Влияния на Суфизм разных религий.

Кроме древнейших традиций, берущих начало от Египетских мистерий и нового импульса - откровения (открытия), которые подвигли на поиски личного духовного общения, мы можем провести связь между Суфизмом и мистическими потоками других великих религий, встречающихся на Среднем Востоке. Для Универсального Суфизма – Суфизма обновлённого и вдохновлённого Хазрат Инайят Ханом, - эти связи имеют большое значение, ибо именно простое слияние различных мистических потоков в Суфизм, показывает его универсальный характер. В данном контексте подобает упомянуть великую Суфийскую личность Шихабуддин Йаха аль Сухраварди (1151-91), который, в высшей степени творческим и индивидуальным подходом, стремился объединить различные формы и движения Суфизма в единое философское и эзотерическое целое. В основном, Сухраварди старался придать большую роль в Суфизме духовным и символическим элементам из Герметической и Зороастрийской Традиций.
Борьба между добром и злом, светом и тьмой, играет важную роль в Зороастрийской религии. Сухраварди построил мистическую философию просветления, основанную на принципе божественного света. Его наиболее известные работы это Философия Просветления и Храм Света (в связи с этим интересно, что, будучи молодым человеком, Хазрат Инайят Хан чувствовал особенную близость к Парсам, Зороастрийцам, которые были наиболее продвинутой социальной группой, живущей в то время в его родном Бароде).
Сухраварди находился в поисках живого синтеза, основанного на многолетней и вековой мистической традиции, выраженной сначала Гермесом, затем мудрецами Индии и Персии.
В обществе, где развивался Суфизм, традиционной религией был Иудаизм. Главным образом это была личность Моисея, великого Еврейского пророка, вдохновлявшая Суфиев. Как говорил Хазрат Инайят Хан: «Моисей, наиболее яркий пророк Старого Завета … был основным героем поэм Аравии и Персии, и в поэтических произведениях персидских Суфиев, Моисей упоминается так же часто, как Кришна в Индуистской литературе».
Так, история «восхождения Моисея на гору Синай такова»: поднявшись на вершину, он увидел вспышку молнии, настолько сильную, что она потрясла всё его существо. Моисей упал без сознания, и когда чувства вернулись к нему, озарение сошло на него». Хазрат Инайят Хан объясняет, что это пример того, что «озарение может снизойти на душу человека в одно мгновение». И падение Моисея на землю может быть интерпретировано как крест, означающий, «Меня нет, есть Ты». Для того, чтобы быть нужно пройти состояние небытия. В Суфийских терминах это называется «фана», когда человек думает: «Я не то, чем всегда себя представлял». Это истинное самоотречение, которое Индусы называют «лайа», а Буддисты «аннигиляцией» (уничтожением). Это уничтожение ложной личности, которое открывает путь для истинного «я»; и однажды сделав это, человек всё ближе и ближе приближается к Богу, до тех пор, пока он не предстанет перед лицом своего божественного идеала, с которым он может общаться каждый момент своей жизни.
Христианское влияние происходило главным образом от Восточного Христианства, близкого к Арабской мысли и темпераменту. В то время как Христианские монахи и аскеты, примером и рассказами, обеспечивали путь своим устремлённым мусульманским соратникам, между ними были длительные, дружественные отношения. Переход от аскетической набожности и обязательств к совершенному мистицизму, был ускорен преобладанием духовного осознания любви к Богу. Кажется, что повышенное внимание к этому решающему элементу всегда было живо в различных, религиозных традициях этого периода. И поэтому нельзя сказать, что какая-либо другая религия становится преобладающей, но взаимодействие выразительности поэзии и афоризмов между этими различными группами должно было увеличить это влияние.
Независимо от всего этого, личность Иисуса сильно повлияла на аскетический и мистический идеализм. Этот уникальный и выдающийся случай имел очень сильный импульс. Мансур Аль Халладж (как он главным образом был известен) оставался одним из наиболее великих имён Суфизма на протяжении веков. Его знаменитая фраза «Ана аль Хакк («Я есмь истина» или «Я есмь Бог») привела его к казни за подстрекательство к ереси в 922г. В его провозглашениях о Боге, воплощённом в человека, главным примером был Иисус, и он сознательно и уверенно принял наказание и страдание как часть и цену его божественной судьбы. Должно признать, на самом деле, что он провоцировал своё мученичество. Как многие другие, включая его собственного учителя Аль Джунайда и сторонника крайних взглядов Байазида Бистами, Аль Халладж мог бы избежать казни и остаться невридимым, если бы он не провозглашал так открыто свои убеждения, ибо, правительство калифа, преследовало подобные, идеологически неприемлемые доктрины, только в случае, если они могли привести к общественным волнениям и беспорядкам. Он старался свидетельствовать почти по-христиански, настойчиво провозглашая свои убеждения. Воплощение и страдания Христа были источником его вдохновения; и, конечно, высказывание Аль Халладжа «Я есть Бог» было сущностью Суфийского мистицизма. Оно было порождено осознанием, что истина есть Бог и Бог Единый, Единственносущий и Всеобъемлющий. Это отождествление с нашей ограниченной личностью делает невозможным для нас объединение в сознании с божественной Сущностью. Как только отождествление разрушается, человек начинает осознавать единство. Аль Халладж молился: «О, Господь, сотри Тобой моё «это Я», которое так терзает меня». И когда единение было ниспослано ему, он пережил то состояние, выраженное в «Ан аль Хакк», «Я есть Бог». Но наиболее волнующими были его благородные слова на казни:
«О, Господь, я молю Тебя, позволь мне быть благодарным за Твоё милосердие, дарованое мне Тобой. Ты скрыл от других то, что показал мне – великолепие Твоего сияющего сострадания. Ты дал мне право созерцать таинства Твоего внутреннего сознания и не позволил это другим. Как и тем, что стоят передо мной. Твои служители, приверженцы религии, жаждущие Твоего покровительства, собравшиеся здесь, чтобы убить меня, прости их и помилуй, ибо если бы Ты показал им, то, что скрыто, я бы не страдал здесь. Хвала Тебе, и что бы то ни было, на всё воля Твоя».
Более трудно проследить влияние на Суфизм других основных, религиозных течений, Индуизма и Буддизма. Но интересно заметить, как Байазид Бистами (9 век) основывал свои собственные подлинные мистические переживания на Упанишадах. Было показано, что такие отношения являются действительно реальностью, вероятно Суфийским учителем из прекрасно выраженного в стихах в Ведантической традиции. Таким образом, среди экстатических восклицаний Бистами, мы находим знаменитое «Это есть Ты»; и «Хвала Мне», тоже просматривается в Упанишадах; так же как «Я есть Он». Такие глубокие переживания осознавания единства с Богом являются основными для всего мистицизма. Бистами также использовал вклад Индуизма; так, он ввёл определение концепции майя: иллюзия внешнего мира.
И в заключение, мы знаем, что в Байкхе, в восточной Персии, существовала активная Буддистская община (теперь это территория Афганистана и Туркестана); и то, что этот город позднее стал известен своими Суфиями. Один из наиболее знаменитых ранних суфийских аскетов, вышедших оттуда, символизировал связь между бхикшу и захидами, Буддистскими и Суфийскими аскетами. Это был Ибрагим Б. Адхам, принц Байкха, сын короля Хорасана. Легенда о его обращении к аскетизму очень часто сравнивается с историей Гаутама Будды. Во время охоты он услышал голос, обращённый к нему. «Это не то, для чего ты был создан; это не то, чем ты должен заниматься». Он посмотрел вокруг, никого не увидел и сказал: «Изыди». Но, продолжив, он услышал тот же голос более отчётливо. Всё повторилось снова и снова; и он подчинился «воле Бога».
Как то раз, Адхама попросили дать определение служению, на что он ответил: «Начало служению есть медитация и молчание, сохранённые для вспоминания Бога». (Означает Суфийскую практику зикр). Всё это показывает, что ранние Суфии делали акцент на внутренней жизни.
Хендрик Йоханнес Виттевин