Предыдущая публикация
«В этой истории я не выдумал ни слова»: правда о трагедии в Новочеркасске
(листая старые ЖЖ)
Один из читателей «Журналистской правды» рассказал о событиях в Новочеркасске в 1962 году от лица подполковника запаса Геннадия Иосифовича Журавля.
Вчера наша редакция опубликовала мнение народного артиста России Евгения Герасимова о творчестве Андрея Кончаловского, который был номинирован на «Оскар» за фильм «Дорогие товарищи», повествующий о событиях 1962 года в Новочеркасске. Режиссёру рукоплещут представители творческих профессий. Однако, как это часто бывает в фильмах, не относящихся к жанру документальных, художник явно пренебрёг исторической точностью событий. На это обратил внимание один из наших читателей, житель Новочеркасска. Его рассказ о событиях тех лет мы публикуем без изменений.
«Попался мне в руки «Крытый двор», второй номер за 1990-й год. Это, цитирую: «художественно-публицистический журнал, приложение к газете «Кадры индустрии». Издается согласно решениям парткома НПИ и бюро Новочеркасского горкома КПСС. Спонсоры…» вот о них чуть позже скажем.
В этом номере художественного нет ни на копейку – спецвыпуск, посвященный исключительно 1962 году. Задача выпуска, по словам редколлегии журнала: «не судить, мы хотим – понять». Казалось бы, если есть конкретный – вольный или невольный – виновник трагедии, то, чтобы что-то понять, надо было бы расспросить и его. Однако ни одного свидетельства от армии, от КГБ, от МВД в журнале нет. Так редколлегия и решила: военных мы спрашивать не будем, без них разберемся. Так, видимо, легче понять. А теперь о спонсорах, предпоследняя страничка посвящена одному из них. Это совместное советско-АМЕРИКАНСКОЕ (выделено мной – А.Б.) предприятие «МЭБИНВЕСТ». С тем из читателей, кому еще не все понятно, делюсь догадкой: ну, не нужно было американским заказчикам ни одно свидетельство, которое более или менее могло бы хоть как-то оправдать Советскую Армию или помочь читателю понять человека в погонах, который в силу долга вынужден был участвовать в событиях. Вот по таким «понятиям» и «хотела понять» редколлегия «Крытого двора», что же произошло. Такая вот объективность в подборе фактов. Оно-то понятное дело: денежки американские, а кто платит, тот и заказывает. При этом плюньте в лицо тому, кто скажет, что американцам безразлично, на что уходят их денежки. Но это, как говорится, дело прошлое, и нашей же газете, видно, нужно восполнить пробел.
Информация, которую я предлагаю вашему вниманию, была опубликована в 1992г. в Новочеркасске. Примерно в то же время был организован Фонд Новочеркасской трагедии. Я не берусь судить, для чего его организовали – вроде бы и для того, чтобы выяснить правду о тех событиях. Упомянутым фондом, однако, многое игнорировалось из того, что, казалось бы, должно было его интересовать не в последнюю очередь. Например, сколько и с какими ранениями было в тот день доставлено военнослужащих и работников милиции в госпиталя и больницы? А ведь солдат, стоявших в оцеплении, били чем попало, и ножами пыряли, и пытались отбирать оружие… Это, конечно, еще до стрельбы. После нее охотников нападать на армию уже не было, пока не началась перестройка. Трудно отделаться от впечатления, что Фонд выполнял четко определенный заказ – ну, никак не вписываются раненые солдаты в картину «мирной и безобидной» демонстрации. Так же не умещается в это прокрустово ложе информация о том, как «мирные» демонстранты выбрасывали работников Горисполкома с верхнего этажа здания.
Почти дословно я привожу рассказ подполковника запаса Геннадия Иосифовича Журавля. В 1962 году он командовал десантным батальоном специального назначения. Сегодня слово «спецназ» стало обычным для прессы. Тогда же, в 1978 году, слушая истории из жизни части, которой командовал майор Журавель (а он и не называл своих солдат «спецназом»; он говорил: «диверсанты»), слушая воспоминания о событиях разной давности, и, прежде всего о 1962 годе, я внимал нашему военруку, что называется, открывши рот. Трудно описать популярность Геннадия Иосифовича среди учащихся техникума – он был настоящий офицер, настоящий мужчина и настоящий человек в одном лице. Я не состою ни в одной политической партии, поэтому не побоюсь добавить: он был и настоящий коммунист; надо воспринимать историю такой, какой она была, а тогда выражение «настоящий коммунист», хорошо это или плохо, но всегда употреблялось только в положительном смысле. Таким он и был, наш военрук.
Рассказ я слышал не с самого начала, поэтому он может быть неполон. Итак…
Памятная доска на заводоуправлении НЭВЗа: Новочеркасское восстание
«… ну, и мне была поставлена задача: очистить здание заводоуправления от погромщиков. Ну, батальон по тревоге я поднял, сам звоню в КУКСы – дайте, мол, штук двести промасленных комбинезонов или сколько там можете. Комбинезоны прибыли, я ребят переобмундировал, поставил задачу: небольшими группами и поодиночке проникать на территорию завода в здание заводоуправления и сосредотачиваться. Ребята мои пошли. Я сам переоделся и – за ними. Прохожу, а там как улей – гудит все, портреты побили… Вижу одного из своих офицеров, ну, что, спрашиваю, сколько твоих тут будет? Он говорит, человек так это двадцать. Ну, приступайте, говорю, только насмерть не бить и не калечить. Ну, и ребята начали… А погромщики не ждали этого, ничего не поймут: та шо ж вы, хлопцы, делаете, та вы ж такие же, как мы?!.. Ну, а парни мои свое дело знали… Тут смотрю, мужчина один ко мне подходит, говорит мне: «Что вы здесь делаете?» – Ну, а я ж ему так прямо и скажу, что ли? Откуда я знаю, кто это такой? – Гуляем мы здесь, – говорю.
– Да нет, – говорит, – я смотрю, у вас и ребята внешне выделяются, и действуют слаженно, так это видно, что вы здесь не просто так. Ну, я ему тогда и говорю: «Знаете что? Давайте в прятки не играть! Что вам нужно?» Он вытащил из пиджака удостоверение – старший лейтенант КГБ. Я ему тогда: «Майор Журавель, имею задачей освободить первого секретаря обкома партии товарища Ба-сова».
– Ну, – говорит, – пойдемте, я как раз при нем.
Прошли мы в помещение парткома – там это рядом, партком и профком тогда было – там руководство и забаррикадировалось. Зашел я, а Басов сидит в кресле… ну вот, в состоянии полнейшей прострации. А я ж еще тогда подумал – я-то фронт прошел, войну видел – господи, думаю, это ж не дай бог, начнись что, вот, оно не сегодня – завтра загремит, как же он командовать будет? Он же сейчас, как баба побитая – ни на что не реагирует…
Ну, подошел я к нему (а черт его знает, как к нему обращаться, звания такого вроде ж нет – товарищ 1-й секретарь!..) ну, и говорю так: «Товарищ первый секретарь обкома партии, имею приказ вывести вас из здания заводоуправления. Вот чистый комбинезон, можете переодеться». А он мне: «Я не Керенский, я от своего народа прятаться не буду!» Ну, я тогда говорю заводскому начальству: «Вы как-нибудь уговорите его, я ж уговаривать не умею. А через толпу вести – так там и мои ребята его не спасут, его ж разорвут там на части».
Уговорили они его, и мы «задами» вышли, а там за забором его машина стояла и горкомовская «волга» – тогда райкомов еще не было; так первый секретарь горкома аж изогнулся, как вопросительный знак, и так почтительно: «Здравствуйте, Александр Васильевич!» Так тот даже не взглянул на него, шлепнулся на сиденье и шоферу: «Пшел!» Ну, и уехали они.
…Да, а как это все началось – тут будут если брехать вам разное – что там директора вроде вилками закололи или бить тут же кинулись – это все брехня, не верьте. Тут случилась такая ситуация: произошло снижение расценок – оно планомерное; вроде ж производительность труда повышается, ну, да это одно было б ничего, а на это понижение расценок как раз пришлось повышение цен на мясо и на масло. И не было вначале ничего, люди пришли на работу, а потом собрались на внутренней площади перед заводоуправлением, ну, вы ж знаете, где это… А тут директор завода мимо. Ну, так мол, и так, как же теперь без мяса-то? А он – тоже дурак, ну надо ж думать, что людям говорить – возьми им и ляпни что-то вроде того: вон вам пирожки привезли, чем не мясо? А там как раз в буфет завезли пирожки с капустой. И не верьте, никакого взрыва не было, а только так, шум по толпе, такой нехоро-оший шумок прошел. И разошлись люди по рабочим местам. А уж потом собрались, работу прекратили, ну, и я уж вам рассказывал про то, что дальше было…
Новочеркасск. Мемориальная доска на Дворцовой площади в память о жертвах Новочеркасской трагедии 1962г.
Ну вот, как мы Басова вывели оттуда, я сержанта одного на чердаке оставил с радиостанцией – есть у нас такая для диверсионной работы. Она… ну, от такая, как этот спичечный коробок. Ну, и поставил задачу: себя ни в коем случае не обнаруживать, только сообщать. А мы у себя в части на круглосуточный прием включились.
Ну, этот сержант со «звездочкой» – это радиостанция так называется – утром передает: «Пока все нормально, все разошлись по рабочим местам». А потом, в 8-30: «Прекращают работу». В 9–00: «Начали собираться у заводоуправления. Слышны призывы идти в город». А я ему: если пойдут – твоя задача, не обнаруживая себя, следовать за ними и передавать. Главное – обо всем сообщать.
А в это время округом командовал Исса Александрович Плиев – он осетин был, герой войны… заслуженный дядька. И он, наверное, (или не знаю, кто там) отдал этот приказ, растерялся – выставили от там на спуске Герцена танки. Ну, а что танки? У них приказа никакого нет, им антенны толпа пообломала, они остались без связи. Сидят: вылезти нельзя – им же голову оторвут, и стрелять нельзя. Так, не танки, а металлолом получился. А я вот так думаю: та не надо было туда никаких танков посылать. Надо было, как на Западе: ото несколько машин пожарных с брандспойтами выставить, и им бы хватило, никуда б они не пошли, сразу бы охладились. А то – танки…
…А мне задачу поставили: освободить здание милиции – он же весь век там, горотдел, где и сегодня. Я позвонил в «Военторг» – мне, говорю, надо штатские костюмы. Штук двести. Достали они. Но не все подошли…
Пришли мы к горотделу, оцепили. Мои ребята внутрь пошли – которые в штатском. Я им так: если будут бежать – и на здоровье, не задерживать! Наша задача – очистить здание. Только опять, говорю, не калечить и насмерть не бить! А эта ж публика – они ж как взвыли, у них ужас разум отнял… Им уже и дорогу освободили – та пожалуйста, выскакивай, на черта они мне нужны! А они мечутся там внутри… Ну, мои ребята стали работать и их возле входа штабелями складывать. Те так – ну, их же не калечат, просто выключают – полежат-полежат трохи, потом очухается и пошел, ему уже ничего больше не надо. Что? А, как выключали? Та от сюда – вдоль затылка, вниз по шее; «скользящим» вниз по почкам; ну, если в сапогах – то по ноге по костяшке – и того хватает. Если прием проведен правильно, то минут пять-десять он уже никем, кроме себя, заниматься не будет и добавки не попросит.
Ну, а я пошел пока во двор – посмотреть, что там творится. Гляжу – в слуховое окно капитан милицейский выглядывает. Я ему: как вы там, капитан? Держитесь, мои ребята идут к вам на помощь.
– Спасибо, – говорит, – ничего пока. Жарко только очень – крыша за день уже накалилась. Да вот тут солдатик у нас, ему голову пробили, он плохой, помощь нужна, а тут и воды-то нет. Так что давайте, товарищ майор.
– Держитесь, – говорю, – идем.
Мы быстро очистили милицию – там такой сброд был… У них же часть пошла сразу по магазинам – грабить; часть в банк. Ну, а часть пошла в милицию. И вот очистили мы горотдел, стали мои ребята двойным оцеплением, а тут одна баба – откуда она взялась? Как начала, так это истерично: «А-а-а, милиция, от в этой милиции сына моего убили! Милиция, сына моего убили, а-а-а! Пускай меня отут убьють, я смерти не боюсь, я не хочу жить, они там сына моего убили!..» Ну, смотрю, народ заводится вокруг, обстановка накаляется… А тут как раз танки по Московской пустили. И от этот танк из пушки как п…! Холостым, но стекла полетели в домах. Я уж на что – фронт прошел, а и то вздрогнул! А баба эта – тю, смотрю, куда она делась? Она, как ужака, от так под ногами у моих десантников – и мигом так это под угол к стеночке притулилась. А только что кричала – мол, смерти не боюсь… И толпа разрядилась – уже все кругом хохочут, напряжение спало.
Новочеркасск. Камень-на-Крови, установленный в память о трагедии 1962 года в сквере Платова, перед Дворцовой площадью.
И тут слышу – никак стреляют? И толпа как хлынет вдоль по Московской! Я своему заместителю говорю: «Гляди со своими ребятами, тут возможна провокация»… Та какая там провокация! Они как стадо… Знаете, мужики, это, б…, страшное было зрелище – объятая ужасом толпа… Какая там провокация, им уже было не до провокаций. И только один такой пожилой мужик подбежал ко мне – а я в форме был с «колодками», – подбежал и кричит: «Майор, ты же воевал, что ж вы людей убиваете?» Я ему: «Пошел на …, паникер, не могут у нас по людям стрелять!» И так от в момент все чисто стало – как никого и не было. Шо ж, думаю, там случилось? Вроде стреляли… Но я так и не думал, что боевыми – так, думал, попугали холостыми… Взял я взвод солдат, за себя заместителя старшим оставил, и двинули мы к горисполкому.
И от тут слушайте, что я там увидел. Если вам будет кто говорить, что были сотни убитых и раненых – не верьте этому, брехня это. Я вам говорю, что я там первым был из тех, кто трезво и здраво мог оценить обстановку. Тут еще, знаете, такая штука может быть – ведь у страха глаза велики – и человек мог увидеть гораздо больше того, что увидел. Потому что, конечно, равнодушно на это смотреть нельзя было. Но, повторяю, совершенно неподготовленный невоенный человек мог, будучи в шоке, увидать и то, чего не было. Там было человек двадцать пять, ну самое много – тридцать побитых. Кто не двигался – так лежал, кто как-то пытался отползти… Но не больше тридцати, это я вам точно и ответственно говорю. Ну, нам потом говорили, что посчитали и вывели – плотность толпы была такая, что одна пуля могла убить девять человек. А он весь магазин разрядил… Там я так и не знаю, как это произошло – не то у парня автомат вырывали и сдернули флажок предохранителя, не то еще как – тут уж не знаю. Но приказа стрелять никто не отдавал… Что? Да ну, ты что, кто б на это решился? Ты что?! А горисполком очищала Орджоникидзенская мотострелковая дивизия – она с марша прямо и приступила к выполнению задачи.
Там еще один генерал из КГБ был – кажется, генерал-лейтенант. Ну, и вот он (чекист же, бдительный) уже заранее присмотрел, куда ему тикать в случае чего; и когда толпа в горисполком ворвалась – он выпрыгнул в окно. Да так неудачно прыгнул – ногу себе сломал. Потом, уже все давно успокоилось, уже и правительство уехало, а он все в госпитале со своей ногой лежал. Про него рассказывали, смеялись: такой вот удалой генерал. Мне говорят, прямо бери его к себе в десант, он, видишь, со второго этажа без парашюта сиганул… Ну, да ладно, это смех…
А потом к нам, были мы тогда в «КУКСах», приходила делегация. Одиннадцать человек, из них одна – баба беременная. Уж не знаю, для чего они ее с собой взяли – может, думали, бить будут, так чтоб поскандальнее вышло… Не знаю. Так вот эта делегация предъявила ультиматум. Мы, говорят, беремся навести порядок в городе при том условии, если из него будут выведены войска. Нет, вы толь-ко подумайте, это ж смех один – в город стянули пять дивизий, среди них Грозненская дивизия МВД – там весь стадион «черными воронками» был заполнен… Подумать, столько войск – и ультиматум.
Там был Соломин. Ну, я в сторонке стоял, чего – я майор всего; там ближе полковники были, и слышу – это уж когда их выслушали и отпустили, этих делегатов, слышу, говорят: чего ж, мол, мы их не задержали? А Соломин говорит, мол, товарищи, они от нас не уйдут. Мы их сфотографировали, и из города они никуда не выйдут. А то, что не взяли – так это ж, наверное, не самые важные птицы, руководство их там, оно сюда не пошло, и оно рассчитывало, что мы их задержим. А раз было бы так, то на этот случай у них наверняка продуман план действий, и мы тогда должны были бы действовать по тому сценарию, который для нас приготовили и которого мы не знаем. Ну, вот так их и отпустили…
…Да, а когда комендантский час ввели, то больше всего студенты попадались. Их свозили в Батайск, там грузили в вагоны и везли в Шахты. Они там сначала стучали, протестовали… А их перецепляли и снова в Батайск. Они не знают, думают, их далеко уже увезли. Ну, и примолкали понемногу. А потом их вот так неделю повозили – другую, и выпустили их всех. Ну, кому они нужны – молодые, ума нет, ему, может, на свиданье надо… А оно ж всегда – когда не пускают, от тогда и надо позарез».
Ну, вот и все из того, о чем рассказал мне подполковник в запасе Г.И. Журавель. Мысленно, глубоко склоняясь перед светлой памятью об этом человеке, я прошу у него прощения за то, что пересказываю это все без его разрешения. Мне уж не получить его, это разрешение, и поэтому глубокое уважение к памяти Геннадия Иосифовича да послужит залогом того, что в этой истории я не выдумал ни слова».
Алексей Бурцев
Следующая публикация
Комментарии 5
Раскачивают нас постоянно,а вы Мяса захотели.Можно подумать с голоду в 1962году помирали.
Я то как раз с иронией написала..
А в 62 году мне было семь лет и кормила нас мама тюрей,это хлеб испеченый вперемешку с отрубями крошилсч в тарелку аллюминевую ,поливался водой и каплю масла конопляного для запаха,..
Но мы б его и без ,,запаха,, съели по килограмму ,если б был..
И только при Брежневе, на второй год его правления, отец привез чувал зерна,что на трудодни в колхозе получил, и чувал муки, и мама напекла хлеба, настоящего? Белого!! На капустном листе.запах был такой, что до сих пор помню..
Ничего вкуснее не ела в жизни...
И это на Кубани,где черноземы..!
И помню радостные слезы мамки и бабуньки..- теперь есть чем кормить детей...теперь не умрём!!!
Анафема хрущу ,бандеровскому выродку ,во веки веков!
Я имела ввиду что не настолько подняли цены,чтобы устраивать волнения,и что без посторонних не обошлось,и уже тогда народ не голодал,хоть тюря с конопляным маслом была.