, вплоть до Верховного, отказывали Котенкову на основании якобы сохраняющейся секретности дела и продолжали ссылаться на «Тройственное положение». За разъяснениями истец обратился в Конституционный суд, он тоже отказал, но зато — выдал определение с так называемым «позитивным содержанием»: в нем было указано, что закон «О реабилитации» не применим к этому делу, к нему нужно применять общие нормы. Именно на этом изначально и настаивал адвокат.
В 2021 году Верховный суд РФ не усмотрел в действиях УФСБ по Алтайскому краю нарушений прав Котенкова, указав, что его право на получение информации якобы было реализовано через получение упомянутой короткой справки.
Памятная табличка у Камня скорби на месте расстрела репрессированных. Фото из личного архива Александра Котенкова
С дающим надежды определением Конституционного суда РФ Александр Котенков заново обратился в Центральный районный суд Барнаула. Но тот же самый судья Денис Быхун, который в первом деле частично удовлетворил требования истца, на этот раз полностью их отклонил.
Получив полный текст решения, Котенков с юристом были шокированы: одним из аргументов стало сотрудничество с «Мемориалом». Так, оперуполномоченный УФСБ по Алтайскому краю предоставил суду акт, согласно которому информация о поисках Котенкова, его взаимодействии с ФСБ и судах размещается на сайте организации, и в этих публикациях «присутствует мнение о незаконности действий УФСБ России по Алтайскому краю», что «способствует формированию негативной информационной основы о деятельности правоохранительных органов».
Судья Быхун не просто признал акт оперативника ФСБ допустимым и относимым доказательством. В его решении указано, что по закону основанием для отказа гражданину в допуске к государственной тайне может являться «выявление в результате проверочных мероприятий действий гражданина, создающих угрозу безопасности Российской Федерации».
— В первый раз этот судья встал на нашу сторону. А потом, возможно, ему что-то объяснили на пальцах и все. И теперь каждый раз ФСБ ищет в суде новую причину для отказа нам, — считает Александр Котенков. — То какой-то новый документ появился о сроках давности, то в Алтайском краевом суде говорят, что архивные документы о прадеде ветхие и невозможно с ними ознакомиться. Потом вообще сказали, что там много каких-то фамилий, которые я не должен знать – но они меня и не интересуют…
Поклонный крест в Палочке. Фото из личного архива Александра Котенкова
Ответственность за зло
В чем может заключаться заявленная УФСБ по Алтайскому краю «угроза безопасности РФ», в решении не указано. Неясна также причина принципиального нежелания ведомства раскрывать информацию об этом деле.
Сам правнук репрессированного имеет предположения на этот счет. Отчасти они перекликаются с мнением некоторых историков — например, с предположением Василия Гришаева о том, что восстание, возможно, было спровоцировано властями.
— Есть мнение, что если ФСБ все же покажет эти документы, то раскроется правда о «Добытинском восстании», станет ясно, была ли это «политика партии», был ли мятеж спровоцирован сверху, – считает Александр Котенков. — Можно предположить, что ФСБ скрывает истину. Я не знаю правды, но это моя догадка. Политика же тогда была как у Шарикова в «Собачьем сердце»: «Взять все да и поделить». А я добавлю к этому: «А недовольных — расстрелять». Может быть, так и произошло: составили списки на раскулачивание, отобрали и поделили между собой имущество, а кто недоволен — тех расстреляли.
Как объясняет адвокат Котенкова, отказ от раскрытия сведений — общая практика ведомства в подобных случаях.
— Они же в ФСБ говорят о преемственности, о том, что у них столетняя история. А если так, то они перенимают на себя не только совершенное за эти годы добро, но и зло, — размышляет собеседница. — Кроме того, мне кажется, есть страх: в других делах они указывали, что раскрытие каких-то сведений может посеять социальную рознь и вражду. То есть, если дать людям информацию, то они будут плохо думать о ФСБ, НКВД, ОГПУ, КГБ.
Освящение поклонного креста у массового захоронения репрессированных в Палочке. Фото из личного архива Александра Котенкова
Борьба за память
В конце сентября 2024 года Восьмой кассационный суд в Кемерово вынес очередной отказ по иску Александра Котенкова. Основания уже перечислены в мотивировочной части: сохранившийся гриф секретности на фамилиях других участников восстания, ветхость документов.
Котенков признается: ему многие говорят, что судиться бесполезно. Но сдаваться он по-прежнему не намерен. По разговору с ним заметно, что поиски информации о расстрелянном прадеде стали делом его жизни.
На очереди — жалоба в Верховный суд РФ. Также представитель истца намерена направить документы в Конституционный суд РФ. Будет пробовать оспорить «Тройственное положение» и интерпретацию законодательства судами.
В начале октября шестеро потомков Гудковых посетили деревню Палочку, где нашли последнее пристанище их предки. Александр Котенков с родственниками привели в порядок участок у поклонного креста, сделали памятное фото. На кресте у ставшего братской могилой оврага есть и имя расстрелянного прадеда. Даже спустя почти век за эту память приходится бороться.
Потомки Гудковых у поклонного креста. Фото из личного архива Александра Котенкова
Следующая публикация
Комментарии 41