Предыдущая публикация
Подзатыльник
Удручённый Васька медленно брёл со школы, закончился его первый учебный год. Учительница выдала табель и, как он и предполагал, по письму красовалась жирная «3».
«Да», - тяжело вздыхал мальчик, - «тут подзатыльниками не отделаешься. Отхлещет его бабка крапивой, как есть, отхлещет. Пожалуй, даже и не крапивой, а лозиной или, и того хуже, старым отцовским ремнём. Точно, ремнём, и не спасут его пятёрки по всем остальным предметам. Ох, не спасут!»
А бабка уже с нетерпением дожидалась на лавочке возле калитки во двор. Маленькая сухонькая старушонка раз за разом вскакивала с лавки и выходила на дорогу, пристально вглядываясь в конец улицы. Звали её Аксинья, но в деревне все называли Сюткой, а за глаза «Псютиком», ибо была она очень шустрая и вспыльчивая.
Не повезло Аксиньи в жизни, ох не повезло. Муж погиб на войне, оставив её одну с маленьким сыном. Вырастила, выучила, изо всех сил тянулась. После окончания института остался её Павлушка в городе, там и жену себе нашёл, хорошая была девочка, вот только сирота совсем, всё к ней тянулась, как к родной матери. И сынишка родился у них, Василием назвали. Павлушка всё шутил: «Весь в Вас, мамаша, такой же бойкий да шустрый». Часто приезжали, да и она к ним наведывалась. В ту пору Аксинья просто расцвела. Во внуке души не чаяла. «Вот и дождалась я счастья», - часто повторяла сама себе, не забывая плевать через левое плечо и трижды стучать по дереву, чтоб не сглазить. Но, видно, всё же, сглазила. Когда Васе было четыре годочка, оставили ей дети внучка на присмотр, а сами на море поехали, путёвку им на работе дали, все так радовались… «Эх, пропади оно пропадом ваше море!» - в сердцах подумала Аксинья и плюнула на землю. Как там уже, что было, никто не знает, а только выловили их тела из того моря… Похоронила и сама бы в гроб легла, если б не Васятка. Одна единственная родная кровинушка на всём белом свете осталась!
В конце улицы показалась стайка ребятишек, весело бегущих со школы. Бабка подскочила со скамейки и нетерпеливо «пританцовывала», ожидая их приближения. Где же Васятка? Что-то не видать его?
- Наташа, а что учёба в школе-то закончилась? – спросила она проходившую мимо соседскую девочку.
- Закончилась, баба Сюта, - радостно прощебетала та.
- А где ж мой Вася? Или его учительница задержала?
- Нет, всех отпустили домой на каникулы. Не знаю, шёл вроде.
- Шёл, говоришь, - прошипела бабка, - шёл-шёл да не дошёл…
Её сухонькие ручонки сами воинственно упёрлись в бока. «Завалил учёбу, шельмец, точно завалил. Ну, погоди, отведаешь ты у меня отцовского ремня!» - закипала бабка, как самовар.
Примерно через час Вася понуро подошёл к концу их улицы. Ещё издали он увидел перед своим двором мечущуюся, как фурия, бабку «руки в боки».
- Что-то ты не спешишь домой, Васенька, - ласково прошипела она, - окончил первый класс?
- Да, бабушка, - стараясь казаться весёлым, ответил мальчик.
- Ага-ага, вот и молодец, пойдём в дом, голодный небось, так я тебя накормлю, - кивала бабка головой.
Они вошли в дом, на столе Вася сразу же увидел старый отцовский ремень, который служил бабке в качестве тяжёлой артиллерии при воспитании внука.
- Ну, дорогой внучёк, доставай табель, порадуй бабушку…
Мальчик тяжело вздохнул и протянул табель.
Аксинья была малограмотной, всего три класса школы окончила, поэтому читала по слогам и только по печатному, к тому же с возрастом стала немного подслеповатой. Она уселась поближе к окну.
- А-риф-ме-ти-ка – «5», рус-ска-я ли-те-ра-ту-ра – «5», рус-ский я-зык – «3»…
Бабка подскочила, с размаху хлопнула табель на стол и схватилась за ремень.
- Там ещё физкультура – «5», рисование – «5» и пение – «5», - отчаянно взвизгнул Вася.
- Физкультура, говоришь, «5», рисование, пение… Вот я тебе сейчас и нарисую, а ты мне споёшь - кричала бабка «отхаживая» внука ремнём по мягкому месту. – Что я скажу отцу с матерью, когда встречусь с ними на том свете?! Что не доглядела?! А?! Я тебя, шельмец, спрашиваю, что я скажу отцу с матерью?!
- Бабушка, я исправлюсь, честное слово, исправлюсь, - размазывал кулачками слёзы по лицу Вася.
- Конечно, исправишься, - категорично крикнула бабка и в последний раз, хлыстнув внука ремнём, обессиленная упала на стул. – Всё лето будешь у меня буквы писать.
В тот же вечер, пока Вася сидел в доме, закрытый бабкой на замок, и тоскливо смотрел в окно, почёсывая «горящий» зад, Аксинья со стопкой чистых тетрадей стучалась в дом учительницы.
- Тут мой Васька по письму тройку получил, так ты Светка, Светлана Петровна, - быстро поправилась бабка, - понаписуй ему тут в тетрадках, как правильно буквы писать.
- Зачем же так много тетрадей, баба Сюта? - недовольно ворчала Светлана, старательно прописывая буквы и слова на каждом листе.
- Пускай пишет, шельмец! Будет знать, как покойных отца с матерью и бабку позорить! – сердито отвечала Аксинья.
Васька так и уснул, не дождавшись бабку, а наутро она радостно положила перед ним на стол стопку пронумерованных тетрадей и три ручки.
- Вот, Васятка, это тебе Светлана Петровна задание на лето дала, чтобы тройку твою исправить, - сияла бабка, как новая копейка. – Так что ты умывайся, завтракай и за работу. Там учительница тебе всё прописала на каждый день, разберёшься. Да смотри мне, не будешь стараться, прибью, - строго добавила она и отвесила Ваське «дежурный» подзатыльник для профилактики.
Время шло, Василий с каждым годом взрослел. Учился он хорошо, а почерк у него был самый лучший во всей школе. И если в младших классах такие успехи были достигнуты благодаря бдительному оку бабки и свисту ремня, то в средних классах Вася уже с удовольствием учился сам. Ему нравилось узнавать, что-то новое и в свободное время рассказывать бабке, которая всегда внимательно слушала, периодически всплёскивала в удивлении руками, а затем протяжно вскрикивала:
- Ну, надо же до чего додумались! А ты случаем не обманываешь меня старую, Васёк? Может, ты над бабушкой посмеяться хочешь? Так гляди мне…
Старушка угрожающе показывала рукой на дверь, где на гвоздике уже несколько лет без дела пылился старый отцовский ремень.
- Раз ты так говоришь, не буду тебе больше ничего рассказывать, - делая вид, что обиделся, отвечал Вася и демонстративно замолкал и отворачивался.
Бабка некоторое время ёрзала на стуле, а затем примирительно говорила:
- Ладно-ладно, пошутила я. Так что ты там говорил про немцев и этот, как его поросячий, нет свинячий клин?
Васька незаметно хмыкал в сторону и продолжал рассказ.
В старших классах он уже почти ничего не рассказывал бабке, слишком уж это было всё заумно для неё, парень пристрастился к чтению и часами мог сидеть за столом, уткнувшись в книгу, пока бабкин подзатыльник не укладывал его спать. Надо сказать, что из всего столь разнообразного «арсенала воспитания внука», как подзатыльник, крапива, лозина и отцовский ремень, сейчас у бабки остался только один - подзатыльник, всё остальное как-то само постепенно отпало за ненадобностью. Но зато подзатыльники бабка всегда щедро раздавала направо и налево, а зачастую и «наперёд». Василий не обижался на неё, он воспринимал их уже, как некий семейный ритуал.
Отзвенел последний школьный звонок. И хотя Василий окончил школу с золотой медалью, он решил сначала отслужить в армии, а потом уже идти учиться, так как с будущей профессией пока не определился. Бабка для приличия поохала, а потом сказала:
- Дед твой на войне за Родину жизнь отдал, отец твой два года отслужил, и ты, Василий, служи честно, не посрами наш род.
Уже на станции перед самой посадкой в поезд, бабка вдруг схватила его за руку, наклонила к себе и сбивчиво зашептала на ухо:
- Ты, Васятка, письма мне пиши, не забывай… Да только гляди, печатными буквами пиши, не гоже, чтобы твои письма соседи читали, сама читать буду…
Аксинья запнулась, слёзы предательски подступали к её глазам, она шмыгнула носом, а потом сердито добавила:
- Так смотри же, печатными буквами, а то знаю я тебя, напишешь своими каракулями, - и по привычке прилюдно отвесила внуку звонкий подзатыльник.
Все дружно рассмеялись. Василий выпрямился, покраснел и заторопился в вагон. «Ну, бабка, на всю деревню опозорила», - с досадой думал он.
А Аксинья стояла на перроне, закрыв лицо руками, чтобы никто не видел её слёз, и тихо шептала: «Дура! Вот же дура старая… Прости меня, Васятка!»
Прошло два года. Василий сидел в кресле самолёта и смотрел в иллюминатор. Он летел домой, на Родину. Парень откинулся на спинку и закрыл глаза. Полтора года кромешного ада в Афганистане закончились, но в сознании всё ещё мелькали обрывочные картинки боёв. И вот на этом фоне начал расплывчато проступать силуэт маленькой щуплой старушки в белом платочке, закрывшей лицо руками. Силуэт медленно рос, приближаясь и приобретая всё большую чёткость. Вот он вышел на передний план и заполнил собою всё пространство целиком. «Я очень жду тебя, Васятка», - услышал Василий голос бабки, - «ты только поторопись, поторопись, внучок…». Силуэт начал удаляться, постепенно расплываясь. «Бабушка!» - позвал Вася и проснулся. Он тряхнул головой, стараясь прогнать ком, подступивший к горлу. «Скоро, совсем скоро я снова увижу её», - подумал парень и достал стопку писем из вещмешка.
Он любовно перебирал эти конверты, подписанные красивым почерком его бывшей первой учительницей Светланой Петровной. Вот оно самое первое письмо от бабки, которое пришло на втором месяце службы в учебку. Щёки Василия слегка зарделись, он вспомнил, как тогда долго сердился на бабку за её подзатыльник на перроне, а потом всё же написал ей коротенькое письмецо, печатными буквами, как она просила. При этом он в душе немного злорадствовал, рассуждая, что если бабка ещё кое-как сама и прочтёт письмо, то ответ ей всё равно придётся просить писать других людей. Сколько он себя помнил, он ни разу не видел, чтобы бабка что-либо писала, она всегда звала его. «Ну, так и есть, к учительнице пошла», - ехидно подумал тогда Василий. Каково же было удивление, когда, на вложенных в конверт листах, он обнаружил корявые печатные буквы разной величины и толщины, что криво расползались по всему листу. Василию тогда стало стыдно за свою злость на бабку, за своё мысленное злорадство над ней… Всё первое письмо бабка на двух листах просила прощение у него за тот подзатыльник. К концу прочтения его физиономия «пылала» от жгучего стыда за своё поведение и мысли перед этой старой малограмотной женщиной, которая настолько его любила, что смогла написать это письмо. Он живо представил, как бабка усаживается за стол поближе к окну, долго тяжело вздыхает над чистым тетрадным листком, потом нерешительно берёт в свои огрубевшие от работы, заскорузлые пальцы ручку низко наклоняется и начинает старательно выводить буквы, почти прорывая листок от сильного нажима. «Сколько же она писала это письмо?» - мелькнуло у него тогда в голове. И почему он считал в старших классах свою бабку отсталой и глупой? А она сразу поняла, что не напишет ей того Васятка, если будет знать, что письмо соседи будут читать, и она не скажет тех слов перед чужими людьми…
Василий невольно прижал к груди это стопку бабкиных писем, аккуратно сложенных в полиэтиленовый пакет. Там, в Афганистане, эти раскоряченные, косые буквы согревали его сердце, заряжали силой, не позволяли впасть в отчаяние, а ещё ему казалось, что они защищают его от пуль и осколков снарядов, как в детстве бабкина рука, ласково гладящая его голову, уткнувшуюся в подол старенького платья, защищала от всех неприятностей.
Едва край неба на востоке начал сереть, медленно рассеивая черноту ночи, Василий равномерным шагом подошёл к родной деревне. Он шёл по спящим улочкам и представлял, как подойдёт к своему двору и сядет на лавку, в ожидании, когда в доме зажжётся свет, а спустя несколько минут из дома выйдет бабка, громыхая пустым ведром, и направится к сараю доить корову. Тогда он тихонько войдёт во двор, сядет на крылечко и будет дожидаться парного молока, слушая, как оно равномерными струйками медленно наполняет ведро.
Вот и знакомый поворот, а там впереди через семь дворов и его родная изба… Но что это? В предрассветных сумерках натренированный взгляд Василия заметил маленькую одинокую фигурку, неподвижно стоящую посреди дороги. «Не может быть», - мелькнуло у него в голове, а уже в следующую секунду он бежал к этой фигурке со всех ног и сквозь слёзы шептал – «бабушка».
Виктория Талимончук
Следующая публикация
Комментарии 3