Предыдущая публикация
Две девочки и два мальчишки – четыре спеленутых кулька лежали рядом, перекликаясь.
Матери даже шутили, что вот готовые женихи и невесты. Всё было терпимо – и еда в роддоме, и смертная скука днем, и молоко, что разрывало грудь, рвалось наружу, не находя себе места. Девчонки, кто рожал не в первый раз, подсказывали, что делать первородкам. По очереди ходили в душ, сюсюкали с малышами и смотрели своих мужей в окошко, выходившее на узкий переулок, зажатый с одной стороны стеной роддома, а с другой — заводским забором. За ним то и дело что–то бухало, звенело, заставляя закрывать окна. По палате разливалась пресная, стерильная духота…
Мужчины, молодые и не очень, отцы, кто веселый, кто удивленный, кто растерянно пожимающий плечами, стояли под окошками, что–то кричали, улыбались и просили показать наследников.
Жены такие посещения всегда ждали с нетерпением, прихорашивались, заимствуя друг у друга заколки и расчески.
Не приходили только к одной из рожениц. Маша никого не ждала.
— Маш! Да повернись ты к нам наконец! Плохо тебе? Врача позвать?
Мария, отвернувшись к стенке, только сжимала крепче кулаки и отрицательно мотала головой.
— Своего покормила бы! Орет и орет! Маша, слышишь?
Та всхлипывала, медленно вставала, расстегивала халат и прикладывала сына к груди. Тот куксился, отворачивался и снова орал, становясь багрово–красным. Только пятно на лице, чуть сбоку, на правой щечке, оставалось всё таким же коричневым.
— Ты из–за родимого пятна что ли переживаешь? — спросила тихо Галя, спокойная, полненькая женщина лет тридцати. Она рожала вместе с Машей, видела, как та ослабла, как кричали на нее врачи, чтобы не закрывала глаза, слышала, как потом тяжело и безнадежно вздохнула, когда мальчишку положили к ней на грудь. — Брось! Это поцелуй ангела. Мне мама так всегда говорила. Ну, что ты?
Мария пожала плечами.
— Ну, поцелуй, не поцелуй, а только зря этот ребенок на свет появился. Ничего хорошего у него уже и не будет.
— Да ты что такое говоришь! — зашикала на нее Галя. — Грех какой так говорить! Дитё тебе послано, другие мучаются, а тебе вон какой, крепкий, ладный достался. Радуйся! Опора тебе будет, защита. А какой будет его жизнь. Тебе решать. Дал Бог ребенка, поможет и вырастить его!
Маша усмехнулась и, встав, принялась укачивать сына.
— Да угомонись ты! Сил моих нет! Нет сил, слышишь ты! Замолчи! Нет у меня молока, нет и не будет, понял! Отстань! Сгинь! Ненавижу тебя! Всех вас ненавижу! Устала, как же я устала!
Она кинулась на кровать и разрыдалась, обхватив руками худенькую, жесткую подушку.
Побежали за медсестрой, Дарьей Николаевной.
— А что, вы, девоньки, хотите? — сказала та, не спеша зайдя в палату и остановив равнодушный взгляд на Марии. — У нее дома вот таких мал–мало–меньше еще двое и, кажется, есть взрослый сын. Каждый год, как замуж очередной раз вышла, к нам ее муж привозит. Сначала, чтобы убедиться, что ребенок есть, потом рожать привозит. А между этими посещениями – целая жизнь. По врачам он ей ходить запрещает, всё боится, испортят. А как рожать ей, так мы за сердце хватаемся, что там и кто. Ладно, смесь принесу. Кормить, Мария, строго по часам. Да ты и сама всё знаешь. Молока у тебя никогда не было. Хотя и смесь твои не едят. На чем растут?.. И зачем вообще такие плодятся? — шепотом добавила она, уходя.
Сестра Дарьи Николаевны работала педиатром на Машином участке и рассказывала, что все Машины дети растут как сорная трава, болтаются по двору, если не в школе, сами ходят в магазин, прибираются, пока мать и отец на работе.
Вот сейчас отсидит Маша положенное время дома, скинет мальца в ясли и за прилавок. Муж Марии, Егор, держал палатку с фруктами недалеко от Белорусской. Место проходное, прибыльное. Искать замену жене он не собирался, считая всех остальных людей нечистыми на руку. Когда подходил жене срок рожать, на ее место вставал старший сын, восемнадцатилетний Артем.
Вот и сейчас парень сидел в деревянной палатке, врубив музыку в наушниках, и подпевал хриплым голосом заграничным певцам. Скоро отец придет забирать выручку, значит, нужно кое–то отложить себе.
Артем быстро отслюнявил несколько купюр, сунул их к себе в карман и, улыбаясь, высунулся в окошко, предлагая прохожим купить спелые, одно к одному, яблоки. Цену парень всегда завышал, чтобы потом забрать разницу себе в карман. Каждый в этой семье выживал, как мог. Младшие знали, что у Артема всегда водятся деньги, поэтому уважали его и старались всячески угождать…
… Маша снова улеглась, ожидая, пока Дарья Николаевна принесет стерильную, государственную бутылку со смесью. Соседки по палате то и дело косились на нее, Машин сын ерзал и кряхтел, не желая успокаиваться.
— Пусть переводят ее в другую палату! — не выдержала тоненькая, большеглазая Саша, в который раз укачивая свою девочку. — Никто из–за нее спокойно не спит, каждую ночь ор стоит. Я к заведующей пойду! Я…
Галина, кинув быстрый взгляд на дверь, не идет ли Дарья, взяла Машиного мальчика, прижала его к своей груди и замерла, чувствуя, как молоко, обильное, жирное, теплое, рвется наружу. Мальчишка жадно обхватил Галю руками, вцепился в нее, не желая разжимать длинненькие, розовые пальчики.
— Кушай, кушай, мой хороший. У меня на всех хватит! И еще останется. Ты только не кричи, маме нужно отдохнуть…
Галя тихо раскачивалась, шепча что–то ласковое, глупое и смотрела, как скомканное от крика личико мальчика расправилось, показались мягкие, нежные щечки. Ребенок задышал спокойно и глубоко. Его головка откинулась чуть в сторону.
— Уснул, – улыбнулась Галя. — Вот и хорошо. Поспишь, вырастешь. Ничего, всё будет хорошо!
Маша, удивленно повернувшись, только кивнула. А Гале и не нужно было слов. Машины глаза, затравленные, блёклые, сказали все за нее...
От смеси паренек категорически отказался. Так и прокормила все время до выписки Галя двух малышей. Ее здоровый, лелеянный мужем организм выдержал бы и троих…
… Выписывались вместе. За Галиной приехал муж, Денис. Он взял такси и теперь нервно поглядывал на двери выписной. Моросил холодный сентябрьский дождь, на кусте сирени сидели, нахохлившись, воробьи, завод за забором гудел и охал, пугая народившуюся детвору.
— Галь! Ну что так долго? Я уж волноваться начал. Ты что оборачиваешься? Да что случилось то?
Галина, сунув в руки мужа конверт с сыном и наказав ждать в машине, вернулась в выписную.
— Маша! А ты как же? — женщина подошла к поджавшей губы знакомой. — Где твои–то?
— Мои? — усмехнулась Маша. — А кто ж их знает. Старший торгует, остальные кто где. Муж в рейсе, за товаром поехал. Вернется только через три дня.
— Да как же ты поедешь? По метро с младенцем?! Да и швы у тебя, слабая вся…
— А что такого? Я ему пустышку нашла. Доедем как-нибудь.
Мария с семьей жила в старом деревянном доме, что еще, нет-нет, да и топчутся на окраине города. Удобства во дворе, общественная баня по выходным, в соседях – забулдыга–старик и сомнительного вида мужчина, что вечно пропадал где-то по несколько недель, а потом возвращался счастливый, сияющий. Маша подозревала, что он находит себе богатых женщин, морочит им голову, а потом они, раскусив хитреца, выгоняют его на улицу…
— Пустышку… Маш, а дальше–то как? Решено, давай к нам в машину. Мы тебя отвезем домой. Вот деньги, — она вынула из сумочки несколько бумажек. — Купишь смесь. Ну, когда–то начнет он же ее есть. Муж поможет? Что у вас там?
— Не надо. Убери. Я все сама сделаю. Муж работает.
— Да я уж вижу, что не балует тебя! Не дури, Маша! — Галя сунула деньги в карман ее куртки. — Кстати, как назовете? Мы своего Павлом хотим. Уже вроде договорились.
— Федя будет, – прошептала Маша, в четь бати моего. Они с ним в один день, получается, родились. Только пятно это на лице… Мои засмеют, да и чужие издеваться будут…Эххх…
— Брось ерунду говорить. Как приучишь, так и будут к Феде относиться. Главное, ты его люби. Он вон как на тебя смотрит. Всё, садись в машину. Денис! Скажи водителю, что надо еще по другому адресу проехать. Нам по пути, так что много времени не потеряем.
Денис нахмурился, потом покачал головой. Вечно его сердобольная Галя находила рядом сирых и убогих, помогала им, а потом вздыхала о бедах человеческих…
Галина, выйдя из автомобиля, смотрела, как Мария не спеша подошла к калитке, скинула с гвоздя петлю, что не давала дверце раскрываться от ветра, оглянулась последний раз, молча извинившись, что не зовет в дом, и зашагала по мокрой дорожке. Заросший сорняками сад уже покрылся бледно–желтым налетом наступающей осени. Крыльцо было закрыто намокшими от дождя картонками с веселенькими рисунками бананов, апельсинов, россыпей винограда и спелых, пушистых киви. Муж Марии всё пускал в дело, приучая семью к нетребовательности и простоте бытия…
В доме было темно и тихо. Младшие еще были в саду, Артем, видимо, на торговле. Маша медленно отворила дверь и скрылась в полумраке прихожей, услышав, как отъехало такси…
… — Ну, ничего, зато ребенок всегда на свежем воздухе! — успокаивающе погладил по плечу расстроенную жену Денис. — Выкарабкаются!
Галя ничего не ответила. На руках завозился Павел, нужно было покормить его…
…— Машка, ты? Вернулась? — муж ввалился в дом, топча по только что вымытому полу глинистыми, мокрыми ботинками. — Хорошо. Ужин давай, потом поможешь мне товар перегрузить. Поедем в гараж. Ух, соскучился я по тебе, гагара моя! — он схватил стоявшую рядом женщину, крепко сжал ее лицо своими шершавыми, пахнущими бензином и табаком руками и жарко поцеловал. — Чего не ласковая такая? Не рада? Поди уж отвыкла от мужа своего?! — он всё сжимал и сжимал ее голову, пока она не отпрянула, ударив мужа в плечо.
— Пусти, никуда я не поеду. Мне Федю надо кормить. Да и ребятки что–то калюют, надо бы их укутать на ночь. Артема возьми. Ребят одних оставлять с малышом не хочу.
— Да не пропадет твой Федя. Нарожала не ведь кого, страхолюдину. Вот в кого это пятно у него? А? В кого? — Егор вдруг разозлился, рассматривая мальчика, лежащего на кровати. — Нагуляла? Лучше б в роддоме его оставила.
— Ты что такое говоришь? Федор на тебя похож. Ты погляди!
— Отстань! — мужчина оттолкнул Машу, протопал в комнату и там затих, растянувшись на кровати. — Маш! Машка! Иди сюда! — захныкал он, передразнивая Федора. — Иди, я молочка хочу!
Мария захлопнула дверь в супружескую спальню и пошла на кухню ставить чайник, нужно было подогреть воду для Фединой бутылочки и сварить кашу для остальных…
… Артем, устав от дебошей отца и нудной работы грузчика, сбежал из родительского дома под Новый год. Забрав у пьяного отца ключ от маленького сейфа, он взял наличку и, собрав свои вещи в рюкзак, ушел ночью, оставив на снегу глубокие, тут же наполнившиеся влагой, следы.
Маша стояла у окна, укачивая Федора, и смотрела, как ее первенец, пожалуй, единственный ребенок, появлению на свет которого она радовалась искренне и без оглядки, уходит от нее, возможно, навсегда.
Она могла бы выбежать, крикнуть, разбудить мужа и заставить Артема остаться. Но она этого не сделает. Сын обещал, как только обустроится, найдет работу, забрать мать с братьями к себе. Врал, боясь, что мать разрыдается? Врал, чтобы она отстала от него? Вряд ли. Парень был хоть и разгильдяй, но мать любил и всегда искренне говорил обо всём. Он не обманет ее, он приедет, заберет… Нужно только подождать…
— Что ты молчишь? — орал потом Егор на жену. — Что стоишь, как будто ничего не случилось? Твой Артем меня ограбил! Он тебя ограбил, а ты… Или ты всё знала? Скажи, куда он ушел, а? Ну, говори, как есть! — мужчина больно потянул жену за волосы, та вырвалась.
— Ничего я не знаю. Отстань, сам виноват, загнобил парня. Ему бы учиться, так ты не пускаешь, ему бы погулять, а ты давишь и давишь! Всё, он теперь свободен, и я рада за него. Я…
Маша упала, получив пощечину, отползла к орущему Федору и закрыв глаза, что-то зашептала.
— Молишься? Правильно, молись, чтобы не прибил. Найду его, не жить тогда ни тебе, ни ему!
Егор смахнул со стола посуду, та со звоном разлетелась на мелкие кусочки, осыпав пол белыми, острыми кусочками.
Дети высунулись из своей комнаты, испуганно глядя на бушующего отца.
Егор шикнул на них, накинул куртку и ушел. Нужно было откопать ворота, выгнать грузовичок на дорогу и ехать за товаром…
… Галина, уложив Павла, тихо зашла на кухню. Денис работал сегодня в ночь, можно было просто посидеть в темноте, глядя в окно, и пить чай. Галя любила черный, крепкий чай с долькой лимона и двумя ложечками сахара.
За окном сыпал пушистый, мягкий снег, пряча за белой завесой фонари, машины во дворе, деревья, соседние дома.
— Опять завтра с коляской не проедешь, – посетовала женщина, отломила кусочек шоколадки и потянулась за пультом от телевизора. — Что там с прогнозом?
Мелькали картинки каналов, Галя нашла новостной, потом ей показалось, что проснулся сын. Женщина вышла, а когда вернулась на кухне, неся на руках Павлика, диктор рассказывал о пожаре, случившимся в частном жилом доме на окраине Москвы.
Галина застыла, всматриваясь в картинку на экране. Она знала этот дом, знала его хозяйку, грустную и молчаливую Марию.
— Дом занимала многодетная семья, — тем временем рассказывал репортер. — По предварительным данным, никто из них не выжил. Пожар произошел поздно вечером, когда все уже легли спать. Причина возгорания выясняется… — Галя моргнула. — Проводка…
Слова с экрана расплывались, тонули где-то в густой темноте, что обступала Галину со всех сторон. Чашка с только что заваренным чаем полетела на пол, усыпав линолеум белыми, острыми, мелкими осколками. Заплакал Паша…
— Ты чего? — спросил испуганно муж, вернувшись утром домой и застав жену, бледную, грустную, сидящей за столом в гостиной. — Что случилось? Да что ты молчишь? С Пашкой что–то?
Он кинулся в детскую, нашел глазами сына и вздохнул, потирая лоб рукой.
— Помнишь ту женщину, что мы подвозили из роддома, когда нас с Пашой выписали?
— Ну… Помню, и что?
— Вчера сгорел их дом. Я по новостям видела. Говорят, никто не выжил…
— С чего ты взяла, что это именно их дом, что никто… Галь! Ну, Галя! Фу ты ну ты! Да это только по телеку сказали, а как там на самом деле… Может, никого и не было в доме, мало ли!
— Я ее Федора кормила в роддоме… Славный такой паренек был, на Машу очень похож…
— Ты что делала? — растерянно переспросил Денис.
— У Марии не было молока. Федя постоянно плакал. Я его стала кормить. Он даже вес набрал. Выходит, у нашего Павлика был брат… Ну, молочный брат… А теперь нет его…
Галя разрыдалась. Гормоны, постоянный недосып, замкнутое пространство жизни матери с младенцем на руках – всё вырвалось наружу громкими всхлипами…
— Галя! Галочка! Милая! Ну, хочешь, мы попробуем узнать? Хочешь, съездим туда? Ну, не плачь…
Он обнял жену, та потихоньку успокоилась, затихла…
О Машиной семье так ничего и не было известно. На Галину с ее расспросами смотрели косо, даже начали в чем-то подозревать. Тогда Денис велел бросить это пустое дело.
— У тебя растет Паша. Вот и думай о нем. Всем не поможешь, — строго сказал он.
— А некоторым уже не поможешь… — вздохнула Галина…
… Паша рос упрямым, Галя еле-еле справлялась с ним. Знакомые посоветовали отдать его в спорт. Денис записал мальчика на карате.
Тренер хвалил ученика, восхищаясь его силой и ловкостью. А Галя, наблюдая на соревнованиях за сыном, поражалась, с какой злостью он выполняет всё то, чему учили на тренировках.
—Да потому что они мои враги, мама! Или они, или я! — пожимал Паша плечами. — Ты же хочешь, чтобы я стал победителем?
— Хочу. Но это всего лишь соревнования, сынок! Игра же!
— Если так об этом думать, то никогда не станешь чемпионом! — оборвал ее Денис. — Молодец, сынок! Я тобой горжусь. Спортивная злость нужна.
— Спасибо, папа! Ладно, я погулять. Вернусь поздно. Не ждите меня!
Паша бросил в прихожей сумку с формой, кивнул матери и ушел, надев кепку козырьком назад. Походка, одежда, манера говорить — все в парне было вызывающим, резким, бескомпромиссным.
— Ничего, Галь, подрастет, выправится. Это от молодости!..
Однажды вечером, когда Галина и Денис уже были дома, им позвонил участковый, велел приехать в отделение.
— Что стряслось?! — Денис строго смотрел на сына через прутья решетки. — Что ты натворил?
— Ваш сын устроил драку. Пострадал человек. Он сейчас в больнице, пока состояние критическое.
— Он сам полез, отец! Я тут ни при чем! Мы просто сидели с ребятами на лавке, он подошел, стал приставать, что, мол, мы в общественном месте, а ведем себя… Ну, вся эта чепуха в общем. Мы сказали, чтобы он ушел. А он не слушал. Тогда я ему вложил ума.
— Замолчи! — Денис сжал кулаки. — Руки, значит, распускаешь? Самый правильный здесь? Всё, Паша, теперь я с тобой разговаривать по–другому буду! Хватит! Мать доводишь, ума никакого в голове. Погоди, мало, видимо, я тебя в детстве воспитывал!
— Можете его пока забрать. Там дальше видно будет, что решат родственники пострадавшего.
— А мы можем с ними связаться? Ну, я бы хотела… -— встряла Галина.
— Вообще–то не положено! — с сомнением ответил участковый.
— Ну, извиниться как-то, спросить, чем мы можем помочь, – не отставала Галина.
Ей было стыдно от того, что сын стал таким. Она судорожно думала, где они с Денисом просчитались, где упустили парня, дав ему почувствовать свою власть, и никак не могла понять.
Ей, наконец, сказали номер телефона матери потерпевшего.
— Пойдем, Галя, — схватил ее за руку муж и повел к выходу.
— А как же Паша?
— Он посидит здесь, — отрезал Денис. — Так положено по закону, да и, по совести, так и должно быть.
— Мама! — растерянно позвал Павел.
Сколько раз она уже слышала это тихое «мама» … Больно, испугался, обидели, хочется просто посидеть рядом – сын всегда звал мать. И теперь он искал у нее защиты.
— Извини, Павлик, я не могу помочь тебе! — ответила она, глянув на мужа. Тот кивнул. — Ты сделал ужасное. Я не могу поверить, что ты избил человека только за то, что он что–то сказал тебе… Извини.
… Галя, промучившись сомнениями до вечера, набрала номер, который ей дали в полиции.
— Алло! Слушаю! — услышала она женский голос.
— Извините, я вот… Я мама того человека, который…Я хотела извиниться за своего сына.
— Что? Кто вы?
— Меня зовут Галина, мой сын, Павел, он, он …
— Это вы? Кто дал вам мой номер?! А, хотите, чтобы мы забрали заявление? Чтобы выпустили вашего сына? И не подумаю! Артём до сих пор без сознания! Ваш сын зверь! Не звоните сюда больше, мы увидимся в суде.
— Но я хотела… Могу ли я чем–то помочь?! — крикнула в трубку Галина, но Мария на том конце уже положила трубку. Ее трясло, хотелось плакать. Артем был ее опорой, советчиком и защитником.
Тогда, много лет назад, Мария, собрав вещи и детей, ночью ушла от мужа. Артем написал, что ждет их, что снял квартиру, что работает и теперь готов помогать матери.
Поняв, что жена бросила его, Егор напился, потом закурил… Огонь слизал всё… Маша потом винила себя в смерти мужа, но нужно было жить дальше, ради детей…
И вот теперь Артем, мальчишка, который спас ее от мужа, дал возможность прожить спокойную и тихую жизнь, первенец, нежный и заботливый, сильный и веселый, рожденный от мужчины, которого Маша по-настоящему любила, но потеряла много лет назад, лежит там, в больнице, а эта женщина имеет наглость звонить и извиняться!..
Как она сказала? Галина… Маша знала одну Галину. Но та не могла бы вырастить такого сына, что, как боксерскую грушу, отделал ее Артема… Нет! Та Галя была добрая, значит, и дети ее должны быть такими!..
— Ма, кто это? – Федор смотрел на лицо матери.
— Никто, Федь. Так, давайте-ка спать ложиться. Завтра мне к Артемке ехать, нужно немного отдохнуть!
… С Галиной они пересеклись у стола Справок в больничном зале.
–Добрый день, я хотела узнать о сыне, – Маша назвала фамилию и замерла, пока администратор пробегала глазами по спискам.
— Состояние удовлетворительное. Сейчас можете к нему подняться. Я выпишу пропуск.
Галина стояла рядом и во все глаза смотрела на Марию.
— Маша! Ты, Маша? Значит, Артем… Я Галина, помнишь? Галина, мы в роддоме вместе лежали. Я еще твоего Федю кормила… Я так испугалась, когда сказали, что ваш дом сгорел! Я корила себя! Ты прости меня, за моего Павлика прости…
Маша, наклонив голову, разглядывала Галину. Конечно, она вспомнила о кормилице своего сына. Помнила, что должна ей денег за такси. Помнила, как Галя тихо уговаривала маленького Федора не плакать, как успокаивался мальчик на руках у этой женщины…
— Галина… Вот и свиделись… Надо же…
— Маш, как Артем? Что-то нужно? Я могу лекарства достать, у меня есть знакомые фармацевты. Если врачей нужно найти, ты скажи…
— Пойдем. Выпишите, пожалуйста, пропуск этой женщине, – обратилась Маша к администратору.
— Родственница?
— Да, сестра моя, – тихо сказала Маша.
Галина удивленно посмотрела на женщину, потом шепнула:
— Спасибо!
… Маша уговорила Артема забрать заявление. Павла не посадили, но после того случая многое в жизни парня поменялось.
После окончания школы Паша выучился на спасателя, работу свою любил, много времени проводил на тренировках, выезжал на самые сложные операции.
Галина гордилась им, но тихонько, чтобы не задавался парень. Она все еще помнила Артема, его забинтованную голову и строгие, оценивающие глаза... Тогда Артем долго не признавал Галину, относился к ней с презрением, но уважал отношение матери к этой женщине, поэтому молчал…
Галина познакомилась с Федором. Он был ровесником Павла, но совсем другим – мягким, трогательно–трепетным. Галя не знала, но Маша когда-то была такой, пока не надломилось что-то в ее жизни…
… На очередных сборах Павел заметил паренька–фотокорреспондента, рослого, широкоплечего. Тот держался уверенно и свободно, ловя на себе женские взгляды. На щеке мужчины расплылось коричневое родимое пятно.
Паша с семьей Марии не общался. Было стыдно прийти к ним после всего того, что он сделал, поэтому с Федором он знаком не был, но от матери слышал, что тот устроился на телевидение.
— Так вот ты какой, Федор! – протянул Паша, подойдя к парню. — Поцелованный ангелом… Ну, давай знакомиться, я Павел. Мать говорит, что ты мой молочный брат… Странно, правда?
Они поговорили, рассуждая о том, как странно иногда сводит жизнь потерявших друг друга людей.
Федор на миг помолчал, а потом сказал:
— Ну, раз ты мне брат, то приходи ко мне на свадьбу. В эту субботу, я адрес скажу потом. Придешь? С Артемом я поговорю, он уже поостыл, тебя не тронет.
Паша виновато вздохнул. Наверное, настало время набраться мужества и встретиться с Артемом, лично извиниться перед ним. Пора стать взрослым. Таким, как дети Маши, которые жили совсем другой, во многом обделенной, сложной жизнью, но стали хорошими людьми. И многое они могут дать Паше, выросшему без братьев и сестёр…
(Автор Дзен Зюзинские истории )
Следующая публикация
Нет комментариев