•●๑ஐღ༺༻ღ Сказочный мир кино ღ•●๑ஐღ༺༻

Месть сына (1998) Barood

Хороший, плохой, злой (1966)

Ирина Шевчук, Ольга Остроумова, Елена Драпеко, Ирина Долганова и Екатерина Маркова в фильме «...А зори здесь тихие», 1972 год.

— А ну, канай отсюда! — Точно! Канай! И пусть канает отсюда! А то я ему рога поотшибаю, пасть порву, моргалы выколю! Всю жизнь работать на лекарства будешь! Сарделька, сосиска, редиска! Навуходоносор! Петух гамбургский!

– Я тебе умный вещь скажу, но только ты не обижайся.

– Здравствуйте. - Здравствуйте. Хозяин дома? - На картошку уехал. –Давно? - Давно... – А я его только что в окне видел. – Да? - Да! - Странно. Может, мимо меня проскочил. Проходите. Ой, и вправду дома! А я на кухне зазевался, сижу... Афанасий, ты давно приехал-то? – Вчера. - Да?

Олег Даль и Елизавета Эйхенбаум. История любви. На «Ленфильме» советских лет среди сотрудниц монтажной мастерской существовал неписанный закон: в актеров не влюбляться! Но Елизавета Эйхенбаум этот закон нарушила и полюбила артиста — Олега Даля. Полюбила, почувствовав и приняв в нем то, что другие — его коллеги, родственники, близкие, — может быть, не могли или не хотели разглядеть в этом человеке в полной мере: нежность, чуткость, ранимость, беззащитность... «Человек без кожи», — сказала о своем любимом Елизавета Даль. Вместе они прожили десять нелегких, трагических и счастливых лет, в которых было все: радость и умиротворение, ссоры и обиды, встречи и расставания... Он был «неудобным» актером и человеком — чересчур честным, чересчур принципиальным, чересчур прямым. Даль не уживался ни с кем, уходил из театров и от режиссеров, прерывал съемки, пил. Он не был отмечен ни одной из кинематографических наград. С горькой иронией Олег Даль называл себя не народным, а «инородным» артистом. Но женщина, предназначенная ему судьбой, любила не «вопреки чему-то» и не «за что-то», — она просто любила и была счастлива от того, что ее любовь взаимна. Годы, прожитые вместе с Далем, Елизавета считала «самым большим подарком Судьбы». Они познакомились 19 августа 1969 года, когда Елиза­вета Эйхенбаум праздновала в ресторане свой тридцать второй день рождения. Это было в Нарве, на съемках кар­тины режиссера Г. М. Козинцева «Король Лир». Олег Даль играл в этом фильме роль Шута, а Лиза работала монтаже­ром. «То, что я попала на фильм "Король Лир", сыграло в моей жизни огромную роль, — вспоминала позднее Ели­завета Даль. — Для меня до сих пор есть в этом что-то мистическое: если бы этот фильм снимал не Григорий Михайлович, а кто-то другой, но снимался бы Олег, — мы бы не стали мужем и женой. Что-то тут было... Я помню приход Григория Михайловича на очередной просмотр материала и его слова, обращенные ко мне: "Лиза, какой у нас вчера был Олег на съемке!!!". Я подумала тогда — по­чему Козинцев говорит об этом мне, может быть, он что-то знает больше меня? Тогда у меня самой еще не было никаких серьезных мыслей о нас с Олегом...». Никакого романа на «Короле Лире» у них не случилось. Но стран­но — едва они познакомились, Лиза там, в Нарве, вдруг сказала Олегу: «Приходи ко мне в Ленинграде, я покажу тебе, что такое счастье». И потом сама себе удивлялась. Почему она вдруг произнесла эти слова? Откуда у нее по­явилась уверенность, что она может создать для этого че­ловека семейное, домашнее счастье? Однако так все и слу­чилось. Даль пришел к ней, и они были вместе до самой его смерти. О том, как они встретились в Ленинграде впервые пос­ле съемок «Короля Лира», Елизавета Даль вспоминает: «Как раз в это время у меня был романчик с Сережей Довлатовым, служившим тогда секретарем у писательницы Веры Пановой. Однажды вечером он сидел у меня дома, мы жарили мясо и пили водку. Позвонил Олег, попросил раз­решения прийти. Я его пригласила. И вот два моих по­клонника весь вечер пытались пересидеть друг друга. В ка­кой-то момент я вызвала Олега в коридор и предложила ему уйти вместе с Сережей, а затем самому вернуться. Он так сердито посмотрел на меня, но послушался... Я увиде­ла в его глазах, что это ему жутко не понравилось. Потом, когда хорошо узнала Даля, поняла, что он не любил и, не умел хитрить. Никогда и ни в чем. Даже в мелочах. Так вот: Олег Даль с Сережей Довлатовым ушли вместе, а по­том Даль позвонил мне из автомата. Спросил очень стро­го: "Ну и что ты скажешь?" Я сказала просто: "Приходи". Он пришел... Рано утром ему надо было ехать в аэропорт — он улетал с театром "Современник" в Ташкент и Алма-Ату на гастроли... Перед уходом Олег предложил разбу­дить маму, сказав, что хочет попросить у нее моей руки. "Мы должны зарегистрироваться, так как будем много ез­дить и жить в гостиницах. Я не хочу, чтобы нас селили в разных номерах", — заявил Олег». Это было в мае 1970 года, а уже 27 ноября того же года Олег Даль и Елизавета Эйхен­баум (по отцу Апраксина) стали мужем и женой. Лиза не собиралась менять свою девичью фамилию, но в загсе Олег так строго на нее посмотрел и засиял, как ребенок, когда она согласилась стать Даль... «Почему я вышла за Олега, хотя видела, что он сильно пьет? С ним мне было интересно. Мне было уже 32 года, и я думала, что справлюсь с его слабостью. Каким-то внут­ренним чувством ощущала: этого человека нельзя огор­чить отказом...» — говорила Е. Даль. Первые годы их се­мейной жизни были особенно трудными: Даль очень сильно пил, потом стал «зашиваться» и мог подолгу не пить, по­том снова срывался... «Тогда Олег пил всерьез, и я не могла к этому привыкнуть, не могла справиться, — вспомина­ла Елизавета Алексеевна. — Справлялась в основном моя мама, которая его обожала с самого первого дня, — и он ее тоже. Был момент, когда я просто не могла ходить на работу — он не приходил ночевать или приходил ограб­ленный, с него снимали часы, шапку... Мне приходилось ездить за ним в вытрезвитель. И вместе с тем были чудные месяцы, когда он не пил и все было замечательно... Олег понимал прекрасно, что у нас рушилась жизнь, очень хо­тел избавиться от этой- привычки. Все это в его дневнике записано. Он понимал, но ничего не мог сделать. Хотя был человеком очень сильной воли». Но несмотря ни на что Олег и Лиза почти не ссори­лись — во многом благодаря Лизиному терпению, ее уме­нию прощать. Лишь поначалу она обижалась, когда муж, даже будучи трезвым, в бешенстве срывал на ней злость! Потом она поняла, что весь этот гнев к ней не относится что Олегу просто надо выплеснуть эмоции, освободиться от них. Она училась терпеть. И научилась. А промолчав, не ответив ему тем же, тут же, через пять минут, получала от него такую, пусть не высказываемую словами, благо­дарность за то, что все приняла на себя, улыбнувшись, нисколько не обидевшись... Лиза почувствовала главное: Олегу очень важно знать, что он может прийти домой та­кой, какой он есть, и его поймут. Ему не надо было тра­тить дополнительные силы на то, чтобы притворяться, иг­рать, актерствовать еще и дома. «Живя с Олегом, я с каждым днем менялась, переделывала себя. Я жила его жизнью», — говорила Елизавета Даль. До встречи друг с другом и Лиза, и Олег уже имели опыт семейной жизни. Даль был женат на актрисе Татьяне Лавровой, их брак продержался совсем недолго — всего полгода, а Елизавета четыре года была замужем за Леони­дом Квинихидзе, впоследствии ставшим известным кино­режиссером (зрители знают его по фильмам «Соломенная шляпка», «Небесные ласточки»). Это были ранние, сту­денческие браки. Семейные отношения по разным причи­нам не сложились. «Неудивительно, что из этого ничего не получилось», — сказал о своем первом супружеском опыте Олег Даль. Через два года после того, как Олег и Лиза поженились, они переехали в Москву, поменяв роскошную ленинград­скую квартиру в писательском доме на двухкомнатную «хру­щевку» в конце Ленинского проспекта. Квартирка была кро­хотная, слышимость жуткая, живущая этажом ниже старушка возмущалась вполне серьезно: ваши котята топают и меша­ют мне спать... Однако новоселы не унывали. «Мы жили там вчетвером, — вспоминает Лиза. — Олег, я, мама и чувство мора. Когда к нам кто-то неожиданно приходил, я не мог­ла сказать, что Олега нет дома, потому что в квартире отку­да-нибудь обязательно торчали то его нога, то рука, то его нос... Мама Олега жила в двухкомнатной квартире в Любли­но. В это время Олег перешел из "Современника" в Театр на Малой Бронной, директором которого тогда был Дупак — очень предприимчивый человек. Олег попросил его помочь обменять наши две квартиры на одну в центре, в противном случае он пригрозил уйти из театра, так как ездить ему при­ходилось очень далеко. Дупак нам помог. В 1978 году мы переехали в четырехкомнатную квартиру на Смоленском бульваре. Олег полюбил эту свою квартиру, всячески ее бла­гоустраивал». С этой квартирой в самом центре Москвы, которую артист обожал, связана странная история. Когда-то Олег Даль с актером Игорем Васильевым проезжал мимо этого дома — он еще строился — и сказал: «Я буду здесь жить, это будет мой дом». Сказал — и забыл. Вспомнил лишь через десять лет, когда пришел сюда со смотровым орде­ром. Даль был счастлив в этой квартире. Раньше он часто называл себя бродягой и говорил, что не любит дом, теперь все изменилось. «Это не квартира, — говорил он. — Это — сон». Но чувство домашнего тепла, уюта пришло к нему не только и не столько благодаря новому дому, а главным об­разом благодаря той душевной близости, которая существо­вала в их семье. «Олег сразу подружился с моей мамой.... Ее отец, мой дед — Борис Михайлович Эйхенбаум — был знаменитым литературоведом, профессором, учителем Анд­роникова и соратником Тынянова и Шкловского. Когда деда не стало, я думала, что таких людей больше нет. И вдруг в Олеге я открыла похожие черты», — говорит Елизавета Алексеевна. Даль обожал свою тещу Ольгу Борисовну, и та отвечала ему взаимностью. «Он мне понравился с первого взгляда. Удивительные глаза... — рассказывала О. Эйхенбаум. — Когда я на него первый раз посмотрела, то сказала себе: "Ну вот, пропала моя Лиза!". Я знала, что он давно холо­стяк, разошелся с Таней Лавровой и пять лет жил один... У меня, кстати, не было впечатления, что он безумно влю­бился в мою дочь. Правда, совершенно очаровательные Письма из Алма-Аты меня убедили в Лизином выборе... Человек он был особенный, поэтому мне с ним было очень легко. Я далеко не всех Лизиных поклонников любила, так что я совсем не каждому была бы легкой тещей...». Свою обожаемую тещу Даль называл Олей, Олечкой. Так же ста­ла звать свою маму и Лиза. Еще Олег Даль называл своих женщин Старшая и Младшая Кенгуру. Называл без ехид­ства и злости — по-доброму. «Почему кенгуру?» — спро­сили как-то Елизавету Алексеевну. Она рассмеялась в от­вет: «Наверное, потому, что мы сумки таскали очень тяжелые». Потом они сделали из холла Олегу кабинет, и его счас­тье стало просто запредельным. Он мог, когда хотел, оста­ваться наедине с собой. Читал, писал, рисовал, слушал музыку. Теперь он говорил Елизавете Алексеевне серьезно и церемонно: «Сударыня! Вы на сегодня свободны. Я но­чью буду писать. А засну потом на диванчике, в кабине­те». Ольга Борисовна восклицала: «Олежечка! Но диван­чик-то узенький». — «Я тоже узенький», — успокаивал Даль тещу. На Смоленский бульвар Олег позднее привез и свою маму. Обе мамы — и Олега, и Лизы — не работали, будучи уже пенсионерками. И Лиза не работала. Так хотел Даль. Он говорил: «Когда ты служишь мне, ты приносишь боль­ше пользы кинематографии, чем сидя за монтажным сто­лом. Там тебя могут заменить». И Лиза стала служить Оле­гу. И никогда не жалела об этом. Жена одного актера как-то сказала Лизе: «Конечно, он тебя любит! А чего ж не лю­бить... Ты ему каждый день с утра до вечера говоришь, что он — гений». Лиза рассмеялась. Она если и говорила Далю, что он — гений, то лишь в шутку, всерьез он ей этого не позволил бы... Майя Кристалинская, с которой Даль од­нажды познакомил Лизу, посмотрев внимательно на нее, сказала: «Вы, наверное, очень счастливая». Елизавета за­думалась и после небольшой паузы согласилась: «Да». Но с тех пор на этот вопрос отвечала не раздумывая. Елизавета Алексеевна Даль как-то сказала о том, что очень важно знать, что ты счастлива именно в тот момент, когда ты действительно счастлива; не после, не потом, когда все пройдет и ты вдруг спохватишься и начнешь убивать­ся: ах, я, оказывается, была счастлива тогда и не знала, не догадывалась об этом; нет, надо знать о своем счастье в момент его рождения, в момент существования. Елизавета Даль часто вспоминала о том, как в 1973 году, в день ее рождения, на съемках в Таллинне картины «Вариант "Омега"» Олег подарил ей ведро роз. Ровно тридцать шесть штук, и там же, в Таллинне, представляя ее Ролану Быкову, ска­зал гордо и значительно: «Лиза Эйхенбаум, она же — гра­финя Апраксина, она же теперь — Даль». Такие яркие вспышки счастливых мгновений, которые случались в их жизни, они оба очень ценили и берегли в своей памяти. Елизавете эти воспоминания помогали выжить тогда, ког­да Олега уже не было рядом. Конечно, они приносили не только утешение, но и боль, и страдания. «Странно: когда я вспоминаю нашу жизнь, вижу ИХ вдвоем, ЕГО и ТУ Лизу. Не меня. ТУ Лизу похоронили вместе с Олегом, а я осталась как какой-то свидетель, — вспоминала Е. Даль. — Это не выдуманный образ, а мое ощущение. Я всегда вижу не себя с ним вместе, а их двоих. Не знаю, почему...». Даль был одинок в актерской среде. Лиза как никто другой понимала это. Она познакомила его с замечатель­ными литераторами — Шкловским, Андрониковым, Ка­вериным. Даль этих великих стариков обожал. И они его нежно любили. Но все же по-настоящему близких друзей у Олега Даля не было. Он был закрытым человеком, а окру­жающим нередко казалось — хмурым и нелюдимым, хотя это было не так. «Многим Олег казался мрачным челове­ком, но дома он всегда был веселым и добрым, — рас­сказывает Елизавета Алексеевна. — У него была заветная мечта — сыграть комедийную роль. Однажды Олег очень смешно изображал старика, и мне вдруг стало страшно: я поняла, что он сам никогда стариком не будет. Меня ни­когда не покидало ощущение, что его связывает с жизнью тонкая ниточка, которая может оборваться в любую се­кунду». Осуществить свою давнюю мечту Олегу Далю не довелось. Казалось, она уже почти сбылась — артиста при­гласили в Киев сыграть в долгожданной комедии, но спу­стя три дня после приезда в Украину — 3 марта 1981 года — Олег Даль ушел из жизни. Он предчувствовал свой уход — в дневнике артиста есть мысли о смерти. В октябре 1980 го­да он записал: «Стал думать часто о смерти. Удручает ник­чемность. Но хочется драться. Жестоко. Если уж уходить, то уходить в неистовой драке. Изо всех сил стараться ска­зать все, о чем думал и думаю. Главное — сделать». Свой Дневник, который артист вел с 1971 года, он никому и никогда не показывал. Только иногда звал жену и тещу к себе в кабинет и читал небольшие отрывки из своих запи­сей. «Полностью дневник я прочитала только после того как его не стало, — вспоминала Е. Даль — И пришла в ужас. Я знала, как ему было трудно, как он страдал, не вписыва­ясь в существующую систему. Но я даже не подозревала, как разрывалось его сердце». «Я следующий», — сказал Даль на похоронах Владими­ра Высоцкого, который не был ему другом, но который очень близок ему духовно. Актеру А. Ромашину, жившему неподалеку от Ваганьковского кладбища, примерно в то же время он сказал такую фразу: «Толя, ты живешь там же? Я скоро там буду». И все же, хотя мысли о смерти преследовали его, актер не стремился к ней, как считали многие его коллеги. Некоторые из них думали даже, что Даль покончил с собой. То, что Олег Даль не желал смер­ти, подтверждает и вдова артиста: «Олег очень любил жизнь. Всё это грязные слухи о том, что он много пил и умер из-за пьянства. В последние годы особенно не пил. У него было слабое здоровье. Олег сам наложил запрет на спирт­ное. В Москве ходили слухи, что он покончил жизнь са­моубийством. А он умер просто во сне от остановки серд­ца, оно у него было слабое с детства. Последние месяцы мы жили в Монино, на даче под Москвой. За это время он мне сказал очень много хороших слов. Как-то пришел ут­ром на кухню и рассказал, что ему приснился Володя Вы­соцкий, который звал с собой. Я ответила: "Володя по­дождет, Олежек, ему там не скучно"». Уже «после всего» одна приятельница сказала Лизе Даль: «Теперь он тебе все время будет чудиться. Ты выйдешь из дома, и вдруг чья-то походка, чей-то поворот головы, чьи-то черты лица напомнят его». Но никто, никогда, нигде и ничем не напомнил ей его. «Еще до знакомства с Олегом, когда я только смотрела его в кино, он поражал меня ка­кой-то нездешностью. Таким нездешним и остался», — говорила Е. Даль. Не «народным», а «инородным» артис­том Даль называл себя совсем не случайно. В нем дейст­вительно чувствовалась некоторая инородность. При этом он был очень требовательным к себе, к искусству и к кол­легам человеком. Э. Радзинский очень хорошо сказал, что Даль был болен прекрасной болезнью — манией совер­шенства. Именно она, может быть, не позволила ему сде­лать больше, чем он сделал. Инет

Магия (1995)

Алла Покровская рассказывала, что Ефремов так заразил своих актеров любовью к системе Станиславского, что любые посиделки заканчивались дискуссиями именно на эту тему. Однажды на гастролях в Румынии артисты собрались после спектакля в одном из гостиничных номеров. Как водится, речь зашла о системе Станиславского. Калягин и Гафт заспорили о Системе, а Евгений Евстигнеев , наотмечавший окончание рабочего дня пуще всех, завалился на кровать и заснул. В конце концов Гафт с Калягиным доспорились до того, что решили выяснить, кто лучше сыграет этюд на “Оценку факта”. Фабулу придумали такую: у кабинки общественного туалета человек ждет своей очереди. Ждет так долго, что не выдерживает, выламывае

– Кто не работает – тот ест!