Предыдущая публикация
Котлеты из клюквы и суп из сена для Ильи Репина
Илья Репин и Наталья Нордман в Пенатах.1900-е.
В «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова есть такой ироничный выпад:
Теперь она пишет и издаёт «Поваренную книгу для голодающих» с рецептами котлет из картофельной шелухи, жаркого из морковного зайца, кофе из свёклы и печенья из подорожника с добавлением миндаля и ванили. Нордман объясняет: мясо — яд, а молоко — злодейское попрание материнских чувств коровы к телёнку. Она верит: такой рацион из трав, овощей и орехов не только оздоровляет, но и в перспективе может спасти Россию от голода, стоит только людям осознать целительную силу растений.
И первым «всецело осознавшим» становится Репин.
Еще недавно Илья Ефимович рассказывал, как они с другом-критиком Стасовым любили только лучшие рестораны, где наедались до отвала, а потом «упитанные до отяжеления, отсиживались на бульварах, празднично и весело болтая».
Теперь Репин с восторгом сообщает художнику Бялыницкому-Бируле:
«Ипполит Матвеевич был влюблён до крайности в Лизу Калачову… Она не курила, не пила…, йодом или головизной пахнуть от нее не могло. От нее мог произойти только нежнейший запах рисовой кашицы или вкусно изготовленного сена, которым госпожа Нордман-Северова так долго кормила знаменитого художника Илью Репина».
А Корней Чуковский рассказывает, что своими ушами слышал, как одна помещица говорила другой о Репине: «Это тот, который сено ел».
В Пенатах действительно с энтузиазмом кормили отварами из трав и супами из сена. Дело в том, что Наталья Борисовна, натура увлекающаяся и доходящая в своих увлечениях до экзальтации, однажды увлеклась вегетарианством.Теперь она пишет и издаёт «Поваренную книгу для голодающих» с рецептами котлет из картофельной шелухи, жаркого из морковного зайца, кофе из свёклы и печенья из подорожника с добавлением миндаля и ванили. Нордман объясняет: мясо — яд, а молоко — злодейское попрание материнских чувств коровы к телёнку. Она верит: такой рацион из трав, овощей и орехов не только оздоровляет, но и в перспективе может спасти Россию от голода, стоит только людям осознать целительную силу растений.
И первым «всецело осознавшим» становится Репин.
Еще недавно Илья Ефимович рассказывал, как они с другом-критиком Стасовым любили только лучшие рестораны, где наедались до отвала, а потом «упитанные до отяжеления, отсиживались на бульварах, празднично и весело болтая».
Теперь Репин с восторгом сообщает художнику Бялыницкому-Бируле:
«А насчет моего питания — я дошел до идеала: еще никогда не чувствовал себя таким бодрым, молодым и работоспособным. Да, травы в моем организме производят чудеса оздоровления. Вот дезинфекторы и реставраторы!!!
Я всякую минуту благодарю бога и готов петь аллилуйя зелени (всякой). А яйца? Это уж для меня вредно, угнетали меня, старили и повергали в отчаяние от бессилья.
А мясо — даже мясной бульон — мне отрава; я несколько дней страдаю, когда ем в городе в каком-нибудь ресторане. Мы у знакомых теперь из-за этого совсем не бываем. Сейчас же начинается процесс умирания: угнетение в почках, „нет сил заснуть“, как жаловался покойный Писемский, умирая…
И с невероятной быстротой восстановляют меня мои травяные бульоны, маслины, орехи и салаты».
Я всякую минуту благодарю бога и готов петь аллилуйя зелени (всякой). А яйца? Это уж для меня вредно, угнетали меня, старили и повергали в отчаяние от бессилья.
А мясо — даже мясной бульон — мне отрава; я несколько дней страдаю, когда ем в городе в каком-нибудь ресторане. Мы у знакомых теперь из-за этого совсем не бываем. Сейчас же начинается процесс умирания: угнетение в почках, „нет сил заснуть“, как жаловался покойный Писемский, умирая…
И с невероятной быстротой восстановляют меня мои травяные бульоны, маслины, орехи и салаты».
Максим Горький, Владимир Стасов, Илья Репин и Наталья Нордман в Пенатах. 18 августа 1904 г.
Многих, кто знал Репина раньше, смущают подобные перемены, а главное — изумляет сила влияния на него Натальи Борисовны.
Резче всего своё недоумение и неприятие выражает Стасов:
Резче всего своё недоумение и неприятие выражает Стасов:
«Больше всех удивил Репин. Я так давно не видел его. Боткин намедни сказал мне на дебаркадере, что Репин… ни на шаг от своей Нордманши (вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи, ни кожи — ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у неё к юбке)».
Наталья Нордман на портрете изображена в пёстром платье, красном берете и ярко-зелёной бархатной тальме. Эта пестрота и броскость отражают ей специфические вкусы, склонность к перебору и некоторой приторности.
Чуковский при знакомстве с ней запишет в дневнике:
Чуковский при знакомстве с ней запишет в дневнике:
«Не женщина, а Манилов в юбке».
Тальму Натальи Борисовны тут украшает натуральный темно-серый мех. Но пройдёт совсем немного времени, и она откажется от продуктов животного происхождения не только в питании, но и в обиходе: начнёт пропагандировать щётки без щетины, безкожные обувь, дамские пояса и ридикюли и станет уверять, что её «пальто на сосновых стружках» согревает в холода лучше любой шубы.Портрет писательницы Н.Б. Нордман-Северовой Илья Ефимович Репин 1905
«Среды» в Пенатах
В Пенатах, под их причудливой стеклянной крышей, дающей естественный свет, у Репина имелось две мастерских: большая была открыта для всех, а в маленькую и почти секретную художник удалялся, когда нужно было сосредоточиться на работе (что всегда было для него и самым важным, и самым захватывающим), но мешали общительные посетители.И тогда Наталья Борисовна придумала элегантный выход: «приёмным днём», когда в Пенаты мог явиться без приглашения любой желающий, объявлялось среда.
Около часу дня по средам Репин прекращал работать, мыл кисти, переодевался в торжественный серый костюм.
Обед в Пенатах начинался в три. На доме вывешивался голубой флаг, означавший, что гостей уже ждут. Народу всегда было множество: знакомые, друзья, литераторы, ученые, художники, музыканты.
Незнакомым тоже вход не был заказан: любой интересующийся искусством мог приехать и познакомиться со знаменитым художником.
В прихожей Пенатов гостей встречали плакаты с указания вроде «Не ждите прислуги, её нет», «Бейте весело в тамтам» (роль тамтама исполнял повешенный тут же медный гонг), «Сами снимайте пальто и калоши» и т. п.
Так Наталья Борисовна пропагандировала свою идею: никто никому не должен прислуживать, лакеев здесь нет, у нас демократия и равенство.
Прислуги не было и за столом — весьма обильным и разнообразным, но неизменно вегетарианским. Стол был особой конструкции: он вращался наподобие карусели, чтобы, потянув за ручку, каждый из гостей, мог приблизить к себе и взять на тарелку нужное блюдо, не утруждая прислугу. Всё это было необычно и весело.
Гостиная в Пенатах. В верхнем ряду картин, в центре можно видеть профильный портрет Натальи Нордман, написанный Репиным. Ниже — знаменитый крутящийся стол.
Художник и поэт-футурист Давид Бурлюк так описывал эту «вегетарианскую карусель»:
Маяковский писал:
Гурман Бунин и вовсе, по собственному признанию, ретировался:
«За большой круглый стол село тринадцать или четырнадцать человек. Перед каждым стоял полный прибор.
Прислуги по этикету Пенатов не было, и весь обед в готовом виде стоял на круглом столе меньшего размера, который наподобие карусели, возвышаясь на четверть, находился посреди основного.
Круглый стол, за которым сидели обедающие и стояли приборы, был неподвижен, зато тот, на котором стояли яства (исключительно вегетарианские), был снабжен ручками, и каждый из присутствующих мог повернуть его, потянув за ручку, и таким образом поставить перед собою любое из кушаний.
Так как народу было много, то не обходилось без курьезов: захочет Чуковский соленых рыжиков, вцепится в „карусель“, тянет рыжики к себе, а в это время футуристы мрачно стараются приблизить к себе целую кадушечку кислой капусты, вкусно пересыпанной клюквой и брусникой».
И всё же над Нордман и Репиным с их пресловутыми «обедами из сена» очень скоро начали потешаться все — от злой и въедливой петербургской прессы, относящейся к Наталье Борисовне как вредной чудачке, держащей пожилого художника впроголодь и выставляющей его на посмешище, до близких и друзей, не могущих удержаться от иронии.Прислуги по этикету Пенатов не было, и весь обед в готовом виде стоял на круглом столе меньшего размера, который наподобие карусели, возвышаясь на четверть, находился посреди основного.
Круглый стол, за которым сидели обедающие и стояли приборы, был неподвижен, зато тот, на котором стояли яства (исключительно вегетарианские), был снабжен ручками, и каждый из присутствующих мог повернуть его, потянув за ручку, и таким образом поставить перед собою любое из кушаний.
Так как народу было много, то не обходилось без курьезов: захочет Чуковский соленых рыжиков, вцепится в „карусель“, тянет рыжики к себе, а в это время футуристы мрачно стараются приблизить к себе целую кадушечку кислой капусты, вкусно пересыпанной клюквой и брусникой».
Маяковский писал:
«Куоккала. Семизнакомая система (семипольная). Установил 7 обедающих знакомств. В воскресенье „ем“ Чуковского, понедельник — Евреинова и т. д. В четверг было хуже — ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень это не дело».
Жена Куприна вспоминала, как их с мужем напутствовал Максим Горький: «Ешьте больше — у Репиных все равно ничего, кроме сена, не дадут».
Гурман Бунин и вовсе, по собственному признанию, ретировался:
«Я с радостью поспешил к нему: ведь какая это была честь — быть написанным Репиным!
И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме — окна настежь.
Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз, и говорит: „Вот тут я буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать как господь бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже ваш проклятый табак скоро бросите“.
Я стал низко кланяться, горячо благодарить, забормотал, что завтра же приеду, но что сейчас должен немедля спешить назад, на вокзал — страшно срочные дела в Петербурге.
И сейчас же пустился со всех ног на вокзал, а там кинулся к буфету, к водке, закурил, вскочил в вагон, а из Петербурга послал телеграмму: дорогой Илья Ефимович, я, мол, в полном отчаянии, срочно вызван в Москву, уезжаю нынче…»
И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме — окна настежь.
Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз, и говорит: „Вот тут я буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать как господь бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже ваш проклятый табак скоро бросите“.
Я стал низко кланяться, горячо благодарить, забормотал, что завтра же приеду, но что сейчас должен немедля спешить назад, на вокзал — страшно срочные дела в Петербурге.
И сейчас же пустился со всех ног на вокзал, а там кинулся к буфету, к водке, закурил, вскочил в вагон, а из Петербурга послал телеграмму: дорогой Илья Ефимович, я, мол, в полном отчаянии, срочно вызван в Москву, уезжаю нынче…»
Максим Горький, Мария Андреева, Наталья Нордман, Илья Репин в Пенатах.
Федор Шаляпин и Илья Репин в Куоккале. 1914
Автопортрет Илья Ефимович Репин 1917
Следующая публикация
Комментарии 1