Предыдущая публикация
Цикл "Рассказы Ильина" Тема 27.
Рассказ 26. Горький перепляс.Горький перепляс
Произошла эта история в родной нашей Михайловке в начале 60-х годов прошлого века. Жила в Михайловке простая семья — дед Иван, бабка Маша и их сын Витя. Надо сказать вот что. Бабка Маша, она в колхозе практически не работала. Ее постоянно одолевали какие-то хвори.
Она иногда караулила сад, чтобы не шкодничали михайловские ребятишки. Иногда охраняла ферму или свинарник. Вот и вся её работа была. Она постоянно лежала на печке. Там было ей тепло, и хвори как-то не сильно одолевали её. Печь занимала пол избы. У них даже был не пятистенок, а обыкновенная стопочка.
Она также ходила в перешеек, около кладбища рубила хворост, приносила его домой вязанками, нарубала небольшими веточками и топила печь даже летом. Ей постоянно было холодно почему-то. Дед Иван работал в колхозе пастухом. Он пас колхозное стадо. Надо сказать, он сильно выпивал. Пригнав вечером колхозное стадо на кобыле по кличке Барбансониха, он путал её и пускал около дома.
А с ней бегал небольшой жеребёнок. Ребятишки звали его Кось-Кось. У них был сын — Витя. Почему-то его звали Витя. Обычно Михайловских ребятишек и девчонок звали Витька, Валька, Володька, Сашка, Петька, а его почему-то звали Витя. Витя был худеньким, тщедушным мальчиком, он даже по натуре скорее был похож на девчонку, чем на мальчишку.
Он почти не играл в шумные детские игры. Любимым его занятием было — уйдет на озеро, сядет на бережок и смотрит, смотрит на остров, на воду, смотрит на то, как щебечут воробьи, слушает их, смотрит на стрижей, которые летают низко над водой, как стрекочут сороки. В общем, он сильно любил природу. А в шумные ребячьи игры мало играл.
Если он играл, то с ребятишками младшего возраста, и то постоянно, то галил, то догонял. То есть, самым слабым игроком в этих играх он был. Он дружил с этим жеребенком, которого звали Кось-Кось. Витя выносил ему корку хлеба подсоленую солью, и жеребенок ел ее. Они были почти друзьями. Однажды вечером дед Иван, сильно выпив, пригнал табун колхозных коров, спутал Барбансониху.
Витя вынес, как всегда, кусочек хлеба подсоленный, скормил Кось-Косю и стал его гладить за гриву. Жеребенок был небольшой, тонконогий. Он как-то неудобно повернулся к Вите и задними ножками взбрыкнув ударил его в живот. Витя отлетел к забору, согнулся. У него из рта побежала тонкая красно-черная струйка крови.
Витя немножко полежал около забора и затих. Он умер. Страшный крик раздался над селом. Это кричала Витина мать, бабка Маша. Прибежали женщины, увидели такое, стали ее успокаивать. Тетя Надя, тетя Лиза, тетя Клава, всячески уговаривали бабу Машу. Она никого не слушала, страшно кричала.
Баба Маня с Бабой Машенькой принесли какой-то успокаивающий отвар, напоили старуху, бабку Машу, ей стало как-то полегче. Дед Иван в это время спал пьяный на лавке в избе, и этой трагедии он даже не знал. Хоронили Витю на другой день всем селом. Над Михайловкой стоял вой. Кричали женщины, кричали бабушки.
Ребятишки боялись всего этого, прятались за взрослых. Процессия шла по селу, мрачная, и медленно-медленно подходила к Бакаевскому переулку. Самое страшное в этом было то, что дед Иван не понял, что произошло, не разумел. Он был пьян, и то впереди процессии, то где-то сбоку выплясывал какой-то странный танец.
Он махал руками, кричал что-то нечленораздельное, приплясывал, улыбался, радовался. Это было жутко. Пройдя в Бакаев переулок, процессия пришла на кладбище. Над деревней стоял крик. Это было тоже страшно. Потом Витю похоронили, поставили обыкновенный крестик, насыпали холмик. Михайловцы разошлись по своим домам, ужасаясь этой трагедией и жалея Витю.
На другой день утром над Михайловкой раздался вой. Мужики, шедшие на работу ранним утром, увидели, что дед Иван сидит на коленках около могилы сына, разрывает руками холмик и страшно воет, как волк.
Голова его с седыми прядями болталась из стороны в сторону, глаза были безумны, он выл и выл и выл. Мужики, матерясь, бросились на кладбище, подняли его с колен, всячески уговаривая, почти насильно увели его оттуда. Налили ему один стакан водки, другой. Дед Иван вроде успокоился.
Они посадили его на коня, дали ему бич, сказали — гони табун, уезжай отсюда, уезжай в степь, там тебе будет легче. Дед Иван угнал табун, день прошел спокойно. Но другое утро история повторилась. Опять страшный вой раздался над Михайловкой, опять мужики, матерясь бросились на кладбище, опять увели оттуда деда Ивана.
Снова повторилось то же, что и в первый день. Так продолжалось, наверно, несколько дней. Ужас охватил село. Страшно было. Боялись ребятишки, боялись женщины. Старухи крестились. Всячески отговаривали, всячески заговаривали деда Ивана, ничего не помогало. Потом, минуя недели три, однажды утром, уже по морозу в сентябре, вой прекратился.
Слава тебе Господи, старушки крестились. Мужики неверующие тоже вспоминали Господа. Слава! Кончилась вот эта ужасная история. Проходя мимо дома деда Ивана, мужики увидели несколько женщин и воющую бабку Машу. Они поняли, что это еще одна трагедия. Зайдя в дом, они увидели деда Ивана, который лежал на полу, Голова у него была под столом, седые волосы были распущены.
Глаза его были открыты, он не дышал, он умер. Вторая трагедия за месяц потрясла село. Хоронили деда Ивана почти так же, как его сына. Над селом стоял плач. Похоронили его в одной оградке вместе с Витей.
Два холмика за месяц образовались на местном кладбище. Бабка Маша, черная от горя, с неделю, наверное, каждое утро уходила на кладбище, садилась там и проводила там день до самого вечера. Потом она уехала в город к своей старшей сестре. Дом деда Ивана и бабки Маши освободился, и в него в скорости переехала тетка Наталья, которая проживала на Купальном.
Там её домишко практически превратился уже в руины. Он был саманный и старый и жить в нём стало невозможно. Вот такая грустная, прегрустная история произошла в родной, дорогой моему сердцу Михайловке. В начале 60-х годов прошлого века. Вот и всё.
Произошла эта история в родной нашей Михайловке в начале 60-х годов прошлого века. Жила в Михайловке простая семья — дед Иван, бабка Маша и их сын Витя. Надо сказать вот что. Бабка Маша, она в колхозе практически не работала. Ее постоянно одолевали какие-то хвори.
Она иногда караулила сад, чтобы не шкодничали михайловские ребятишки. Иногда охраняла ферму или свинарник. Вот и вся её работа была. Она постоянно лежала на печке. Там было ей тепло, и хвори как-то не сильно одолевали её. Печь занимала пол избы. У них даже был не пятистенок, а обыкновенная стопочка.
Она также ходила в перешеек, около кладбища рубила хворост, приносила его домой вязанками, нарубала небольшими веточками и топила печь даже летом. Ей постоянно было холодно почему-то. Дед Иван работал в колхозе пастухом. Он пас колхозное стадо. Надо сказать, он сильно выпивал. Пригнав вечером колхозное стадо на кобыле по кличке Барбансониха, он путал её и пускал около дома.
А с ней бегал небольшой жеребёнок. Ребятишки звали его Кось-Кось. У них был сын — Витя. Почему-то его звали Витя. Обычно Михайловских ребятишек и девчонок звали Витька, Валька, Володька, Сашка, Петька, а его почему-то звали Витя. Витя был худеньким, тщедушным мальчиком, он даже по натуре скорее был похож на девчонку, чем на мальчишку.
Он почти не играл в шумные детские игры. Любимым его занятием было — уйдет на озеро, сядет на бережок и смотрит, смотрит на остров, на воду, смотрит на то, как щебечут воробьи, слушает их, смотрит на стрижей, которые летают низко над водой, как стрекочут сороки. В общем, он сильно любил природу. А в шумные ребячьи игры мало играл.
Если он играл, то с ребятишками младшего возраста, и то постоянно, то галил, то догонял. То есть, самым слабым игроком в этих играх он был. Он дружил с этим жеребенком, которого звали Кось-Кось. Витя выносил ему корку хлеба подсоленую солью, и жеребенок ел ее. Они были почти друзьями. Однажды вечером дед Иван, сильно выпив, пригнал табун колхозных коров, спутал Барбансониху.
Витя вынес, как всегда, кусочек хлеба подсоленный, скормил Кось-Косю и стал его гладить за гриву. Жеребенок был небольшой, тонконогий. Он как-то неудобно повернулся к Вите и задними ножками взбрыкнув ударил его в живот. Витя отлетел к забору, согнулся. У него из рта побежала тонкая красно-черная струйка крови.
Витя немножко полежал около забора и затих. Он умер. Страшный крик раздался над селом. Это кричала Витина мать, бабка Маша. Прибежали женщины, увидели такое, стали ее успокаивать. Тетя Надя, тетя Лиза, тетя Клава, всячески уговаривали бабу Машу. Она никого не слушала, страшно кричала.
Баба Маня с Бабой Машенькой принесли какой-то успокаивающий отвар, напоили старуху, бабку Машу, ей стало как-то полегче. Дед Иван в это время спал пьяный на лавке в избе, и этой трагедии он даже не знал. Хоронили Витю на другой день всем селом. Над Михайловкой стоял вой. Кричали женщины, кричали бабушки.
Ребятишки боялись всего этого, прятались за взрослых. Процессия шла по селу, мрачная, и медленно-медленно подходила к Бакаевскому переулку. Самое страшное в этом было то, что дед Иван не понял, что произошло, не разумел. Он был пьян, и то впереди процессии, то где-то сбоку выплясывал какой-то странный танец.
Он махал руками, кричал что-то нечленораздельное, приплясывал, улыбался, радовался. Это было жутко. Пройдя в Бакаев переулок, процессия пришла на кладбище. Над деревней стоял крик. Это было тоже страшно. Потом Витю похоронили, поставили обыкновенный крестик, насыпали холмик. Михайловцы разошлись по своим домам, ужасаясь этой трагедией и жалея Витю.
На другой день утром над Михайловкой раздался вой. Мужики, шедшие на работу ранним утром, увидели, что дед Иван сидит на коленках около могилы сына, разрывает руками холмик и страшно воет, как волк.
Голова его с седыми прядями болталась из стороны в сторону, глаза были безумны, он выл и выл и выл. Мужики, матерясь, бросились на кладбище, подняли его с колен, всячески уговаривая, почти насильно увели его оттуда. Налили ему один стакан водки, другой. Дед Иван вроде успокоился.
Они посадили его на коня, дали ему бич, сказали — гони табун, уезжай отсюда, уезжай в степь, там тебе будет легче. Дед Иван угнал табун, день прошел спокойно. Но другое утро история повторилась. Опять страшный вой раздался над Михайловкой, опять мужики, матерясь бросились на кладбище, опять увели оттуда деда Ивана.
Снова повторилось то же, что и в первый день. Так продолжалось, наверно, несколько дней. Ужас охватил село. Страшно было. Боялись ребятишки, боялись женщины. Старухи крестились. Всячески отговаривали, всячески заговаривали деда Ивана, ничего не помогало. Потом, минуя недели три, однажды утром, уже по морозу в сентябре, вой прекратился.
Слава тебе Господи, старушки крестились. Мужики неверующие тоже вспоминали Господа. Слава! Кончилась вот эта ужасная история. Проходя мимо дома деда Ивана, мужики увидели несколько женщин и воющую бабку Машу. Они поняли, что это еще одна трагедия. Зайдя в дом, они увидели деда Ивана, который лежал на полу, Голова у него была под столом, седые волосы были распущены.
Глаза его были открыты, он не дышал, он умер. Вторая трагедия за месяц потрясла село. Хоронили деда Ивана почти так же, как его сына. Над селом стоял плач. Похоронили его в одной оградке вместе с Витей.
Два холмика за месяц образовались на местном кладбище. Бабка Маша, черная от горя, с неделю, наверное, каждое утро уходила на кладбище, садилась там и проводила там день до самого вечера. Потом она уехала в город к своей старшей сестре. Дом деда Ивана и бабки Маши освободился, и в него в скорости переехала тетка Наталья, которая проживала на Купальном.
Там её домишко практически превратился уже в руины. Он был саманный и старый и жить в нём стало невозможно. Вот такая грустная, прегрустная история произошла в родной, дорогой моему сердцу Михайловке. В начале 60-х годов прошлого века. Вот и всё.
Следующая публикация
Комментарии 3