Предыдущая публикация
Я обычная мама.
Бываю веселой и шаловливой, а бываю недовольной и раздражённой. Всякой бываю.
Я честно устала на карантине, у меня как будто сели батарейки, я третьи сутки не хочу играть, читать и даже разговаривать. Потухли глаза и голос стал тише.
Это нормально. У меня бывает. Моменты замедления и жажда одиночества. Сутки самой с собой и ни о чем. Смотреть в небо, слушать ветер, путаться пальцами в собственных мыслях и безжалостно выдергивать их оттуда, как седые волосы из причёски.
Но я встаю у зеркала собственного одиночества, заглядываю самой себе в глаза и... на заднем фоне тут же нарисовывается сын:
-Привет. А чего ты тут?
-Куда смотришь?
-О чем думаешь?
-Мама, всё в порядке? Ты стала очень тихая...
И на меня накатывает раздражение. Потому что это нормально - хотеть побыть в одиночестве. Нормально - любить ребёнка, но уставать быть с ним и только с ним, и только самой - вот уже 52 дня.
До этого были няни, бабушки, дедушки, воспитатели, учителя. Был мой законный выходной в воскресенье, когда сын принадлежал только папе, а я себе. Ешьте Макдональдс, играйте в гаджеты, только не рассказывайте мне об этом. У меня выходной.
А сейчас я работаю мамой 52 дня без права на передышку. И раздражаюсь. И упаковываю своё раздражение в тишину.
Так сильно злилась я только в те первые месяцы после родов, когда передо мной вдруг захлопнулись все двери. Особенно входная в квартиру. Я не могла вскочить и пойти по своим делам без оглядки на то, что в десять нуль-нуль у меня кормление. И надо поменять памперс. И укачать на сон. И снова покормить. И петь колыбельную. И купать. И качать. И так по кругу до сумасшествия.
Я почти не помню тех месяцев. Я помню только своё глухое раздражение, которое я пыталась упаковать в тишину.
Мне кажется, я была тогда отвратительной матерью. Не разговаривала, не улыбалась, не тетёшкала ребёнка, хотя должна была. Обязана.
А я не делала.
И когда на лекции по психологии я узнала про привязанность, формирующуюся в первый год жизни, то сразу же ухнула в вину. Ещё бы! Вот она, травма, несовместимая с нормальной жизнью. Теперь мой сын будет всю жизнь иметь проблемы с близкими отношениями, так в учебнике вон написано.
И да, он сейчас улыбается и на вид вполне довольный ребёнок, но я-то знаю - травма!
А вчера нашла накопитель с тысячами фоток и видео с тех самых времён. Обложилась подушками, сверху моего гнезда тут же приземлился ребёнок:
-Чего смотреть собираешься?
И мы весь вечер смотрели на кадры, где я улыбаюсь, гулю и тетёшкаю. Кормлю, приговаривая ласковые словечки, и купаю, щекоча пяточки.
На мне не видно грыж межпозвоночных дисков и синяков от бессонных ночей. А на моем ребёнке - травмы.
Я там, в накопителе, нормальная мама.
И я всматриваюсь, всматриваюсь внимательно - это точно я?
Потому что память подсовывает другие воспоминания.
И моя вина вдруг начинает вымываться потоками этих видео. И я перестаю верить накопителю памяти внутри своей головы, а верю вот этому - внешнему.
-Мама, а у меня когда-нибудь будет такой хороший ребёночек?
-Конечно, будет. Потому что дети - это счастье!
-Ты тут счастливая!
-Да, сын. И ты тоже.
Даже если мы оба этого не помним...
Пройдёт карантин, и в памяти может остаться 52 дня и состояние усталости, и внутренняя тишина.
Но я залезу в телефон и вдруг обнаружу сотни кадров, где мы хохочем на диване в обнимку, строим рожицы и ещё одна, где я уснула на коврике в процессе игры в лего. Прямо между пожарной частью и портом с акулой.
Мы тут тоже были счастливые. Даже если вдруг забудем.
Автор: Лёля Тарасевич
Следующая публикация
Нет комментариев