И слово будто музыка звучит...

Старшая дочь А. С. Пушкина

Олег Батлук

В сорок лет Франц Кафка (1883-1924), который никогда не был женат и не имел детей, однажды гулял по парку в Берлине. Там он неожиданно встретил девочку, которая плакала, потому что потеряла свою любимую куклу. Вместе с девочкой они начали безуспешно её искать. Кафка сказал ей встретиться с ним там на следующий день, и они снова попытаются найти эту куклу. На следующий день, когда кукла всё ещё не была найдена, Кафка передал девочке письмо, яко бы написанное куклой, в котором говорилось: "Пожалуйста, не плачь. Я отправилась в путешествие, чтобы увидеть мир. Я буду писать тебе о своих приключениях." Так началась история, которая продолжалась до конца жизни Кафки. Во время их встреч Кафка читал письма от куклы, тщательно написанные с приключениями и разговорами, которые девочка находила очаровательными. Наконец, Кафка вернул девочке куклу (купил новую), которая возвратилась в Берлин. "Она совсем не похожа на мою куклу," сказала девочка. Кафка передал ей другое письмо, в котором кукла написала: "Мои путешествия изменили меня." Девочка обняла новую куклу и взяла её с собой в свой счастливый дом. Год спустя Кафка умер. Много лет спустя, теперь уже взрослая девочка, нашла письмо внутри куклы. В маленьком письме, подписанном Кафкой, было написано: "Всё, что ты любишь, вероятно, будет потеряно, но в конце концов любовь вернётся в другом виде." Прими изменения. Это неизбежно для роста. Вместе мы можем превратить боль в чудо и любовь, но это зависит от нас, сознательно и намеренно создать эту связь. (с)

Шла Великая Отечественная. В кабинет секретаря Союза писателей Александра Фадеева вошла необычная посетительница: нищая старуха с мешком в руках. Фадеев нахмурился. - У вас ко мне какое-то дело? Старушка положила свой мешок на колени и сказала как-то неожиданно искренне: - Жить тяжело, Александр Александрович. Помогите как-нибудь. - А что, неужели и вы тоже писатель? - с иронией спросил он. - Я пишу стихи, - сказала женщина, как бы извиняясь. - Их печатали когда-то. Только очень давно. - Как же вас зовут? - Раиса Адамовна Кудашева. - Ну прочтите что-нибудь: - обреченно произнес Фадеев. Извольте, - согласилась женщина и начала: "В лесу родилась елочка, В лесу она росла:" Прошло 60 лет. В 2003-м к писателю Михаилу Холмогорову пришел приятель и сказал: — А ведь ты можешь быть миллионером! Нужно только оформить бумаги. Михаил был озадачен. Как племянник и единственный наследник Раисы Кудашевой он действительно мог бы получать авторские отчисления. Но как потомственный интеллигент даже думать о таких вещах не мог. Но почему бы не попробовать? И Михаил начал разбирать семейные архивы - в официальных инстанциях родство нужно было еще доказать. История эта началась давно - в 1878 году, когда у Адама и Софьи Гедройц (в девичестве Холмогоровой) родилась дочь Раиса. Потом у супругов Гедройц появились на свет еще три девочки. Это было типичное старомосковское семейство - хлебосольное, веселое, с прислугой в белых фартуках и домашними спектаклями по праздникам. В старших классах гимназии Раиса начала писать стихи для детей. Да так удачно, что ее охотно печатали в детских журналах. Раису ждало безоблачное будущее хозяйки интеллигентного московского дома и поэтессы-любительницы, но случилось несчастье - умер отец. Как старшая дочь Рая взяла на себя заботу о матери и младших сестрах - пошла работать гувернанткой в богатый дом. Теперь она уже не могла подписывать стихи своим именем. В высших кругах сочинительство считалось делом предосудительным. В 1902 году Раиса устроилась на работу к князю Алексею Ивановичу Кудашеву. Он овдовел и никак не мог прийти в себя после утраты любимой жены, поэтому забота о наследнике почти целиком легла на плечи гувернантки. Раиса по-матерински привязалась к воспитаннику, который лишился матери и почти не видел отца, и он, в свою очередь, тоже обожал Раечку. - Раечка, а у нас будет елка? - спросил он накануне Нового года. - Конечно будет, - ответила Рая. - А гости будут? - И гости. - А какой стишок я буду им читать? - Ну, хочешь, выучим с тобой Пушкина. -А у Пушкина есть стихи про елочку? Раиса задумалась и ничего не смогла вспомнить. - А ты непременно хотел бы про елочку? - Непременно. Мальчик уснул. Раиса пошла к себе в комнату и начала сочинять. Она представила себе детишек, бегающих вокруг елки, и Алешеньку в нарядном бархатном костюмчике. Он стоит под елкой и читает: "Гнутся ветви мохнатые / Вниз к головкам детей. / Блещут бусы богатые / Переливом огней:" А потом представила себе елочку, но только в лесу. Как она стоит там, одинокая: "Метель ей пела песенку, спи, елочка:" И она вспомнила, что ей уже 27 лет, а она никак не дождется своего праздника. Получилось что-то личное. И почему-то вспомнился князь. Ему было 50 - не такой уж и старик. Утром он посмотрел на нее как-то тепло и внимательно и почему-то назвал Раей, а не Раисой Адамовной, как обычно. Она тряхнула головой, чтобы отогнать ненужные мысли и напрасные надежды. К утру стишок был готов. А днем она отнесла его в журнал "Малютка", где ее ждали и любили как постоянного автора. Подписалась, как обычно, буквами "А. Э.". Вот, собственно, и все. Рае не показалось: князь действительно стал обращать на нее внимание. Они все чаще оставались вдвоем как будто случайно. Князю в срочном порядке нужно было обсудить с гувернанткой отметки мальчика, новое стихотворение очередного декадента... Но оба не решались признаться в своих чувствах даже себе самим. Она - потому что не смела и думать о такой выгодной партии. Он - потому что боялся оскорбить ее гордость. Все-таки разница в возрасте. Только через три года князь предложил своей гувернантке руку и сердце. Так Раиса Гедройц стала княгиней Кудашевой. - Тетя Рая совсем не была похожа на княгиню, - вспоминает Михаил Холмогоров. - Когда мне было пять лет, мама взяла меня к ней в гости. Тетя Рая оказалась совсем старенькой. Они с сестрой, такой же старушкой, ютились в малюсенькой комнате, похожей на чулан. А потом во время прогулки мама показала мне особняк на углу Воротниковского и Старопименовского переулка. — Раньше этот дом принадлежал тете Рае, - сказала она вдруг. Миша никак не мог поверить, что нищая старушка жила когда-то во дворце. В 70-е особнячок сломали, и от единственного счастливого времени в жизни Раисы Кудашевой не осталось ни следа. Тогда, в начале века, ее называли княгиней, у нее был собственный дом, любящий муж и приемный сын. Раиса уже почти позабыла о своих стишках про елочку. Как-то Раиса Адамовна с семейством ехала в Петербург. Попутчицами оказались бабушка и ее внучка. Познакомились, разговорились. Старушка попросила внучку спеть песенку. И девочка, расправив юбочку, запела: — В лесу родилась елочка, в лесу она росла! - А что же это за чудесная песенка? - спросила Кудашева с замиранием сердца. - О, это знаменитая новогодняя песенка из альбома композитора Бекмана. Он называется "Верочкины песенки". Просто клад для домашнего музицирования! Князь слушал вполуха и читал газету. Когда они остались одни, Рая решила: момент настал. То, что она тайно печатает стихи, тяготило ее. Ей хотелось, чтобы муж знал все. - Ты слышал песенку? - спросила она нерешительно. - Да. Прелестная, - улыбнулся князь. Похоже, он догадывался, куда клонит жена. - А слова? Слова тебе понравились? - О, я бы хотел познакомиться с автором, - князь улыбнулся еще шире. - Это я написала. Для нашего сына, - проговорила, краснея, княгиня. - Никогда не сомневался в твоих талантах, - сказал князь и поцеловал жену. Так Рая узнала, что она автор слов модной песенки. Впервые пути песни и ее создательницы пересеклись, чтобы снова разойтись, и уже надолго. К 1914 году обожаемый воспитанник Алеша вырос. Он бредил войной и сбежал на фронт. Отец, который уже перешагнул рубеж 60-летия, слег, не выдержав волнений, и вскоре умер - не выдержало сердце. Спустя некоторое время пришло извещение о смерти мальчика. Княгиня разом потеряла все. Так что утраты революции она приняла почти что равнодушно. 1917 год Кудашева провожала в полном одиночестве. Княгиня сидела у печурки и грела руки. Прислуга разбежалась. Она была одна, куталась в шаль и подбрасывала в огонь остатки мебели. Все бумаги, напоминающие о прошлом, давно пошли на обогрев комнаты. Только некоторые она оставила себе. И среди них - черновик стихотворения про елочку. Внезапно в дверь постучали. Она открыла. Красные матросы зашли в дверь, оставляя черные следы на паркете. Один из них, видимо, главный, вынул изо рта окурок, затушил о стену и бросил на пол. - Что вам угодно? - спросила княгиня как можно спокойнее. - Нам угодно, - издевательски прищурился матрос, - чтобы ты, контра, в течение десяти минут исчезла из дома, незаконно отнятого у трудового народа. Раиса Адамовна безропотно собрала вещи. Так началась ее новая жизнь. В этой жизни главным было стать как можно незаметнее, чтобы никому даже в голову не пришло о чем-то ее расспрашивать. В конце концов ей удалось устроиться в районную библиотеку, где она и просидела тихой мышкой до самого 1941 года. Между тем песенка жила триумфальной и праздничной жизнью. Ее пели на всех детских утренниках, исполняли на главной елке страны в Колонном зале, на ее сюжет рисовали открытки. Это была главная новогодняя песня страны. А создательница ее текста, никем не опознанная, выдавала в районной библиотеке советские книжки и классику, а по вечерам возвращалась в коммуналку к своим книгам, любимому коту и воспоминаниям. Как-то по радио она услышала бодрый дикторский голос: "Песенка про елочку, слова и музыка композитора Бекмана". Она позвонила жене своего племянника, Анне Холмогоровой (маме Михаила). Та возмутилась. Мало того что автор слов всенародной песни живет на нищенскую зарплату, так о нем еще и никто не знает! Может быть, и деньги за это получает кто-то другой! - Давайте попробуем доказать, что автор - это Вы, - неожиданно для себя предложила она престарелой родственнице. - Да как же это? - испугалась Раиса Адамовна. - Голубушка, не нужно. Стара я уже для таких подвигов. Да и происхождение мое... Не дай Бог кто узнает… - А мы все же попробуем, - не унималась родственница. Вот тут-то и пригодился черновик стихотворения, сохраненный Раисой Адамовной в далеком 18-м году. А еще в архиве чудом отыскались гонорарные ведомости всеми давно забытого журнала "Малютка". Состоялся суд. Деликатный вопрос о принадлежности к эксплуататорским классам удалось обойти. Процесс был выигран, и Кудашева была официально признана автором песни и должна была получать деньги с каждого ее исполнения. Но по-настоящему известной Раиса Адамовна стала только в 1958 году. Тогда в "Огоньке" работал будущий "отец" Электроника - Евгений Велтистов. Он бродил по городу в поисках интересных людей и набрел на Кудашеву. Появившееся в новогоднем "Огоньке" интервью переменило жизнь 80-летней старушки. Ей стали писать и звонить незнакомые люди, ее приглашали в школы и детские сады. Но было слишком поздно. "Я стараюсь крепиться и не падать духом, - писала Кудашева своей подруге Анне Ивановне Сытиной. - Не по силам я затеяла дело, слишком поздно эта история подошла ко мне" Михаил Холмогоров сидел у главного нотариуса города Москвы. Тот внимательно выслушал историю детской песенки и ее создательницы. - К сожалению, я ничего не могу для вас сделать. Когда умерла Ваша родственница, срок действия авторского права был другим. И он давно истек. А закон обратной силы не имеет. Михаил выслушал вердикт, понял, что миллионером ему никогда уже не стать и... совсем не огорчился. Пусть останется все как есть. Недавно на могиле Кудашевой на Пятницком кладбище Михаил поставил памятник. На нем - слова песенки про елочку. А сама песенка принадлежит всем. ...... Неизвестная "Елочка" . Раиса Кудашева посвятила своему воспитаннику не песенку, а сценарий детского утренника. Дети должны были по очереди зачитывать строфы. Но полный вариант песни начинается четырьмя неизвестными строфами: "Гнутся ветви мохнатые Вниз к головкам детей; Блещут бусы богатые Переливом огней; Шар за шариком прячется, А звезда за звездой, Нити светлые катятся, Словно дождь золотой: Поиграть, позабавиться Собрались дети тут И тебе, ель-красавица, Свою песню поют. Все звенит, разрастается Голосков детских хор, И, сверкая, качается Елки пышный убор. В лесу родилась елочка, В лесу она росла, Зимой и летом стройная, Зеленая была...»

Читаю «Колымские рассказы» Шаламова — это невероятно! Гениальный писатель! И не потому, что он пишет, а потому, какие чувства оставляет нам, прочитавшим его. Многие, прочтя, удивляются — откуда после всех этих ужасов это чувство очищения? Очень просто — Шаламов рассказывает о страданиях и своей бескомпромиссной правдой — единственным своим оружием — заставляет сострадать и преклоняться перед человеком, который был в аду. Данте пугались и уважали: он был в аду! Изобретенном им. А Шаламов был в настоящем. И настоящий оказался страшнее. Андрей Тарковский о Варламе Шаламове Из дневника, 13 января 1986 г.

В спальне Фаины Раневской над кроватью висел портрет ее любимого поэта. В шутку Фаина Георгиевна иногда говорила: «Да, я сплю с Пушкиным!». Раневская просто боготворила Александра Сергеевича. После инфаркта Фаину Георгиевну забрали в больницу, где она продолжала курить. Врачи, однажды застукав Раневскую с сигаретой, сделали ей замечание: - Вы дымите как паровоз. Чем же Вы дышите? На что актриса ответила: - Пушкиным! На вопрос, что она читает кроме Александра Сергеевича, Раневская невозмутимо говорила: «Ничего! Я уже старая и у меня нет ни времени, ни сил на чтение всякой ерунды, чем я занималась раньше». Портрет Пушкина занимал в комнате Раневской самое видное место. Томик поэта сопровождал ее всюду, он всегда должен был быть под рукой: когда она направлялась завтракать, когда садилась в кресло у телефона, и ни один ее разговор с друзьями не обходился без пушкинской темы. Однажды Фаина Георгиевна рассказала друзьям свой сон: «На ночь я почти всегда читаю Пушкина. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, я сказала бы ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь… Потом я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: — Оставь меня в покое, старая б…дь. Как ты надоела мне со своей любовью».

Вот дачный сад, где счастливы мы были: стеклянный шар, жасмин и частокол. Как некогда, каймою рдяной пыли верхи берез день тающий обвел. Все тот же вьется мотылек капустный (он опоздал - беспечный - на ночлег). Сегодня мне как будто и не грустно, что кануло все прежнее навек. Уж светляки зеленые лампадки зажгли в траве, и нежно - как тогда - мне шлет привет свой девственный и сладкий алмаз вечерний - первая звезда. Владимир Набоков 24 мая 1918г.

У Анны Ахматовой как-то спросили, как она относится к стихотворению Осипа Мандельштама о мороженом. "Терпеть не могу! У Осипа есть несколько таких невозможных стихотворений", - ответила Анна Андреевна и назвала в числе столь же нелюбимых стихи Мандельштама о галльском петухе и гербах всех стран. Два последних напоминать вам не будем, а про мороженое давайте почитаем вместе. Тем более, что этому стихотворению в этом году 110 лет исполнилось. ***** «Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит. Прозрачный стакан с ледяною водою. И в мир шоколада с румяной зарею, В молочные Альпы мечтанье летит. Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть, - И в тесной беседке, средь пыльных акаций, Принять благосклонно от булочных граций В затейливой чашечке хрупкую снедь... Подруга шарманки, появится вдруг Бродячего ледника пестрая крышка - И с жадным вниманием смотрит мальчишка В чудесного холода полный сундук. И боги не ведают - что он возьмет: Алмазные сливки иль вафлю с начинкой? Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой, Сверкая на солнце, божественный лед. --- В воспоминаниях младшего брата поэта, Евгения Мандельштама, находим такой эпизод: «Что ни день раздавался на улице протяжный крик «Мороженое... Сливочное... Клубничное...» и показывался ярко окрашенный ящик, установленный на двуколке, и за ним мороженщик в белом фартуке с длинной ложкой в руках. Он набирал мороженое из больших металлических банок, стоявших во льду, и раздавал пестрые кружочки покупателям». (с)

Oн трaтил нa рaбoту чaс времени тудa и чaс oбрaтнo. Нa трoллейбусе. Кaк гoвoрится, с кoнечнoй дo кoнечнoй. Этo еще тoгдa, кoгдa в гoрoде прoбoк не былo. Снaчaлa – этo примернo с пoлгoдa – oн тупo смoтрел в oкнo. A пoтoм пoдумaл, чтo зря время теряет. И нaчaл пoчему-тo учить фрaнцузский язык. Пoчему именнo фрaнцузский? A oн и сaм не знaл. Дoстaл сaмoучитель. Зaтем зaписи фoнетических упрaжнений. Нa пленке. Жил в oднoм рaйoне, a рaбoтaл в другoм. Этo пoзже метрo пoявилoсь. A рaньше трoллейбус и тoлькo трoллейбус. Сядешь нa скaмейку, чтoбы тебя не тoлкaли, и едешь. Скучнo ехaть. Дo прoтивнoгo. A кoгдa учишь – быстрее время идет. Прoездил двaдцaть летом – кaк oдин день. И увoлился. Пoтoму чтo пенсия. Дoмa не былo скучнo: пoявился интернет. И мoжнo былo сoвершенствoвaть фрaнцузский. Зaтем oни с женoй перебрaлись в деревню. Нaдoелo в гoрoде. Квaртиру - женaтoму сыну. A сaми тудa – нa прирoду. Дoм хoрoший. Две кoмнaты с oднoгo крыльцa. И пoчему-тo еще oднa кoмнaтa – с другoгo. Тaк предки их зaхoтели. Мoжет, и специaльнo – oтдельную гoренку сделaли. Зaвели oгoрoд. И oн, бывший гoрoдскoй служaщий, был пoхoж нa прoстoгo деревенскoгo мужикa. Oн брился рaз в три-четыре дня. Нoсил стaрые штaны, зaпрaвленные в сaпoги, инoгдa черные кaлoши нa бoсу нoгу, нa плечaх выцветшие рубaшки. Ведь в деревне некудa нaряжaться. В дoме гaз. И летний вoдoпрoвoд вo двoре. Грядки и грядки, небoльшoе куринoе семействo – жить мoжнo. Скучaть не прихoдится. Пoтoму чтo рaзумный aдеквaтный челoвек всегдa себе зaнятие нaйдет. Никoгдa не стaнет без делa сидеть. Тoлькo инoгдa, кoгдa устaнет. Или пoсле бaни. Из гoрoдa знaкoмые пoзвoнили. Пoпрoсили гoренку сдaть для свoих друзей. Супружескaя пaрa из Мoсквы. Oчень интеллигентные. Oн сoглaсился. Пoявились квaртирaнты. Вежливые, вoспитaнные люди. Гoренкa им пoнрaвилaсь. И деревня тoже ПOНРAВИЛAСЬ. Мужчинa выхoдил вo двoр с кoмпьютерoм и чтo-тo писaл. Чaсa двa или три. Нa трaве – пaрa кaких-тo спрaвoчникoв. A егo женa рисoвaлa. Aквaрелью. И деревенскую улицу, и куринoе семействo, и зaрoсли трaвы рядoм с зaбoрoм. Oн чтo-тo писaл, oнa рисoвaлa. Вечерaми oтпрaвлялись гулять. С хoзяевaми дoмa не oбщaлись. Тaк, инoгдa – пo быту чтo-нибудь. Oчень приветливые и вoспитaнные люди. Нa них смoтреть – удoвoльствие. Пoтoму чтo культурa, пoтoму чтo изыскaннoсть, пoтoму чтo утoнченнoсть. Кaк-тo oн с улицы выкaшивaл крaпиву. A жильцы вышли пoсидеть нa скaмейке. Вдруг услышaл фрaнцузскую речь. У негo срaзу все oпустилoсь внутри, a зaтем снoвa пoднялoсь - oт вoстoргa. И oн нaрoчнo придвинулся к гoвoрящим ближе, чтoбы пoслушaть и нaслaдиться. И пooбщaться – непременнo пooбщaться! Дaмa-худoжницa гoвoрит: - Пoсмoтри нa этoгo мужичкa. Всю жизнь кoсит крaпиву, a зимoй у oкнa зевaет. И ничегo ему не нaдo. Примитивный деревенский тип. Ты пoсмoтри: щетинa, стaрaя рубaхa и сaпoги. Нa нем время oстaнoвилoсь. С девятнaдцaтoгo векa, нaвернoе. A муж-писaтель oтвечaет: - Дa, a мы всё o духoвных прoблемaх. Всё o них. Вечные пoиски смыслa, кoтoрый ускoльзaет. Хoзяин дoмa пoлoжил кoсу, вытер руки o стaрые штaны. И пo-фрaнцузски скaзaл: - Не тaм смысл ищете. Егo в высoкoмерии и в гoрдoсти нет. Не былo и не будет. У негo хoрoшее прoизнoшение. И oшибoк в речи нет. Oн знaл, чтo нет. Не хoтел видеть, кaк oни пoбледнели, кaк вытянулись их лицa. Пoбежaли зa ним, зaсуетились. И вoпрoсы, вoпрoсы: - Ктo вы тaкoй? Чтo вы зa челoвек? A oн пoвернулся и скaзaл. Снoвa пo-фрaнцузски: - A я сoслaнный декaбрист. Гoсудaрь Никoлaй сoслaл. Зa учaстие в вoсстaнии. Тaк вoт с девятнaдцaтoгo векa – тут. Летoм крaпиву кoшу. A зимoй у oкнa зевaю. Г. Жаркой

Булату Шалвовичу Окуджаве сегодня 100 лет. И он первый без официозного металла в голосе прошептал нам по секрету, что у нас в груди не пламенный мотор, а сердце, и если ему больно или тоскливо – то это не стыдно. И мы поверили – с тех пор так и живем. Когда мне невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье – куда же бросаться, как не к Окуджаве. И про войну он все знал – "Ах, война, что ж ты сделала, подлая..."– нет, это мы подлые, потому что слова эти больше, не поперхнувшись, не прочтешь, и «наши мальчики» – совсем не те мальчики, колом в горле стоят, и все мы знаем, почему. 100-летие Окуджавы – это все равно великий праздник, потому что любая война когда-нибудь кончится, даже самая бессмысленная, а он останется. И будет цвести его роза – В склянке темного стекла // Из-под импортного пива. И синий троллейбус будет плыть по Москве. Пока земля еще вертится, конечно.