Предыдущая публикация
Вышедшая в 1948 году повесть «Кортик» была одним из самых популярных текстов детской литературы 1950-х годов.
Ее дважды экранизировали и перевели на многие языки. Повесть стала первой частью «арбатской» трилогии о Мише Полякове и была продолжена книгами «Бронзовая птица» и «Выстрел». В 1960–80-х годах Анатолий Рыбаков написал и опубликовал несколько очень нашумевших прозаических произведений: детскую трилогию о Кроше, взрослые романы «Тяжелый песок» и «Дети Арбата», — однако его ранняя повесть «Кортик» по-прежнему входит в круг детского чтения и регулярно переиздается.
«Кортик» писался в 1946–1948 годах — в период, когда идеологический климат в СССР стремительно менялся. Поэтому в тексте оказались запечатлены и горестные военные переживания, и послевоенные надежды на обновление, и попытки соответствовать новой государственной идеологии.
Сюжет
Весь сюжет — это история поиска и расшифровки загадки морского кортика: эту реликвию главный (автобиографический) герой Миша Поляков получает из рук своего знакомца — красного командира Полевого. На вложенный в кортик стержень нанесен шифр, а ключ от шифра находится в ножнах: их на протяжении всего действия повести разыскивают ребята. Разгадав сложный шифр кортика, его обладатель получит указания о местонахождении тайника. Значение этой загадки усложняется тем, что при попытке украсть кортик был убит его последний владелец, морской офицер Владимир Терентьев, а корабль «Императрица Мария», на котором он служил, именно в этот момент загадочным образом взорвался и утонул.
Мастером, изготовившим кортик, был Поликарп Иванович Терентьев — согласно придуманной Рыбаковым легенде, «выдающийся оружейный мастер времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны», «создатель первой конструкции водолазного прибора» и предок последнего владельца кортика, Владимира Терентьева. Главный отрицательный герой повести, убийца Терентьева и временный обладатель ножен бывший морской офицер Никитский, считает, что в тайнике находятся сокровища — и жестоко заблуждается.
Город Ревск и еврейское детство Рыбакова
Действие первой части повести происходит в вымышленном городе Ревске, прототипом которого, по собственному признанию писателя, был город Сновск (позже Щорс), находившийся в Черниговской губернии, на границе России, Украины и Белоруссии. Оттуда происходила семья матери Анатолия Рыбакова, Дины Абрамовны. В голодном 1921 году мать привозила Анатолия из Москвы к бабушке и деду на каникулы — этот биографический эпизод с заметными трансформациями и воспроизведен в повести. Сновская родня Рыбакова до революции была вполне зажиточной, дедушка содержал лавку скобяного и москательного товара. После революции лавку вместе с большим домом реквизировали, но в период нэпа дедушка возобновил бизнес.
Позднее, уже в 1970-е, Рыбаков запечатлеет Сновск в одном из первых советских романов, посвященных трагедии холокоста, — знаменитом «Тяжелом песке». Рассказ там ведется от лица героя, мало похожего на протагониста «Кортика» Мишу Полякова, но описания города и дедовской семьи во многом схожи. Рассматривая более ранний текст сквозь призму более позднего, мы можем увидеть зарождение важной для позднейшего творчества Рыбакова темы еврейского местечка и его судьбы в XX веке.
Конечно, в «Кортике» нет ни слова ни о еврействе семьи, ни о глубокой религиозности деда: по позднейшим воспоминаниям Рыбакова, тот был старостой в синагоге и внук сопровождал его каждую субботу на молитву, неся «за ним его молитвенник и сумку с талесом». Но кое-какие намеки в тексте повести все-таки рассыпаны: одним из главных атрибутов дедушки является «потертый сюртук», в котором угадывается скорее лапсердак.
В автобиографическом «Романе-воспоминании» Рыбаков напишет, что это был «засаленный сюртук, пропахший железом и олифой». Но, пожалуй, самая примечательная сцена — отъезд главного героя, Миши, из Ревска и прощание с бабушкой и дедом:
«Когда телега свернула с Алексеевской улицы на Привокзальную, Миша оглянулся и в последний раз увидел маленький деревянный домик с зелеными ставнями и тремя вербами за оградой палисадника. Из-под его разбитой штукатурки торчали куски дранки и клочья пакли, а в середине, меж двух окон, висела круглая ржавая жестянка с надписью: „Страховое общество ‚Феникс‘. 1872 год“».
На самом деле Анатолий Аронов (такую фамилию он носил тогда) еще как минимум один раз, в 1926 году, побывает в Сновске на каникулах, а его дед и бабка так и вовсе переберутся в Москву в 1929 году, после повторной реквизиции их магазинчика. Однако, если помнить о том, какая судьба постигла во время войны евреев, оказавшихся на оккупированных территориях, можно увидеть эту сцену иначе. Перед нами прощание с миром, которому никогда уже не суждено возродиться. Табличка страхового общества вроде бы говорит о том, что этот навсегда исчезнувший мир — старый, дореволюционный, а знание об истреблении евреев во время Второй мировой войны — о том, что это мир еврейских местечек.
«Деревянные домики с зелеными ставнями» из «Кортика» станут в «Тяжелом песке» «деревянными домиками с голубыми ставнями», но в целом украинско-еврейский город, в котором располагалась большая железнодорожная станция, будет всё так же узнаваем. Некоторые фрагменты «Тяжелого песка», посвященные бабушке и деду, почти без изменений перекочуют потом в автобиографический «Роман-воспоминание». Воссоздание памяти о погибшем мире еврейских местечек берет истоки именно в «Кортике», который Рыбаков начал писать сразу же после войны.
Повесть была начата в 1946 году, когда увековечение памяти погибших евреев казалось не только выполнимой, но и насущной задачей. К печати тогда готовилась, например, собранная по инициативе Ильи Эренбурга и Василия Гроссмана «Черная книга»; в 1948 году, когда «Кортик» вышел в свет, издание по инициативе ЦК уже год как было приостановлено, а его набор рассыпан. Начиналась совсем новая эпоха борьбы с «безродным коспомолитизмом», и еврейская тема в литературе надолго оказалась под запретом.
Оружейник Терентьев и борьба за отечественные приоритеты в науке и технике
Конечно, Поликарп Терентьев не ладил с царским режимом: «При Елизавете Петровне… (он) попал в опалу и удалился в свое поместье». Там он все силы посвятил самому сильному своему увлечению — водолазному делу: «Но все его проекты водолазного прибора и подъема какого-то затонувшего корабля были для того времени фантастическими».
В тайнике, оставленном Терентьевым для потомков, которым предстояло жить в технически более совершенном будущем, находились карты с указанием географических координат затонувших кораблей, которые некогда перевозили деньги и драгоценности, — неоценимая помощь стране, обнищавшей за время Первой мировой и Гражданской.
Фигура Терентьева — порождение идеологической кампании, в советской печати известной как «борьба за отечественные приоритеты в науке и технике». Публикации в прессе, художественные книги, кинофильмы, наконец, школьные программы по точным и естественным наукам начиная с 1948–1949 годов последовательно доказывали, что все сколько-нибудь значительные научные и технические изобретения были совершены русскими учеными и инженерами. Воздушный шар, велосипед, паровая машина, лампа накаливания, радио, телевидение и самолет — все эти изобретения приписывались русским авторам. Рыбаковская легенда о кортике и его мастере продолжила этот ряд первым изобретателем «водолазного прибора».
Упоминаемый в повести английский корабль «Черный принц» затонул около Балаклавы в ноябре 1854 года. Его безуспешно пытались поднять со дна морского в 1920-е годы, и эта тема вызывала постоянный шум в прессе. Не исключено, что, будучи школьником, Рыбаков следил за развитием этой истории. В 1936 году Михаил Зощенко написал книгу-расследование «Черный принц», в которой доказывал, что золота на самом деле на корабле не было, и пытался реконструировать обстоятельства катастрофы. Скорее всего, Рыбаков эту книгу читал.
Впрочем, история рода Терентьевых и его трагически погибшего потомка Владимира имеет еще один очевидный образец — вышедший в 1944 году роман Вениамина Каверина «Два капитана». Герой Каверина бьется над объяснением загадочной гибели экспедиции, случившейся еще в имперский период, накануне революции. Виновник трагедии жив, хорошо герою знаком и пытается скрыть обстоятельства своего давнего преступления. Однако если у экспедиции капитана Татаринова, описанной Кавериным, были реальные исторические прототипы (на Северный полюс в начале 1910-х годов ходили три полярные экспедиции), то у жившего в середине XVIII века инженера-оружейника Терентьева никаких исторических прототипов не было: он был оригинальным творением Рыбакова, очень удачно подошедшим под требование кампании «борьба за отечественные приоритеты"...
#Экранизация
Следующая публикация
Комментарии 2