Стратиг глянул через плечо, нависающие брови закрывали глаза.
— Повтори.
— Не изменяй судьбы, — попросил Мамонт. — Я знаю свой рок...
— Ты знаешь свой рок? — медленно проговорил Стратиг. — Забавно слышать... Ну что же, идем!
Он вынул из под лавки топор, попробовал лезвие пальцем и, не оглядываясь, направился к двери. Из гостиной был еще один выход — через парадное крыльцо, выводящее к реке. По этим коридорам и лестницам давно не ходили, кругом лежала пыль, вздымавшаяся под ногами. Стратиг отвернул массивные медные запоры и толкнул высокую створку: вечернее солнце било в глаза, на воде лежал его багровый след. По осеннему огненный старый парк полыхал над головой.
— Смотри на солнце! — приказал Стратиг. Смотреть на солнце уже было не больно: окутанное вечереющим небом, оно утратило ослепительный свет. Мамонт смотрел не мигая, и все таки глаза начали слезиться. Он зажмурился и увидел пурпурный диск с четырьмя лучами, стоящими друг к другу под прямым углом.
— Видишь свой рок?
— Вижу...
Стратиг молча срубил сучковатое деревце, точными ударами отсек ветви и вершину. Получился посох.
— Вот тебе твой рок, ступай!
— Куда?
— На все четыре стороны.
Мамонт сморгнул слезы, нетвердой рукой взял посох:
— Что же, я повинуюсь року.
— Теперь ты не станешь укорять, что я изменил судьбу?
— Нет, Стратиг.
— Ура!
— Ура, я Странник...
Он повернулся спиной к солнцу и пошел на восток. Мрачный взгляд Стратига холодил затылок, и даже когда парковая дорожка скрылась за черными стволами лип, Мамонт ощущал его и сдерживался, чтобы не оглянуться. Он вышел на высокий и ветреный берег Волхова и остановился, опершись на посох. Темная вода играла багровыми бликами, словно осколками разбитого сосуда. Через несколько минут солнечная дорога истаяла, погрузилась в воду, и с востока, из за реки, начал медленно подступать мрак.
Он не ощутил ни свободы, ни облегчения, присущих на первый взгляд всякому страннику. Перед ним были открыты все стороны света, но воля и уверенность закатились вместе с солнцем, и теперь, прежде чем куда то двигаться, следовало привыкнуть к своему новому состоянию. Сидя у воды на берегу реки, которая была сутью великого пути из Варяг в Греки, пути с Севера на Запад, Мамонт признался себе, что никогда не знал и не знает своей судьбы, что всегда принимал желаемое за действительное и Стратиг наказал его — подал ему посох странника. Полная воля и никаких обязанностей ни перед кем. Можно идти куда глаза глядят, делать все, что заблагорассудится, и жить где хочется...
Он не смог сломить гордыни, не сладил с заблуждением относительно своего рока и в результате своими руками сломал судьбу. Слушая плеск темной воды в густеющих сумерках, он начал осознавать, насколько мудр и справедлив был Стратиг, задавая уроки гоям. Он избирал золотую середину между их желаниями и неведомым никому роком; он искусно лавировал по этой неуловимой грани и тем самым не изменял судьбу, а творил ее, высекал из камня, как скульптор, постепенно срубая все лишнее. Но взамен требовал безоглядного доверия, которого и не хватило Мамонту. Он не выдержал, может быть, самого трудного испытания и теперь получил посох...
Вначале появилась мысль вернуться, Мамонт с тоской оглянулся на холм, где среди черных лип белели колонны музея забытых вещей, однако вспомнил, что уже тронулся в дорогу, что отмерил посохом первые сажени и если теперь вернуться — не будет пути. К тому же, представ перед Стратигом, ему следовало бы раскаяться, признать свою беспомощность, слабость духа, ибо придется просить милости, благоволения или даже пощады. И неизвестно, как поступит в таком случае управитель земной жизни гоев. Что, если подобный возврат усугубит положение и последует наказание еще более жесткое — лишение пути, безумство...
Нет! Коли уж дали посох — символ преодоления пути, придется мерить версты — это тоже урок.

...

СЕРГЕЙ #АЛЕКСЕЕВ: СОКРОВИЩА ВАЛЬКИРИИ. СТРАГА СЕВЕРА.