Предыдущая публикация
– Ты тайги не бойся.
Когда к ней с добром, она завсегда поможет и укроет. Господу надо помолиться, Яша. Его просить...
– Ты же вон молишься, а проку все нет, – слабо усмехнулся тот. – Да и не мне к Нему обращаться. Не в надежде я на Него. Подходил я к Нему, было дело, да отошел опосля. Вот Он – если Он есть – и спросит, что, мол, чего же это ты, друг ситцевый, раньше не обращался, когда здоровый был? Не-е, неладно это было бы с моей стороны. Не привык я душой кривить.
– А ты и не криви. Расскажи Ему все как есть, и чего ты хочешь...
– Кому? Он что, здесь рядом, ли че ли? Как это Он услышит? Да тут за сотню верст ни души...
– Он всегда рядом, Яков. Только Его принять надо.
В сердце принять. И попросить, чтобы спас тебя.
– Слышал я уже все это, Алик. От Адама слышал.
Только я и тогда в этом сомневался, и сейчас не сильно в это верю. Спасти себя могу только я сам, – тяжко вздохнул Яков. – Я всю свою жизнь надеялся только на себя.
– Я знаю, Яша. Но теперь я прошу тебя: помолись Богу. Я уверен, что Он нам поможет. Нам – пони-маешь! Неужели ты думаешь, что мы с тобой вот так просто, случайно на лесоповале встретились? Неужели ты случайно спас меня от смерти верной?
– Нет, Альвин, это не случайно, не думаю я так.
Я все себя об этом спрашиваю и гадаю.
– Вот. Ты гадаешь, а я уже давно знаю, что на то была Его Божья воля. Только я не торопил тебя к Нему идти, а теперь боюсь, что сильно я замедлил. Вот и прошу тебя помолиться. Может это моя последняя просьба, Яков. Ни о чем больше не прошу.
– Раз ты так хочешь, я попробую. Хорошо бы только, если бы видеть, кому молиться. Жена-то моя, Варвара, иногда на иконку молилась. И у мамы, помню, иконка была. А нам – на кого?
– Иконка, нам это необязательно, Яша. Христос в сердце живым входит и остается там навсегда. – Аль-вину становилось трудно говорить, он часто хватал ртом воздух. – Есть стих такой в Библии: „Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною“.
Понимаешь, о чем это?
Слушает Яков внимательно, головой покачивает.
– Больно мудрено, Алик. В какие это такие двери? Кто стучит?
– Христос! Это Он к тебе стучит. Неужели не откроешь Ему?
Голос Альвина угасает и Якову становится невыносимо жаль его.
– Да как же это сделать-то, родимый?
– Я же сказал: помолиться.
– Так ты давай молись, а я за тобой повторять буду.
– Повторяй, Якобушка, повторяй. – И зашелестели адресованные Богу проникновенные слова, вплетаясь в предрассветную музыку леса. Это набирала обороты мелодия лесной переклички – птичий гомон становился все звонче и разнообразнее. Сначала Яков машинально повторял слова вслед товарищу, потом вдруг какой-то неведомой болью осознал их щемящую мольбу, и голос его дрогнул и тут же приобрел жалостливые нотки, идущие из самой глубины души, и откуда-то взявшиеся слова воскресшей надежды помимо воли разбередили его душу.
И уже не слыша Альвина, зашептал он собственные слова: слова, которые давным-давно носил в себе, но не умел высказать. Да и не знал – кому. Случалось, что и сознательно прятал их на самые задворки души. Потом незаметно утих, утонул во внезапно охватившем его умилении и только чуть шевелил губами, устремившись в небеса невидящим взором. И уже не хотелось возвращаться из этой молитвы. Он даже не замечал слез, скатывавшихся по небритым щекам в густую всклокоченную бороду. Но заметил это Альвин и в счастливом умиротворении закрыл глаза. „Благодарю Тебя, Господи, что не оставляешь его Своей милостью...»
Виталий Полозов "Укрой, тайга"
Следующая публикация
Комментарии 1