Предыдущая публикация
Светка призастыла в платье, натянутом на голову, а выходящая уже из кабинета Ирка выпучила глаза и прикусила верхнюю губу.
Так и вышла – с губой …
– Девки, там Верка беременная, – сразу выпалила в коридоре.
Дело было после уроков. Весть сразу разбежалась по сельской школе, а через пару часов об этом знало уже все село.
И когда, приехавшая с работы на автобусе мать Веры Галина, зашла в магазин, и когда шла по мокрой от весеннего дождя улице с ней здоровались особенно приветливо. Старушки даже издалека покричали – поздоровались.
“Какие все сегодня!” – подумала Галина, осмотрев себя. Уж не случился ли казус в одежде? Чего это все так на нее реагируют?
Дом открыла ключом, Гена на дежурстве, сутки, и Верки тоже нет. Значит, на художке своей. Там она готова была сидеть и днём и ночью.
Было время, когда Галина начала по этому поводу скандалить, призывать – бросить. Уж больно много времени занимало это бессмысленное рисование. Дома столько дел!
А потом поняла – десятый класс …учеба у дочери движется с переменным успехом, а вот это умение рисовать и поможет поступить туда, где конкурс творческий. Верка нарисует хоть черта лысого. В последнее время ее картины побеждали на школьных и районных конкурсах, выставляли их на разных выставках.
Вообще-то, дочка точно ни в нее. Галина активная всегда была, улыбчивая, а Вера замкнутая, вся – в себе. Иногда слова не вытянешь, да ещё и с ленцой девка. Вот только рисование ее и увлекло.
И преподаватель ее хвалил, Максим Андреевич. А его Галина уважала. Хороший, известный даже в их краях, художник из местных, вернулся на родину совсем недавно. Говорят, разошелся с женой, оставил ей квартиру, а сам сюда – к матери-старушке приехал. Он и пророчил Вере обучение. Говорил Галине, что поступит на художественное отделение педвуза дочка – легко.
Вера вернулась, когда уже начало смеркаться. В руках мольберт, папка.
– Наконец-то. Ходили что ли куда?
– Да, в лес.
– Не рановато? Весна-то только-только… Покажешь? – Галина вытирала руки кухонным полотенцем.
В последнее время полюбила она смотреть недоделанные работы дочки, следить, как из набросков вырастают картины.
Вера пристально посмотрела на мать – ясно, ещё не доложили. Надо же! Только что ее остановили знакомые восьмиклассницы, стоящие кучкой:
– Вер, чего это врут-то про тебя? Говорят, беременная…
– Пусть говорят, – обе руки заняты, она быстро пошла дальше.
– Ну так правда или нет? – крикнули в спину, но Вера не оглянулась.
Почему не сообщили матери?
Да все просто. Врачиха и медичка неместные, уехали раньше, чем мама вернулась с работы, а классная Еленушка, хоть и недалеко живёт, но всегда приторможенная, ей надо самой ещё переварить.
Ну, а народ, соседки-кумушки, если и знают, будут шептаться, но в лицо не спросят. Это тебе не глупые восьмиклашки.
Вера достала лист, повернула матери. На первом плане одинокая берёза, ещё без листвы. Кажется будто вышла она из хвойного леса, будто оглянулась, смотрит туда как-то жалостливо. Верхние ветви она вынесла к свету, солнечные лучи озаряют их. А снизу – тень. И маленький росток прикорнул к стволу, а она прикрывает его своими ветвями, как шатром. Рисунок ещё не в красках, но уже рельефно вырисован и очень красив.
– Это где ж это у нас такая берёза? – Галина не могла узнать место.
– Да нигде, – махнула рукой Вера, – Мы на балке рисовали, а там берёз много, вот и…
Она пошла разбирать свои художества, переодеваться. Надо было опередить классную, сказать матери новость. Но она решила сначала спокойно поесть. Успеется – пусть мать ещё побудет в духе.
Она стянула школьное платье и тут в окно увидела Еленушку, голова классной плыла над низким их заборчиком.
Эх, не успела! В колготках и майке выбежала Верка на кухню.
– Мам, там Елена Павловна идёт. В общем, не удивляйся ничему и не кричи, ладно. Я потом тебе все объясню. В общем, я – беременная.
Галина так и застыла посреди кухни, а Вера накинула огородную грязную куртку и пошла открывать дверь классной.
– Мать знает? – тихонько спросила учитель Веру.
Та кивнула.
– Здра-авствуйте! – пропела Еленушка, лицо, как на похоронах.
– Здрасьте, Елена Павловна, – Галина бросилась убирать со стола, прикрыла зачем-то собой раковину с посудой, – Может в комнату?
Они прошли в комнату. Вера быстро засунула в шкаф свою одежду. Галина с Еленушкой сели на диван, а Вера напротив них у другой стены – на стул. Она так и сидела в куртке поверх майки.
– Да я ненадолго. Ничего ещё не знаю, решения нет. Просто директор сказала – поговорить, вот я и пришла. Что думаете?
– Так ить, – мать развела руками, вопросительно посмотрела на дочь, – А ты чего в грязной-то куртке? Не стыдно? Поди – переоденься.
Вера с удовольствием бы пошла, но вся ее одежда была тут. Все их жилье – это кухня, эта комната и маленький чуланчик без окон, отделенный от кухни дощатой, не доходящей до потолка перегородкой. Там спали мать и Гена, ее сожитель.
Она залезла в шкаф, достала халат и пошла в чулан. Разговор слышала.
– Так от кого беременна-то? Я ничего не понимаю, – спрашивала мать.
– Здрасьте. Я как раз к вам и пришла это узнать. Ей же нет восемнадцати, понимаете. Это ж уголовное дело – растление малолетних. Такой позор на школу. И не отпишемся теперь. А ведь экзамены…чуток осталось и потерпеть-то! Я уж знаете сколько выслушала…, – Еленушка говорила плаксиво, растянуто.
– Это ошибка какая-то. Не может быть!
– Как ошибка? Какая ошибка? Она ж сама призналась врачу.
– Сама?
Послышались быстрые материнские шаги:
– А ну, подь к нам, Вер, – Вера пришла, села на стул, обречённо опустила голову, – Ты правда беременна?
Она кивнула.
– А от кого? С кем…– Галина запнулась, только сейчас представилось, что дочь … и стало невыносимо стыдно.
Вера молчала. Мать моргала глазами, заговорила Еленушка.
– Ты пойми, Верочка, это все равно выяснится. Ты же несовершеннолетняя, милицию подключат, допрашивать будут всех ребят. Ну, стыдно ж будет. Лучше –скажи сразу. Может он и согласен жениться? Тогда вообще все хорошо, тогда загладим, и экзамены сдашь. А? С кем дружила-то, скажи…
Вера молчала.
Еленушка хлопнула себя по коленям, встала.
– Так и знала. Вера у нас неразговорчивая.
– Так ведь она и не дружила с мальчиками-то, не было у нее, – Галина все ещё не могла прийти в себя от новости.
– Это-то и плохо, – Еленушка совала ноги в сапоги, – Так бы хоть ясно было. А теперь подозревать кого? А вдруг это взрослый мужчина. А? Вер, не взрослый? – Вера молчала, – Вот и думай теперь, – охала Еленушка.
Они оставили Веру в доме, вместе вышли на улицу и ещё долго беседовали во дворе.
А Вера смотрела на растерянную мать. Худая, голые ноги чуть прикрытые коротким халатом в дворовых калошах, накинута куртка, которую только что сняла Вера. Она наклонилась к Еленушке, оправдывается, кивает.
Больше всего в этой истории ей было жалко маму. Поэтому и боялась она ей сказать до сих пор. Глупо, наверное, было молчать, не признаться матери, но она никак не находила момент – признаться.
Мать в последние полгода ожила. Этим летом появился у нее Гена. Познакомились они в леспромхозе, начали жить вместе. Он был моложе на десять лет, поэтому мама молодилась. Носила короткие платья, была весела, постриглась и сделала завивку.
Да и в доме стало живее, радостнее. Вера была сначала рада за маму. Она уж взрослая, вот-вот – отрезанный ломоть. Да и Гена как-то быстро вошёл в их маленький дом. Точнее будет сказать в их четвертину.
Дом принадлежал совхозу, делился на четыре угла, и в каждом – по семье. Получила мама его от совхоза, когда осталась тут работать на птичнике.
Но через несколько месяцев мама с Геной начали ругаться – Гена поглядывал на сторону, а мама переживала за свой возраст. Она хорохорилась, молодилась, но ревновала его все больше. Кусала губы, когда задерживался он на работе, ругалась с ним на гулянках.
И Вере все больше казалось, что Гена у них не задержится, убежит от материнской ревности.
А сейчас ещё и она – со своей беременностью. Этого только маме не хватало! Было жаль, что так она ее подвела. Так хотелось ей счастья.
– Ну, Верка, ну…, – Галина стягивала калоши, – Давай рассказывай. Как так-то? Вот уж не ожидала от тебя. Что делать-то теперь, а? Павловна твоя говорит – в больницу надо. Кто он? Как случилось-то у тебя? Что ж ты, девка!
Вопросов у Галины было много, и она ждала – дочь сейчас все объяснит, как-то развеет ее страхи. А может все это просто шутка, ошибка?
– Мам, не спрашивай. Я – спать.
Дочь посмотрела на нее, развернулась и ушла в комнату, скрипнули пружины дивана. Галина вошла следом, дочь лежала, отвернувшись.
– Вера! Верка, а ну вставай! А ну поговори с матерью!
Но дочь не шелохнулась.
– Ах ты!
Галина подошла, развернула дочь силой, заставила сесть.
– Ты что это, а? Беременная от кого? Говори, я ему – гаду…
– Не надо…
– Что не надо? Как это не надо? Говори – кто?
– Я сама, мам, виновата, никто больше.
– Как это сама? Как сама-то?
Смутная догадка распыляла Галину. Неужели художник? Он! Кто ещё?
На танцы Верка не бегала, с мальчишками не водилась. Только вот к художнику и шастала. А там…там она самая старшая. Остальные все младше, дети совсем.
– Завтра отпрошусь утром, и в больницу поедем. Ясно? – уже успокаивалась Галина, присела на диван. Дочь опять отвернулась, обхватила колени руками.
– Поедем, – пробурчала Вера, не оборачиваясь.
На молочно-розовой шейке дочки – билась голубая жилка, и на нее так жалко было смотреть. Сердце у Галины защемило. Кто-то обидел дочку!
Галина засобиралась. Прямо сейчас пойдет к этому художнику и все выяснит. Весь день он с детьми, а сейчас – вечер, самое время. Пусть отвечает за то, что натворил.
Ну, гад!…
Продолжение >>Здесь
Следующая публикация
Комментарии 86