Предыдущая публикация
Проект "50 летие Ананьевской школы"
Продолжаем публикацию материалов для сборника «Моя школа»
17. Строки из воспоминаний учителей и выпускников Ананьевской школы и поздравления с Юбилеем школы
автор Анна Фризен (Германия)
Немного боюсь, что история моя не «впишется» в формат проекта, но мои близкие убедили меня её опубликовать. С них и спрос (шучу). Случай из моей школьной жизни
Про Яшку, про Аньку и про первое Дежурство
Раньше директором школы была Раиса Макаровна.
А сейчас у нас новый директор.
Когда на переменах он выходит из учительской, в коридоре шелестит шепоток: «директор, директор, директор... ». Большие пацаны перестают беситься и бегать, в коридоре становится тише и десятки детских голов оборачиваются навстречу; и десятки детских глаз смотрят вслед медленно проходящему по коридору человеку.
Директор.
Чужой.
Мы первоклашки. У нас большой, тридцать восемь мальчиков и девочек, класс. Тяжёлые деревянные парты с откидными крышками и встроенными под ними ячейками для портфелей, стоят в три ряда: один вдоль окон, второй посередине и третий у стены. За партами, чинно сложив руки, мы сидим по двое: мальчик и девочка. И дежурим мы тоже «по партам». Я с нетерпением жду когда же придёт наша, моя и яшкина, очередь дежурить. Но мы сидим за третьей партой в ряду у стены, а дежурство началось с первой парты первого ряда, того, который вдоль окон, поэтому ждать приходится очень долго. Ну, ничего, утешаю я себя, зато я запомню все замечания Александры Максимовны дежурным, когда они что-то забывают сделать, и уж точно всё сделаю так хорошо, чтобы замечаний не было совсем. И тогда, может быть, меня даже похвалит Александра Максимовна.
И вот, наконец настал этот день, день нашего первого дежурства!
Как же долго тянется урок! Мне очень трудно усидеть за партой, я без конца ёрзаю и жду не дождусь звонка. Ведь на уроке дежурным ничего делать не нужно, все обязанности выполняются на переменах.
А пока в классе тихо, слышно только как позвякивают перья о стекляные края чернильниц и как тётя Катя в коридоре за дверью, постукивая шваброй, подтирает нанесённую на перемене с улицы грязь. Мы старательно выводим буквы в разлинованных тетрадках по чистописанию. Александра Максимовна медленно проходит вдоль рядов, поглядывает в наши тетрадки и тихо, вполголоса, делает замечания. Иногда она наклоняется то к одному, то к другому и, слегка обхватив своей рукой руку ученика, вместе с зажатой в ней ручкой, помогает вывести очередную букву.
И вдруг: «Александра Максимовна!»
Как по команде мы дружно поворачиваем свои, только что склонённые к тетрадям головы в сторону первой парты. Это оттуда позвали.
«Александра Максимовна, а с крыши чернила капают!»
Мы запрокидываем головы и, ничего не увидев на потолке, снова устремляем свои взоры на нарушителя тишины. Ну, конечно же, это Ванька!
В классе тут и там слышится сдавленный короткий смех.
Ещё в начале учебного года Александра Максимовна посадила Ваньку за первую парту. Так ей легче его утихомиривать. А то он никак не привыкнет, что нельзя в школе ничего делать не подняв сначала руку и не получив разрешения. Он всё время смешит нас какими-нибудь своими выходками и, хотя он и «отвлекает нас от занятий», мы всегда ужасно рады посмеяться. У Ваньки не хватает «усидчивости».
Сейчас он показывает подошедшей к нему учительнице большую чернильную кляксу в своей тетради и искренне недоумевает откуда она там взялась.
Мы, кто с любопытством, а кто и с опаской, притихли в ожидании. Что будет?
И как же хорошо, что Александра Максимовна не только не ругает и не наказывает Ваньку, а совсем наоборот, поняв что произошло, вдруг начинает громко смеяться. А вместе с ней взрывается и весь наш класс.
И мы счастливы.
Потому, что нам весело, потому, что смеётся наша, обычно сдержанная и строгая, учительница, и потому, что громче всех смеётся сам Ванька. А если смеётся Ванька, то не смеяться просто невозможно. Такой уж у него смешной смех.
Класс хохочет, держится за животы, размахивает руками, тычет пальцами в Ваньку, и неудивительно, что в этом приступе веселья опрокидывается, кем-то нечаянно задетая, чернильница и на полу быстро образовывается сине-фиолетовая лужица.
Но и за это никого не бранят.
«Подтирать чернила сейчас не станем, – уже по-строже говорит Александра Максимовна, - мы и так достаточно отвлеклись. Это на перемене сделают дежурные».
Все понемногу успокаиваются и продолжается урок.
Все, но не я.
Ведь это же я сегодня дежурная!
Проёрзав остаток урока на скамье парты, я, как только прозвенел звонок на перемену, с большим рвением берусь за работу: выдворяю замешкавшихся однокашников в коридор, таковы правила - на переменах все ребята, кроме дежурных, должны выходить в коридор, а класс - проветриваться. Яшке я даю команду открыть форточку и велю помыть доску. Яшка, мой добрый и покладистый сосед по парте, слегка обескураженный моим напором, благоразумно решает мне не возражать и уже пододвигает стул к высокому окну.
На себя же я беру самую трудную и ответственную работу. Вооружившись тряпкой, согнувшись в три погибели, на четвереньках, то и дело выдёргивая из под коленок подол школьной формы, карабкаюсь вглубь деревянной конструкции парты и подбираюсь наконец к чернильной луже. Чернила здесь повсюду: на полу, на подставке для ног... . Я рьяно берусь за дело. И так усердно тру пол, что не сразу слышу Голос:
«Ты дежурный? – очень строго и, как мне кажется, сердито спрашивает Голос.
«Да», - это Яшка.
Я замираю, прислушиваюсь... . Тишина. Ушёл?!
И вдруг где-то над моей головой: "А ты чего туда залезла? Ну-ка вылезай!»
Поднимаю голову, больно ударяюсь ею о крышку парты и прямо перед собой вижу две штанины. Откуда-то взялось непонятное чувство вины и смутное предчувствие чего-то неизбежного, недоброго... . Я вылезаю из-под парты навстречу «штанам», поднимаюсь с четверенек и упираюсь глазами в застёгнутый на все пуговицы пиджак. Медленно, медленно - от пуговицы к пуговице, от пуговиц к галстуку в вырезе пиджака, от галстука к лицу, поднимаю глаза.
Директор!
«Ты зачем спряталась под парту? Разве ты не знаешь, что на перемене все учащиеся должны находиться в коридоре?»
В голове всё перепуталось, не сразу понимаю чего от меня хотят и что я сделала неправильно.
То есть он что же, думает, что я нарочно залезла под парту чтобы не выходить в коридор? Я?!
Потрясённо смотрю снизу вверх на директора и молчу. Мне хочется потереть ушибленную голову, мне хочется всё объяснить, но я не могу, боюсь зареветь. Опускаю голову. В перепачканных руках всё ещё напитанная чернилами тряпка.
И тут меня осеняет: набравшись храбрости и, отчаянно стараясь улыбаться, протягиваю директору свои, перемазанные чернилами руки, и тряпку в них – вот, сейчас он сам всё увидит и всё поймёт... .
Но лицо директора сурово и неумолимо.
Надежда, что недоразумение развеется само собой рухнула, и вдруг... .
Совершенно неожиданно из-за спины директора раздаётся спокойный мальчишеский голос: «Это же Анька, она тоже дежурная. Мы с ней вместе сидим и мы сегодня дежурные».
Я не смотрю больше на директора, мне за него неловко.
И он тоже больше не смотрит на меня, поворачивается на голос. А у доски, за его спиной, стоит Яшка.
Он перекладывает из одной руки в другую перепачканную мелом тряпку и, слегка склонив голову на бок, смотрит на директора своими добрыми и честными глаза. Прямо в лицо. И совсем его не боится.
Яшка!
От макушки до пят наполняет меня такое горячее чувство благодарности к тебе, и оно так быстро растёт, что больше во мне не помещается и вырывается наружу потоком кипучих слёз.
Сквозь слёзы я вижу недоумённое яшкино лицо и ещё я вижу спину уходящего директора. Как хорошо, что он не поворачивает больше ко мне своё лицо и не видит как я реву.
Послесловие:
Дорогой Яшка, полжизни прошло с тех пор, и вот почему – то вспомнилось. Где-то ты живёшь «на северах» и никогда, наверное, не прочтёшь этих строк. А жаль.
Следующая публикация
Комментарии 8