Предыдущая публикация
– Что такое вера?
Это вера в существование невидимого духовного мира, верность традициям или доверие Богу?
– Верность традициям – хорошо, существование невидимого мира – хорошо, но всего этого мало. Вера – это личное опытное убеждение в существовании иной реальности, которая более реальна, чем то, что мы видим вокруг себя.
– Вы сказали «опытное»? Как человек опытно может это подтвердить?
– По-разному. Рожающая женщина, воюющий солдат, человек на грани самоубийства, почему-то возопивший к Богу; люди, находящиеся в житейских тупиках… Вера вообще рождается в муках, и опыт приходит к стражд у щей душе. Вера не дается человеку расслабленному. Настоящая живая вера дается человеку, находящемуся на грани жизни и смерти. Можно назвать несколько ситуаций, в которых эта грань проходит: война, роды, изгнание, одиночество, потеря любимых, расставание, бедность, физическая опасность, нравственные муки.
В ситуациях, когда человека «сжало» и в этом мире ему спасения нет, он зовет к тем окнам, которые должны открыться, получает воздух из окон другого мира, дышит воздухом иного мира, и теперь его нельзя переубедить, что Бога нет, что нет другой жизни. Он ответит: как же нет, я знаю, что есть. То есть вера предполагает наличие опыта. Вера маленького человека предполагает доверие родителям. Маленький ребенок верует потому, что ему сказали, что Бог есть. Он и сам знает, что есть (дети часто знают, что Бог есть), но когда скажешь ему, он ответит: да, конечно, есть. Он может совершенно спокойно молиться. А потом уже начинаются сомнения, грехи, гормоны, страсти… А уж взрослого, заскорузлого, пока не загонишь, как кабана, в загон, под прицельный огонь из винтовок, не поверит. К вере приходят через страх, боль и метафизический ужас.
– Вы сказали, что если человек опытно познал существование иного духовного мира, то его уже невозможно переубедить. Но есть выражения "вера укрепляется" и "вера оскудевает", то есть это что-то непостоянное?
– Совершенно верно. Человеку дается залог, и он должен его умножить. Как кредит. Вообще все банковские дела вполне ложатся на евангельскую историю. В Евангелии так и написано: позвал рабов, дал три таланта, пять талантов, шагом марш работать и умножьте, пожалуйста, принесите прибыль. То есть чисто банковская ситуация. Тебе дали кредит, работай, принеси прибыль, отдай тело кредита, прибыль поделим. Как-то так. Поэтому неработающий человек веру потеряет. Тот, кто имел веру и закопал ее в землю, – потерявший веру человек. Нужно трудиться с верой и ее умножать.
В то же время Писание говорит, что лучше бы не познать Отца Светов, нежели, познавши, потом обратиться обратно к делам злым и попрать веру совершенно противоположной жизнью. Поэтому, конечно, вера – некий залог. Вот ты возопил: "Спаси, погибаю!" Вот тебе рука, тебя достали. Ну и что? Теперь ты должен всю жизнь помнить, что тонул? Тебя вытащили, а дальше что? Дальше надо действовать исходя из произошедшего. А если будешь действовать противоположно, получится, что тебя спасли, а ты неблагодарный. Потом будешь тонуть – тебя уже не спасут. Поэтому, конечно, вера предполагает труд. Вера есть подарок, предполагающий труд. По сути – чистый кредит. Поскольку банковская терминология понятна современному человеку, вера – это чистый кредит. Под хорошие проценты, не под грабительские. Работай.
– Справедливый кредит.
– Да. По силе. Тебе дается некий талант, сколько можешь, трудись. Понял – понял, вкусил – вкусил. Сказано: вкусили и видели, яко благ Господь. "Воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу". Видел? Трудись дальше. Будешь трудиться – вера будет расти, не будешь – будет сокращаться. Так что здесь требуется труд.
– Не может ли вера быть уходом от жизни, как бы лекарством от трудностей?
– Думаю, в некоторые эпохи христианской жизни (мы прожили уже две тысячи лет христианской истории) были времена и ситуации, когда кому-то могло казаться, что человек, уходя в монастырь или в веру, бежит от тяжестей жизни. Наверняка такие случаи были. Например, в некоторых монастырях люди могли питаться гораздо лучше, чем они питались, будучи крестьянскими детьми. Они могли есть и рыбку, а крестьянский сын мог на одних сухарях жить всю жизнь. Бывало такое. Кому-то могло показаться, что человек пошел в монастырь, потому что ему захотелось карьерного роста или сладкого питания и праздного пребывания. Монастыри ведь были штатные и внештатные. Штатные получали деньги от казны. Во внештатных трудились сами.
Христианская история дает нам большой материал для того, чтобы переоценить все эти вещи и увидеть, что критический взгляд мог найти в истории много моментов, когда можно было сказать: да ты от сохи ушел в келью, чтобы жить и ничего не делать и питаться лучше, чем питался у себя в селе Сосновка. Бывало такое. Но нужно сразу сказать, что это не вопрос веры. Это вопрос поиска теплого места. Просто бывают ситуации, когда жизнь позволяет человеку сбежать от тяжелого труда в монашескую келью и питаться лучше, чем при столе отца и матери, от земли. Но это не более чем поиск сладкого места.
А вообще в веру от жизни не бегут. Вера и жизнь в вере настолько тяжелы, что жизнь любого крестьянина, или портового грузчика, или извозчика, или дальнобойщика, или коммивояжера, людей с самой низкой, тяжелой, малоэффективной профессией, находящихся на самой низкой социальной ступени, легче, чем жизнь в вере. Знаю такой пример. Человек умеет петь. Священник берет его с собой в воскресенье после Пасхи, на Фомину неделю, на Радоницу пойти попеть пасхальную панихиду. Они идут и поют над гробами. Начали часов в десять, закончили около восьми вечера. И этот человек потом говорит: "О нет, отче, спасибо, больше я не пойду. Я лучше разгружу вагон кирпича, но вот так ходить молиться я больше не хочу. Это ваш хлеб, не мой, я больше не пойду". Это он просто пел и ходил между гробами!
– Казалось бы, пение не такой уж затратный труд.
– Ходи себе и пой между могилами, но там же люди в них… Ты же поешь не просто слова, а священные слова. А если бы он выслушивал исповеди? А если бы хоронил людей? А если бы служил службы? Хочешь не хочешь, заболел, душа не поет, с женой поссорился, а служить нужно. Иди и служи, и радуйся, и хвали Бога. И люди, которые хоть чуть -чуть "сунули" в это нос, говорят: нет, спасибо, я не пойду, это слишком тяжело. Лучше я буду тянуть линии высоковольтных передач в Сибири или работать машинистом электровоза, кем-то еще, но только не это. Это очень тяжелая жизнь. Жизнь в вере накладывает на человека внутренние табу. Ты должен контролировать свои мысли, цедить слова. Кто из нас сегодня цедит слова? Кто из нас контролирует, что говорит?
А верующий человек должен контролировать свои мысли и слова. Если посоветуешь человеку поставить фильтр себе на язык, то есть цедить слова, из десяти слов сказать два, но нужных, он ответит: отстань от меня. Это слишком тяжело. Лучше я буду выступать на ринге, драться за деньги или асфальт класть и снимать, но только не это. Слова цедить, мысли контролировать, с грехами бороться очень тяжело. Христианская жизнь по степени сложности не сопоставима ни с чем, все остальное уступает ей. Поэтому, конечно, побег в веру в принципе невозможен. Возможен побег в симуляцию веры. Например, девочка оделась в черное – вроде она монашка, или мальчик оделся в черное – вроде он послушник, а сам полон грехов. Внешний побег, в одежду, возможен, но внутренний побег в веру?! А куда бежать? Люди бегут из веры от тяжести ее, они готовы хоть в космос лететь, лишь бы только не верить. Потому что верить тяжелее, чем в космос лететь.
Протоиерей Андрей Ткачёв
Следующая публикация
Нет комментариев