Источник:
«Фонтанка.ру»
— Это как?— А именно так. В Аргентине 30 лет назад ввели ограничения на экспорт — и пшеницы, и масла, и всего. Как раз чтобы сдержать внутренние цены на продукты. И к чему это привело через 30 лет? А к тому, что по прошлому сезону в Аргентине самый высокий уровень роста цен на все продовольственные товары. Вообще в мире самый высокий. А ведь все 90-е годы — мы просто забываем, память короткая, — все 90-е годы мы сидели на аргентинском подсосе, импортируя оттуда пшеницу.
А что сегодня Аргентина собой представляет как экспортер? Да ничего. Теперь уже мы сами поставляем пшеницу в Бразилию, в Мексику — на их традиционный рынок сбыта.
— Какая-то неправильная наука.— Ну так я и говорю, самый неэффективный опыт регулирования в мире был взят за основу для нашего отечественного рынка. Я об этом тогда уже кричал. Кто-нибудь это, хоть слово в прессе написал тогда?
— Я сейчас напишу.— Ориентируйтесь лучше на Бразилию, которая никаких ограничений не вводила и 30 лет назад была на одних стартовых позициях с Аргентиной, а сегодня — второй экспортер продовольствия в мире после США. Через 30 лет! И где там Аргентина? В каком-то хвосте барахтается со своим экспортом.
— А вот с вашей, извините, колокольни руководителя отраслевого союза, каким образом видится резкое подорожание хлеба в магазинах летом этого года? Вы за этим процессом с какими чувствами наблюдали?— Это стандартная вещь, которая вообще никак не связана с ценами на зерно, как бы об этом ни кричали хлебопеки. Никогда цены на зерно не приравниваются к ценам на хлеб, всегда играют роль другие факторы. В стоимости хлеба зерно составляет процентов 15–16. И даже если цены на зерно выросли на 40%, то в булке хлеба это отражается повышением на 2–3%. А вот если тарифы на электроэнергию растут на 10% или зарплаты — на 30%… тут это всё сразу ощущается.
В качестве примера возьмем далекий 2009 год: тогда цены на пшеницу обвалились в три раза — с 9 до 3 тысяч рублей за тонну. А цена на хлеб выросла (в расчете на килограмм) с 26 до 32 рублей. Поразительная история!
— А с импортозамещением по пшенице так же обстоит ситуация, как с подсолнечником?— Пшеница никакого импортозамещения не требует вообще — у нас всё свое, тут мы уже выстроили систему. В 90-е была дискуссия среди селекционеров, стоит ли использовать метод гибридизации, но (поскольку гибриды живут очень короткое время — всего 3–5 лет — в отличие от сортов, которые живут десятилетиями) пришлось от него отказаться. А что в результате? Посмотрите на весь перечень импортозависимых семян, которые мы завозим из других стран, — абсолютно все. За исключением сои, потому что она не поддается гибридизации. А всё остальное — это гибриды. Вот по сортовым семенам у нас никаких проблем нет, они все свои.
— Какие у нас культуры наиболее импортозависимые?— В первую очередь сахарная свекла — у нее импортозависимость выше 90%. Далее идут подсолнечник (72%), кукуруза (56%) — в общем, у всех культур этот показатель 50%.
— А рис у нас свой?— Свой, но только короткозерный, тот самый, Краснодарский. А вот длиннозерный рис мы до сих пор импортируем.
— Вот как раз с рисом, судя по урожаю этого года, у нас всё очень хорошо?— Действительно, неплохо с урожаем на самом деле, он действительно рекордный в этом году — 1,2 миллиона тонн. Но почему-то экспортировать рис нельзя, поэтому нет стимулов к расширению посевных площадей. А ведь, несмотря на то что он короткозерный, у него достаточно высокое качество. Помню, к нам приезжала делегация из Японии в 2010-х, оценивали возможность использования нашего кубанского риса в суши-ресторанах в Европе.
— Подошел?— Да.
— А мы всё какие-то дорогие японские сорта покупаем…— В Европе в принципе рис весь импортный, своего не хватает, чтобы снабжать рестораны. Везут из Таиланда, из других стран Азии, а Кубань-то ближе.
— Но из нее нельзя ничего экспортировать?— Да, теперь нельзя. А тогда активно пытались закупать. Но потом в 2020 году случилась авария на Кубанском водохранилище из-за засухи, которая вырубила экспортный потенциал на несколько сезонов. Сейчас урожай восстановился, но появились экспортные ограничения.
— А есть интерес, чтобы снова экспортировать рис?— Я считаю, что экспортные ограничения вообще крайне вредны. Они демотивируют производственную базу. Если мы хотим удержать внутренний уровень, надо позаботиться о том, чтобы у нас было перепроизводство — производилось как можно больше.
Что плохого в том, что цены на зерно начинают расти в связи с ростом экспорта, когда курс рубля падает, а цены подгоняются под мировые? Кто мне может объяснить, почему должно быть иначе и почему надо действовать по аргентинскому сценарию? Ведь это приведет к тому, что мы будем потом опять импортировать ту же самую пшеницу. Или даже не импортировать, но внутренние цены всё равно будут намного больше, чем сегодня.
Нет никаких стимулов для выращивания пшеницы — это экономически неоправданно. Зачем ее производить, если цену утрамбовали так, чтобы производства ее брали почти за так. И у нас не только экспортные квоты, но и пошлины сверху.
— Получается, что самая главная боль — это ограничения на экспорт. А если взять этот сезон, то что самое неприятное происходит у вас в отрасли?— Вторая неприятность — активнейшая монополизация на экспортных направлениях, которая приводит к снижению закупочных цен. Это приводит к демотивации производителей сырья.
— А кто же эти монополисты?— У нас с крупнотоннажными отгрузками работают три порта и пять терминалов. Всего. Это уже о чем-то, наверное, говорит?
Есть порт Новороссийск, порт Тамань, порт Туапсе. Только они способны отгружать крупные партии зерна. По одному зерновому терминалу в Туапсе и Тамани. Обратите внимание, что в Новороссийске зерновой терминал принадлежит «Деметра-Холдингу», Таманский терминал наполовину тоже принадлежит ему и миноритарная доля (49%) в Новороссийском комбинате хлебопродуктов тоже принадлежит ему. Объединенная зерновая компания (ОЗК) — государственная. Проект крупного госбанка и «Деметра-Холдинга». Они декларировали, что вышли из проекта, но на самом деле всё так и осталось.
Есть единственный независимый терминал КСК, который принадлежит группе «Дело», который действительно нарастил свой объем перевалки более чем до 10 миллионов тонн. И есть терминал в Туапсе, который принадлежит Владимиру Лисину, но у него есть ограничения: нет возможности доставлять груз автотранспортом, только по железной дороге. В Тамани, напротив, нет железной дороги, только автотранспорт. Таким образом, три игрока всегда могут договариваться между собой.
— А как же наш новый терминал в Высоцке? У него 4 миллиона тонн мощность.— Он развивается, но пока не те объемы, конечно. Это теоретическая мощность, а по факту он отгрузил 800 тысяч тонн за прошлый сезон. А все крупнотоннажные отгрузки идут в Черном море в Новороссийске или на рейдовой перевалке в Керченском проливе Азовского моря.
Что сделало государство? «Отжало» торговый дом «Риф» — крупнейшего экспортера. Он в прошлом сезоне остановил отгрузки и находится до сих пор в простое с марта. Его объемы перехватили две компании: «Деметра-Холдинг» и ОЗК.
Справка. Весной 2024 года Россельхознадзор объявил, что уже готовые к отправке на экспорт партии «Рифа» примерно в 1 миллион тонн не соответствуют фитосанитарным нормам, и запретил их отгрузку, чтобы не подрывать репутацию России как мирового поставщика пшеницы. Уже загруженные зерном суда в порту были задержаны, а «Рифу» резко сократили экспортные квоты, в результате чего его деятельность была полностью остановлена.«Риф» грузил зерно через ГК «Дело», через независимый терминал, в результате он сократил перевалку на половину объема. А у «Деметры» и ОЗК — собственные морские терминалы, при этом ставки на перевалку в два раза выше, чем на других. И государство на это смотрит сквозь пальцы.
Кроме того, у «Деметра-Холдинга» в руках львиная доля вагонов-хопров — специализированного подвижного состава. ФАС не заводит дело, потому что формально там меньше 50%, но ФАС не учитывает, что от 20 до 30% всех хопров ездит не с зерном, а с удобрениями, цементом. Их мешать в одну кучу нельзя. В итоге никакой регуляторики нет, всё это приводит к довольно высоким расценкам на перевозки — и понижает закупочные цены крестьян. То есть в первую очередь влияет на экономику провинции.
— А каков эффект для рынка от присоединения новых территорий?— В прошлый сезон активно оттуда поступал, например, тот же подсолнечник по очень низким ценам. Раньше этот подсолнечник уходил на Украину и на Запад, а не к нам. И соответственно, тот же Ростов очень сильно просел. Надо было это регулировать — там девать некуда было его, но это кризис перепроизводства был не в России в целом, а конкретно в новых территориях.
— В этом году удалось как-то исправить ситуацию?— Я думаю, в этом году будет полегче все-таки. Теперь Минсельхоз считает всё вместе, с новыми территориями и декларирует рост. Но получается, лукавит, докладывая наверх. Потому что раньше-то мы не включали новые территории, даже Крым не включали в общую статистику по урожаю. Например, сейчас Минсельхоз декларирует, что отсеяли озимых под урожай будущего года 19 миллионов га, хотя план стоял 20, но умалчивается, что это с новыми территориями.
— Сколько пахотных земель прибавилось?— Мы считаем соответственно, что у нас отсеяно реально 17,4 миллиона га без новых территорий. И это довольно существенное падение, потому что в прошлом году без новых территорий было 18,61 миллиона га. А теперь Минсельхоз говорит, что посевы выросли почти на 2 миллиона га.
https://ngs42.ru/text/business/2024/12/27/74928290/
Нет комментариев