Королевство позитива

Первые 2 слова, которые попадутся на глаза - твоё ближайшее будущее ☺️ И не забудьте написать в комментариях 👇

Сын Галины месяц назад женился во второй раз, и привёз эту красивую тринадцатилетнюю девочку Милу, дочку новой жены, к новой бабушке. Привёз на целую неделю. Мама Милы, перед тем, как уезжать, шепнула свекрови: - Имейте в виду, Мила первый раз в деревне. И характер у нее очень не простой. Сами понимаете - такой возраст. Так что, будьте с ней построже, пожалуйста. Если что, звоните, я приеду и её заберу. - Что значит - если что? - не поняла Галина. Новая невестка только улыбнулась, чмокнула в щёку свекровь, села к мужу в машину, и они уехали. - Милашка, сходи за водой, - тут же попросила Галина девочку и протянула ей пустое ведро. - Куда сходить? - не поняла девочка. - На колонку? - А колонка, это что? - Колонка - это колонка. Там, за воротами, недалеко от дома, стоит такая штучка с рычажком. Ведро под неё ставишь, на рычажок давишь, воды набираешь и несешь в избу. - Баба Галя, вы что? - девочка огромными глазами смотрела на Галину. - Воду, вообще-то, набирают из крана на кухне. Кран же у вас есть? - Кран-то у нас имеется, - улыбнулась Галина. - Но вода из него уже неделю как не течёт. - Почему? - А потому что воду на нашей улице слесарь Степан перекрыл. Говорит, какой-то вентиль менять надо. Так что придётся нам пока на колонку ходить. Там вода всегда есть. - Нет... - девочка поставила ведро на землю. - Я этого делать не буду. Раз кран есть, из него должна течь вода. - Хорошо, - пожала плечами бабушка. - Тогда умываться пока будешь здесь. - Она подвела Милу к огромной бочке, которая стояла под дождевым сливом. - Зачерпнешь ладошкой дождевую воду и умывайся. - Бабуля, вы чего? - девочка удивилась ещё больше. - В этой бочке, вон, червячки плавают. - Это мотыль, личинки комаров.- пояснила Галина. - Они не кусаются. - А зубы чистить? - сморщилась девочка. - Тоже воду отсюда брать? - Конечно. Нет же воды в рукомойнике. - Ладно, тогда я схожу… - недовольно протянула девочка, взяла опять ведро в руки и нехотя пошла к калитке. Вернулась она минуть через пятнадцать. Вернулась вся вспотевшая, хоть и в ведре её воды было литра три, не больше. - Ты, чего так долго? - спросила Галина. - Я не знала, как колонка включается. Хорошо, дяденька шёл мимо, научил. - Вот и славно. - Бабушка тут же вылила воду в рукомойник, и опять протянула ведро девочке. - Так, Милашка, на умывание вода есть. Теперь нужно натаскать воды для того, чтобы ужин приготовить. - Чего? - Девочка испуганно посмотрела на бабулю. - Ещё и для этого вода нужна? - А как же? Но если хочешь, я из бочки зачерпну, - пожала плечами Галина. - Не надо! - воскликнула девочка, схватила ведро и опять побежала на колонку. Так она бегала пять раз. А Галина в это время начала готовить еду. - Бабуля, а почему водопровод не ремонтируют? – спросила вдруг девочка, совсем умаявшись. - У нас в городе, если что-то ломается, позвонил куда надо, и через час вода из крана течёт. - А у нас и звонить не надо. На соседнюю улицу в пятьдесят восьмой дом сходить, и сказать. Только у них-то в доме вода есть, поэтому Степан и не торопится. - А почему ты к нему не сходишь и не потребуешь? - Ходила сто раз, - махнула бабушка рукой. - Но Степан, то в поле, то на ферме, то ещё где-то. Говорит, завтра приду. До сих пор идёт. Он же у нас - один на всю округу. - Ладно... - Девочка задумалась, потом переспросила: - Какой дом, говорите? - Пятьдесят восьмой. - А в какой он стороне? - В той. - Галина кивнула в сторону дома Степана. - А ты чего удумала? - Я сейчас сама к вашему Степану схожу. Мила так быстро юркнула за калитку, что Галина не успела даже опомниться. Ушла и пропала. Через полчаса Галина не выдержала и сама поспешила к дому слесаря. - Девочка моя у вас была? - спросила она у жены Степана. - Эта хулиганка, твоя, что ли? - посмотрела на неё косо Наталья. - Почему xyлигaнкa? - А потому! Знаешь, что она мне тут устроила? Сначала требовать стала, чтобы я Степана немедленно ей предоставила. Потом стыдить удумала, что Степан, понимаешь ли, думает только о себе. Это мой Степан-то, который носится как угорелый по всему району. Ну, я на неё веником и замахнулась. Так она мне говорит, если Стёпа воду сегодня же не даст вам в кран, она нам сарай сожжёт. Представляешь? - Господи, - схватилась за сердце Галина. – Неужели, Милашка так и сказала? - Милашка? - Усмехнулась Наталя. - Не дай Бог кому с такой Милашкой связаться… - А сейчас она где? - Откуда я знаю? Побежала, наверно, Степана искать. - А он где? - В поле, где ему ещё быть в страду. Он технику ремонтирует, а меня тут малолетки пугают. - Господи! - опять воскликнула Галина, выскочила из избы и со всех ног побежала в сторону поля, туда, где шла уборочная. До поля она так и не добежала. Потому что увидела трактор, который ехал ей на встречу. Трактором правил Степан, а рядом с ним сидела сердитая Мила. Увидев Галину, Степан нажал на тормоза. - Твоя? - перекрикивая грохот трактора, закричал он, кивая на девочку. Галина тоже закивала. Потом испуганно закричала: - А ты куда её везёшь, Стёпа? К участковому, что ли? Запомни, она малолетняя! Её арестовывать нельзя! - Какой ещё участковый? - воскликнул Степан. - Еду вентиль вам менять. А то эта твоя девчонка, зaразa такая, под колёса комбайнов бросается. Говорит, гвоздём колёса начну всем протыкать, если я тебе воду не дам. Дypындa, разве ж комбайну колёса гвоздём проткнёшь? - Степан вдруг восторженно засмеялся. - Эх, нам бы таких шустрых подростков в деревню побольше. Мы бы здесь через несколько лет таких делов наворотили. Мы бы снова нашу жизнь наладили. Ну чего, разбойница? - обратился он вдруг к девочке, - порулить трактором хочешь? - Хочу! – закричала радостно Милаша. - Ну, так, садись на моё место, бери руль, поедем твой водопровод ремонтировать, - скомандовал Степан. – Но с условием, что ты мне ключи будешь подавать. - Ладно! – закричала девочка и, счастливая, схватилась за руль. Милашу родители увезли из деревни только через двадцать дней, ровно тридцатого августа. И то - кое-как - только потому, что через день нужно было идти в школу. А то бы она ещё задержалась. Дел-то в деревне по осени невпроворот. Автор: Анисимова

— Ой, я бы так не смогла. Человек что овощ делается. Дернуться можно с лежачими больными! Сдавать их надо в специальные места! И не смотри на меня так! Чего миндальничать-то? Вон, животных усыпляют. И ничего. А мы все такие гуманные. Еще в какой-то стране стариков на гору уносят, далеко и там оставляют. А еще… — хотела продолжить дальше Антонина, но Любаша ее перебила словами: — Тонь, ты бы хоть постеснялась такое говорить! Мама же это наша! Какая гора? Совсем с ума сошла! — Ну, во первых, мама не наша, а ваша. Она мужа моего мать. Что согласись, существенная разница. Во-вторых, будь даже моя, я бы тоже избавилась, когда бы она такая стала. Люба, ну ладно, ухаживать за малышами. Они ж сладкие такие! А когда взрослый становится беспомощный? Извини меня, вонючий такой! И надежды нет! Да, я еще спросить хотела. Жилье-то матери теперь куда? Ну, в смысле, раз ты ее к себе-то забрала? Квартира стоит, пустует. Я думаю, надо ее продать. Пока цены не опустились. У нас же Ваське вон учиться надо, Петька женится хочет. Вообще, по сути, нам жилье нужнее. Ты дочку поздно родила, когда она у тебя еще вырастет? Вот по человечьи-то отказалась бы ты в пользу брата и… — Антонина не договорила. — Любушка! Любочка, где ты, доченька? — донеслось из комнаты. — Ты иди, Тоня. Мама проснулась, — Люба стала подталкивать родственницу к двери. Голова гудела, мама себя неважно чувствовала и она не спала уже три дня. Но все-таки подумалось: «А вдруг слышала разговор? Нехорошо-то как!». Вошла в комнату. Надо окно распахнуть. Запах тяжелый, удушливый. Но маме все холодно, мерзнет. Она ее в шаль закутывает. На звук шагов обернулась. Приподнялась на постели. Волосы чуть поправила. Люба посмотрела на ее руки. Натруженные, большие, как ласты, а кисть тонкая. И венки бегут узорчатые. Перебирает что-то ручками. Глаза беспомощно смотрят в одну точку. Не видит мама. Вроде говорят, что на одном глазу может какой-то процент зрения вернуться, но Люба уже не верит. Подошла, привычно поменяла белье, постель. Покормила. Мама свернулась клубочком и заснула. А Люба — к врачу побежала. Спросить, посоветоваться. Голова была ватная, хотелось сбежать от проблем. Долго жаловалась. Что улучшений нет, что тяжело. Врач, импозантный, с бородкой быстро заполнял бумаги, очередь перед кабинетом. Поднял на Любу уставшие глаза. — Наверное, работы это… Много. У вас, — вдруг перестала лепетать та. — Хватает. А докторов — не хватает. Если бы барышня, я мог бы разливать по флаконам одно средство и раздавать его всем, то очередей бы стало меньше и больных тоже, — чуть улыбнулся он. — Какое средство? Его можно достать? — откликнулась с надеждой Люба. — Молодость. Что ж вы сразу загрустили? Так оно. Вот вы устали, жалуетесь. Все понятно. А ваша мама жаловалась? Вы болели в детстве? Она вставала к вам ночью? — сняв очки, произнес доктор. Любаша вздохнула. Память услужливо подсовывала веер картинок. Вот она, восьмилетняя, лежит с простудой. Мама берет ее на руки и носит. Тяжело ей. Но носит. И чай приносит с лимоном, и бруснику где-то достала. Почти полночь была, когда ей морса захотелось. Мама и ушла. В ночь. Вернулась с ягодами. Где взяла? Неизвестно. Под утро температура спала. Любаша уснула, а мама ушла на работу. И сколько она себя помнила, всегда работала в 2−3 местах. Чтобы у нее все самое лучшее было. Однажды, в декабре, они перед магазином стояли. Там платье было. Серебристое такое, мерцающее. И мама так на него смотрела… Восхищенно. А потом развернулась, погладила Любашу по щеке и пошли они дальше, пальтишко ей покупать, ботики. Себе мама не купила ничего. Был еще торт. Красивый, бело-розовый. Маленький, правда. Во времена дефицита такой торт был равносилен сказке. И Любаша его почти весь сама съела. Маме немножко крема досталось сверху. Глянула на маму виновато, та ее к себе прижала, мол, ничего дочка, прорвемся, еще тортик тебе потом куплю. — Дети вырастают. И забывают, сколько сил и здоровья давали им родители. Вы же были маленькой и беспомощной? Ну, а теперь ваша мама стала такой. И что ж вы ее… Что хотите сделать, а? Понимаю, устали. Но давайте на минуту задумайтесь, милая барышня. Вот вдруг не станет вашей мамы. Время у вас появится свободное. Не надо будет ночью вставать, ухаживать. Вы будете довольны и счастливы тогда? — с металлическими нотками в голосе проговорил доктор. — Ничего… Ничего, я… Просто. Вот, значит, что вы советовали, то и делать будем. Вы извините, что я так, я потом приду! — Любаша вылетела из кабинета. Щеки ее пылали. Что она делает? Как это — не станет мамы? Нет, так не пойдет. Она же… Не сможет без нее. Пусть сама давно взрослая, дочка растет. Только мама. Это все! Сколько раз Любаша рыдала, уткнувшись в ее коленки. И когда что-то случалось, стиснув зубы терпела, а в голове свербила одна мысль: «Ничего, это все скоро закончится. И я смогу пойти домой, к маме. Она утешит, пожалеет. Подскажет, как лучше. Зазвонил телефон. Яшка, брат. — Чего тебе? Тонька была уже. Квартиру вам? Да все забирайте, надоели уже, крохоборы. Мама-то так тебя любит! Все беспокоится. Про Яшеньку спрашивает. А ты? Тогда валялся три месяца, кто за тобой ходил? Чего молчишь? Мама! Она нас с тобой одна тянула, — и Любаша в сердцах бросила трубку. По лужам шла, а не замечала. Слезы по лицу размазывала. Вышла к магазину. Зашла. Смотрит — а там платье. Похожее на то. Любаша ринулась к манекену. — Оно осталось только этого размера. Вам побольше надо, не налезет, — прошептала девушка-продавец. — Да знаю я! Снимайте, заверните. Не мне это. Маме. Она у меня стройняшка. На меня вижу, что не налезет, — вытерла нос Любаша. Девушка глазами только хлопала. Платье… Оно такое было. Нарядное. И что? Сейчас она, Любаша придет домой. И нарядит мамочку. По дороге торт купила. Такой же, как из детства. Бело-розовый. Мама не увидит его. И пусть. Она расскажет, какой торт красивый. Через три ступеньки бежала. Дверь открыла. Слышит, дочка поет. Любаша в комнату. А Танечка сидит возле бабушки, гладит ее по голове и поет песенку. А та улыбается. — Любонька пришла. Ты иди, дочка. Поспи. Устаешь ты, родная моя, золотая. Совсем я тебя измучила, — мама протянула руку, головой завертела, пытаясь понять, где стоит Любаша. Комок в горле стоял. Дышать было невозможно. Всем даются испытания. Только вот не все их достойно проходят. И она, Любаша чуть не струсила. — Мама! — подошла, уткнулась в руки матери. Вот оно. Ощущение. Живы родители — мы дети. Нет их — сироты. Сколько бы лет не было. 10, 20, 30, 40, 50, 60 — неважно. Любому нужна мама. — Мам. Я ж тебе платьице купила. Как то, в витрине тогда. Серебристое. И торт. Сейчас мы оденемся, да чай пить. Ох, и красавица ты у меня станешь! — Любаша стала распускать мамины волосы. А та теребила платье и робко так улыбалась. Маму одели. Любаша ей волосы уложила. Танечка сбегала за духами, губки бабушке покрасила. И чайник поставила. Вспоминали все, чай пили. И Любаша думала, какая же мамочка красивая! Лицо безмятежное, доброе. Нет почти сейчас таких лиц. Уходят они вместе с тем поколением. Как бы плохо и больно ей не было — ни единой жалобы, ни стона. Тут стук в дверь. Открыли. Братец Яша на пороге. Цветы в руках держит. И ананас. — Ананас-то зачем приволок? Яша! — всплеснула руками Любаша. — Так, это. Мама однажды поесть хотела его. А денег не было тогда. Вот я… хочешь, каждый день ананасы носить буду? Ты прости, Люба. И на Тоньку внимания не обращай. Вот вредная баба! Ну ее. Пусть мать живет долго. Не нужны мне никакие метры. Получше будет — к себе от тебя переедет. Также будем на пироги ходить! — ответил Яша. В комнату вошел. И все восхищался платьем маминым. А та смеялась, смущаясь. Словно и не болела. Другие дни у Любаши потекли. Она представила, сильно так, до крика, что было бы, не стань мамы. И теперь боролась за каждый ее день на земле, отчаянно, изо всех сил. — Все боялась, что приду — а мамочки нет. Стала она как ребенок — я ее купала, заплетала. И шептала: «Только живи! Пусть в любом виде. Лишь бы рядом! — говорила она все родным. Любаша прогнала из дома ощущение безысходности и горя. Старалась чаще улыбаться. Рассказывала маме смешные истории. Говорила, что совсем скоро она встанет на ноги. И превращала каждый день в маленький праздник. То шаров с Танечкой надуют да развесят, то караоке поют. Мама очень песни любит! И у самой голос прекрасный, сильный! Им подпевать стала. — Любочка. Что-то желтенькое на тебе, да? — спросила однажды мама. Любаша выронила тряпку из рук. На ней было желтое платье в мелкий цветочек. — Ты видеть немного стала, Господи, счастье-то какое! Мамочка! — кинулась к ней. Понемногу, по стенке вначале, мама начала ходить. И не было большей радости для Любаши. Конечно, она ее не отпустила в квартиру-то свою. Пусть вместе. Рядом. Мало ли что. — Будет жить три девочки. Я, ты и Танечка. Столько же всего успеть надо! Ты ж меня стряпать хотела научить, формы для хлеба так и лежат. А у меня всегда пироги подгорают. Готовлю отлично, а с выпечкой прям неувязка какая-то. Яша обещал прийти, — целовала маму Любаша. Брат пришел. Он у них здоровый, под два метра. И сильный. Мама его шутя «медвежонком» звала. На руках маму во двор вынес. На скамейку посадил, сам рядом устроился. Залюбовалась Любаша, что мамочка у них такая аккуратненькая. В пальто новом, в шапочке красивой. Как куколка. И впервые успокоение пришло. Один шажок, другой. Все поправимо, достижимо. Только живи, мамочка. Только бы слышать твой голос. Каждый день. Потому что в тебе — сила. Так цветок не сможет без воды и солнца. Скукожится, пропадет. А в матерях — и вода, и солнце, и свет. И что пожелать вот тут можно? Пусть всегда бьются сердца матерей. Побольше им заботы и сюрпризов от детей. Букетики цветочков в ненастный день, платьице, которое пусть уже и надеть-то некуда. Но любая женщина ему рада. И в любом возрасте. Флакончик духов. И самые главные слова, которые надо говорить при жизни: — Я люблю тебя, мамочка. Только будь всегда, мамочка! Ты самое лучшее, что есть в моей жизни! Татьяна Пахоменко