Предыдущая публикация
·
«ВЛЮБИТЬСЯ – И СЫГРАТЬ!»
13 января 1987 года скончался великий артист
Игорь Владимирович Ильинский
В МОЕЙ старой записной книжке есть такая строчка: «Москва, Колобовский пер. 2, кв. 5, тел. 299-12-80». Так вот, однажды, в начале 1979-го, конечно, предварительно созвонившись, пришёл я по этому адресу, и дверь мне открыл...
Помнишь, дорогой читатель, как ошалело мчался, спасаясь от домогательств перезрелой вдовы, юный закройщик из Торжка? А похождения бродяги Тапиоки из «Процесса о трёх миллионах» вспоминаешь? А воришку Франца из «Праздника святого Иоргена»? А бюрократа Бывалова из «Волги-Волги»? А начальствующего дурака Огурцова из «Карнавальной ночи»?
Да, в дверях стоял именно он – комик № 1 советского немого, а потом и звукового кино, увенчанный всеми лаврами (Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и трижды – Сталинской премии) Игорь Владимирович Ильинский.
Здороваясь, я невольно рассмеялся, потому что в памяти всплыл забавный эпизод: как в середине 50-х в актовом зале ЛГУ этот знаменитейший артист, которому было уже больше «полтинника», прочитав басню Крылова «Слон и моська» («Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона!»), лихо подбежал к беломраморной колонне, поднял ногу, как это делают собачки, и спустя несколько секунд юркнул за кулисы. Мы, зрители, от восторга завыли... Напомнил про это Игорю Владимировичу. Он ухмыльнулся:
– Да, похулиганить я любил!..
Но на сей раз речь мы сразу завели о серьёзном, потому что накануне на сцене Малого театра я увидел хозяина квартиры в роли Льва Толстого...
Помнишь, дорогой читатель, как ошалело мчался, спасаясь от домогательств перезрелой вдовы, юный закройщик из Торжка? А похождения бродяги Тапиоки из «Процесса о трёх миллионах» вспоминаешь? А воришку Франца из «Праздника святого Иоргена»? А бюрократа Бывалова из «Волги-Волги»? А начальствующего дурака Огурцова из «Карнавальной ночи»?
Да, в дверях стоял именно он – комик № 1 советского немого, а потом и звукового кино, увенчанный всеми лаврами (Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и трижды – Сталинской премии) Игорь Владимирович Ильинский.
Здороваясь, я невольно рассмеялся, потому что в памяти всплыл забавный эпизод: как в середине 50-х в актовом зале ЛГУ этот знаменитейший артист, которому было уже больше «полтинника», прочитав басню Крылова «Слон и моська» («Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона!»), лихо подбежал к беломраморной колонне, поднял ногу, как это делают собачки, и спустя несколько секунд юркнул за кулисы. Мы, зрители, от восторга завыли... Напомнил про это Игорю Владимировичу. Он ухмыльнулся:
– Да, похулиганить я любил!..
Но на сей раз речь мы сразу завели о серьёзном, потому что накануне на сцене Малого театра я увидел хозяина квартиры в роли Льва Толстого...
***
И СКАЗАЛ ему, что вчера, на спектакле «Возвращение на круги своя», сразу же мне показалось, что ощущаю особое волнение артиста, даже трепет, перед образом, который выпало счастье сыграть на сей раз... Ильинский согласно кивнул головой:
– Вы верно почувствовали... А ведь поначалу от этой роли отказывался, думал: не потяну. Да и сейчас еще, признаться, пребываю в сомнениях... Пугал сам факт облачения во внешний образ Льва Николаевича. И потом – как вообще можно сыграть величайшего писателя Земли?.. Пьеса сложнейшая, и связано это, в первую очередь, с тем, что весь текст в ней – строго документален...
Я удивился: разве документализм роли создает для актёра какие-то дополнительные трудности? Ильинский пояснил:
– Да, в спектакле я действительно говорю словами самого Толстого, но всё дело в том, что в жизни Лев Николаевич этих слов не произносил. Он их записывал. Его слова драматург Ион Друцэ извлёк из толстовского дневника, писем... А дневник и письма, согласитесь, – всё-таки не живая речь, и поэтому текст пьесы вышел суховатым... Правда, когда Друцэ читал пьесу нам в театре впервые, никто всех этих «орешков», которые раскусить совсем не просто, тогда не заметил – потому что мы сразу же ощутили в ней особый нравственный кислород, и этот кислород буквально обжёг нам дыхание... Пожалуй, когда работал над ролью, в моей актёрской психике случился какой-то переворот. Впрочем, он и не мог не случиться: столь долгое общение с Толстым для художника даром не проходит...
И СКАЗАЛ ему, что вчера, на спектакле «Возвращение на круги своя», сразу же мне показалось, что ощущаю особое волнение артиста, даже трепет, перед образом, который выпало счастье сыграть на сей раз... Ильинский согласно кивнул головой:
– Вы верно почувствовали... А ведь поначалу от этой роли отказывался, думал: не потяну. Да и сейчас еще, признаться, пребываю в сомнениях... Пугал сам факт облачения во внешний образ Льва Николаевича. И потом – как вообще можно сыграть величайшего писателя Земли?.. Пьеса сложнейшая, и связано это, в первую очередь, с тем, что весь текст в ней – строго документален...
Я удивился: разве документализм роли создает для актёра какие-то дополнительные трудности? Ильинский пояснил:
– Да, в спектакле я действительно говорю словами самого Толстого, но всё дело в том, что в жизни Лев Николаевич этих слов не произносил. Он их записывал. Его слова драматург Ион Друцэ извлёк из толстовского дневника, писем... А дневник и письма, согласитесь, – всё-таки не живая речь, и поэтому текст пьесы вышел суховатым... Правда, когда Друцэ читал пьесу нам в театре впервые, никто всех этих «орешков», которые раскусить совсем не просто, тогда не заметил – потому что мы сразу же ощутили в ней особый нравственный кислород, и этот кислород буквально обжёг нам дыхание... Пожалуй, когда работал над ролью, в моей актёрской психике случился какой-то переворот. Впрочем, он и не мог не случиться: столь долгое общение с Толстым для художника даром не проходит...
***
ДА, Толстой... А ведь были до этого в его репертуаре и Тихон в «Грозе», и Расплюев в «Свадьбе Кречинского», и Аким во «Власти тьмы», которого играет уже больше двух десятков лет... И Аркашка Счастливцев в «Лесе» – он тоже до сих пор с артистом... Однако далеко не каждому суждено побывать на спектаклях Малого театра, страна-то большая, и по-прежнему очень многие зрители, вернее – кинозрители, считают моего собеседника актёром только комедийным. Как он к этому относится?
– Без восторга. Подобное зрительское мнение, увы, давно мне мешает. Читаю на эстраде, допустим, «Старосветских помещиков», а кто-то недоумевает: зачем ему Гоголь? Он же создан для Зощенко! Или появляюсь на экране в роли Кутузова (помните «Гусарскую балладу»?), а многие зрители уже заранее хихикают... Да что зрители – и с коллегами тоже пришлось достаточно повоевать. Язык амплуа страшен. Вот и доказываю уже полвека своё право играть не только в комедии...
Ну, в этом мой собеседник не оригинален: пожалуй, каждый комик всегда стремится доказать, что где-то он и трагик... На такое замечание Ильинский не возражает:
– Правильно. Самое важное для меня – образное разнообразие. Но добавлю: в отличие от балаганных комиков, у которых одна задача – посмешить, истинный комедийный актёр комедию играет всерьёз. Настоящее чувство комизма было и у Достоевского, и у того же Толстого, не говоря уж о Гоголе...
Тут я напомнил Игорю Владимировичу о том, как Гоголь, обращаясь к будущим исполнителям «Ревизора», советовал не превращать смех в самоцель, не заботиться о нём заранее, потому что, если актёры будут действовать серьёзно и верно, смех придет сам... Ильинский улыбнулся:
– Каюсь, в молодости я тоже был грешен, трюкачество было мне совсем не чуждо, но с годами всё больше ощущал потребность в совсем другом качестве смеха, в таком смехе, какой он у Гоголя, Чехова, Чаплина... А рука актёра, протянутая за смехом, мягко говоря, неприятна...
ДА, Толстой... А ведь были до этого в его репертуаре и Тихон в «Грозе», и Расплюев в «Свадьбе Кречинского», и Аким во «Власти тьмы», которого играет уже больше двух десятков лет... И Аркашка Счастливцев в «Лесе» – он тоже до сих пор с артистом... Однако далеко не каждому суждено побывать на спектаклях Малого театра, страна-то большая, и по-прежнему очень многие зрители, вернее – кинозрители, считают моего собеседника актёром только комедийным. Как он к этому относится?
– Без восторга. Подобное зрительское мнение, увы, давно мне мешает. Читаю на эстраде, допустим, «Старосветских помещиков», а кто-то недоумевает: зачем ему Гоголь? Он же создан для Зощенко! Или появляюсь на экране в роли Кутузова (помните «Гусарскую балладу»?), а многие зрители уже заранее хихикают... Да что зрители – и с коллегами тоже пришлось достаточно повоевать. Язык амплуа страшен. Вот и доказываю уже полвека своё право играть не только в комедии...
Ну, в этом мой собеседник не оригинален: пожалуй, каждый комик всегда стремится доказать, что где-то он и трагик... На такое замечание Ильинский не возражает:
– Правильно. Самое важное для меня – образное разнообразие. Но добавлю: в отличие от балаганных комиков, у которых одна задача – посмешить, истинный комедийный актёр комедию играет всерьёз. Настоящее чувство комизма было и у Достоевского, и у того же Толстого, не говоря уж о Гоголе...
Тут я напомнил Игорю Владимировичу о том, как Гоголь, обращаясь к будущим исполнителям «Ревизора», советовал не превращать смех в самоцель, не заботиться о нём заранее, потому что, если актёры будут действовать серьёзно и верно, смех придет сам... Ильинский улыбнулся:
– Каюсь, в молодости я тоже был грешен, трюкачество было мне совсем не чуждо, но с годами всё больше ощущал потребность в совсем другом качестве смеха, в таком смехе, какой он у Гоголя, Чехова, Чаплина... А рука актёра, протянутая за смехом, мягко говоря, неприятна...
***
С каким чувством он смотрит свои старые киноленты?
– Иногда очень конфужусь и думаю про себя: «Вот хулиган что вытворял!» Да, озорничал я очень, недаром же Константин Сергеевич называл меня «актёром-шалуном». Но, очевидно, всё-таки, кроме этого, было тогда во мне что-то и такое, из чего впоследствии вырос и Аким, и нынешний Толстой... А что, в старых лентах я вам нравлюсь?
– Не то слово!
– Знаете, наверное, почему? Потому что смотреть на резвого нахального щенка гораздо приятнее, чем на умудрённого житейским опытом барбоса...
Тут я высказался, что, мол, старые фильмы со временем, как правило, теряют свою первозданную прелесть и даже порой выглядят наивными, но вот с «Волгой-Волгой» этого, пожалуй, не случилось. И, наверное, одна из причин столь долгой жизни картины – Бывалов. Потом целых двадцать лет ждали кинозрители Огурцова. Может быть, именно трагедийное дарование и не позволило Мастеру сделать из этих персонажей только комические маски? И получилось в результате, что смотреть на Бывалова и Огурцова – очень смешно, а думать о них – очень грустно...
Ильинский приложил руку к сердцу:
– Спасибо за такое признание. Мне бы хотелось сыграть на экране своеобразную трилогию. Ведь Бывалов – бюрократ тридцатых годов, Огурцов – пятидесятых, а где же бюрократ сегодняшнего дня, так сказать, «бюрократ-70»? Однако, поскольку сей порок в нашей жизни, увы, всё больше утончается, мимикрирует, то, может, нынешний бюрократ достоин уже не комедии, а более серьёзного разговора? Драмы, например? Кстати, если вы помните, для Бывалова я придумал не только особую манеру речи, но и выразительные внешние штрихи – маленькие прищуренные глазки, семенящую походку и беспомощное помахивание короткими ручками. Отправной точкой для такого образа послужила моя партнёрша – грациозная и зажигательная героиня Любови Орловой, я решил создать нечто резко контрастное... Однажды после праздничного концерта в Кремле ко мне подошёл Сталин: «А, Бывалов! Вы бюрократ, и я бюрократ. Мы поймём друг друга»...
С каким чувством он смотрит свои старые киноленты?
– Иногда очень конфужусь и думаю про себя: «Вот хулиган что вытворял!» Да, озорничал я очень, недаром же Константин Сергеевич называл меня «актёром-шалуном». Но, очевидно, всё-таки, кроме этого, было тогда во мне что-то и такое, из чего впоследствии вырос и Аким, и нынешний Толстой... А что, в старых лентах я вам нравлюсь?
– Не то слово!
– Знаете, наверное, почему? Потому что смотреть на резвого нахального щенка гораздо приятнее, чем на умудрённого житейским опытом барбоса...
Тут я высказался, что, мол, старые фильмы со временем, как правило, теряют свою первозданную прелесть и даже порой выглядят наивными, но вот с «Волгой-Волгой» этого, пожалуй, не случилось. И, наверное, одна из причин столь долгой жизни картины – Бывалов. Потом целых двадцать лет ждали кинозрители Огурцова. Может быть, именно трагедийное дарование и не позволило Мастеру сделать из этих персонажей только комические маски? И получилось в результате, что смотреть на Бывалова и Огурцова – очень смешно, а думать о них – очень грустно...
Ильинский приложил руку к сердцу:
– Спасибо за такое признание. Мне бы хотелось сыграть на экране своеобразную трилогию. Ведь Бывалов – бюрократ тридцатых годов, Огурцов – пятидесятых, а где же бюрократ сегодняшнего дня, так сказать, «бюрократ-70»? Однако, поскольку сей порок в нашей жизни, увы, всё больше утончается, мимикрирует, то, может, нынешний бюрократ достоин уже не комедии, а более серьёзного разговора? Драмы, например? Кстати, если вы помните, для Бывалова я придумал не только особую манеру речи, но и выразительные внешние штрихи – маленькие прищуренные глазки, семенящую походку и беспомощное помахивание короткими ручками. Отправной точкой для такого образа послужила моя партнёрша – грациозная и зажигательная героиня Любови Орловой, я решил создать нечто резко контрастное... Однажды после праздничного концерта в Кремле ко мне подошёл Сталин: «А, Бывалов! Вы бюрократ, и я бюрократ. Мы поймём друг друга»...
***
КОГДА-ТО свою книгу «Сам о себе» Ильинский посвятил «Володюшке и его товарищам». (Сын окончил иняз, работал в АПН). Там, в частности, Игорь Владимирович писал: «Познав чувство отцовства, я вдруг ощутил зависть к моим товарищам и коллегам, которые имеют ещё и своих духовных детей – учеников...» Неужто у него совсем нет учеников? Ильинский вздохнул:
– Случалось, кто-то из молодых актёров вдруг признавался: «А ведь я, Игорь Владимирович, ваш ученик!» Но это ученики всё же не прямые. Тут мое влияние, так сказать, косвенное... А из прямых учеников могу, пожалуй, назвать лишь одного, которым, кстати, очень горжусь, – Вячеслава Спесивцева. Как он рванул вперед! Какой чудесный театр создал – Молодёжный, на Красной Пресне... Тяга к новаторству среди молодых режиссёров сейчас всеобщая, хотя порой – не вполне оправданная. Что же касается Спесивцева, то его новаторство всегда интересно и талантливо...
Я поинтересовался: хотел бы Мастер сам оказаться во власти молодого режиссёра? Ильинский усмехнулся:
– Ехидный вопрос. Но вот со Спесивцевым, пожалуй, работал бы увлечённо... В игре его актёров нет ничего лишнего. Как советовал Гоголь, они творят дело. И это впечатляет. В этой деловой правде, по-моему, заключено самое ценное. И ещё очень важно, что эти молодые актёры не разжевывают всё зрителю, а дают ему возможность дофантазировать. Впрочем, великие актёры и раньше так играли. Помню, например, паузу, которую Владимир Иванович Давыдов в одном водевиле держал две минуты! Две минуты он ничего не делал на сцене, только думал, но – как думал! Зритель сам невольно начинал фантазировать: о чём это он там думает? И это всё было высшим классом!.. Во «Власти тьмы» я тоже пытаюсь, как могу, сделать подобное. Во время разгула Никиты мой Аким сидит на печке, молчит и лишь всё больше и больше сутулится... Но вот на днях посмотрел наш спектакль по телевидению и расстроился: операторы сняли этот эпизод монтажно, и внутреннее состояние Акима телезрителям не видно. Моим бы учителям это тоже не понравилось...
Среди своих учителей Ильинский называл не только Сахновского и Комиссаржевского, Мейерхольда и Станиславского, но и Маяковского. Почему?
– Потому что влияние Маяковского на мою творческую жизнь было огромно. И оно вовсе не ограничивалось личным общением, ролями, которые играл в его пьесах, и десятком его стихов, которые читал с эстрады. Самое главное: я всё время ощущал его присутствие – присутствие художника. Работая и в театре, и в кино, я прекрасно знал, ЧТО Маяковский одобряет, а ЧТО – нет, в общем, ощущал его как свою художническую совесть. Впрочем, так было не только со мной...
КОГДА-ТО свою книгу «Сам о себе» Ильинский посвятил «Володюшке и его товарищам». (Сын окончил иняз, работал в АПН). Там, в частности, Игорь Владимирович писал: «Познав чувство отцовства, я вдруг ощутил зависть к моим товарищам и коллегам, которые имеют ещё и своих духовных детей – учеников...» Неужто у него совсем нет учеников? Ильинский вздохнул:
– Случалось, кто-то из молодых актёров вдруг признавался: «А ведь я, Игорь Владимирович, ваш ученик!» Но это ученики всё же не прямые. Тут мое влияние, так сказать, косвенное... А из прямых учеников могу, пожалуй, назвать лишь одного, которым, кстати, очень горжусь, – Вячеслава Спесивцева. Как он рванул вперед! Какой чудесный театр создал – Молодёжный, на Красной Пресне... Тяга к новаторству среди молодых режиссёров сейчас всеобщая, хотя порой – не вполне оправданная. Что же касается Спесивцева, то его новаторство всегда интересно и талантливо...
Я поинтересовался: хотел бы Мастер сам оказаться во власти молодого режиссёра? Ильинский усмехнулся:
– Ехидный вопрос. Но вот со Спесивцевым, пожалуй, работал бы увлечённо... В игре его актёров нет ничего лишнего. Как советовал Гоголь, они творят дело. И это впечатляет. В этой деловой правде, по-моему, заключено самое ценное. И ещё очень важно, что эти молодые актёры не разжевывают всё зрителю, а дают ему возможность дофантазировать. Впрочем, великие актёры и раньше так играли. Помню, например, паузу, которую Владимир Иванович Давыдов в одном водевиле держал две минуты! Две минуты он ничего не делал на сцене, только думал, но – как думал! Зритель сам невольно начинал фантазировать: о чём это он там думает? И это всё было высшим классом!.. Во «Власти тьмы» я тоже пытаюсь, как могу, сделать подобное. Во время разгула Никиты мой Аким сидит на печке, молчит и лишь всё больше и больше сутулится... Но вот на днях посмотрел наш спектакль по телевидению и расстроился: операторы сняли этот эпизод монтажно, и внутреннее состояние Акима телезрителям не видно. Моим бы учителям это тоже не понравилось...
Среди своих учителей Ильинский называл не только Сахновского и Комиссаржевского, Мейерхольда и Станиславского, но и Маяковского. Почему?
– Потому что влияние Маяковского на мою творческую жизнь было огромно. И оно вовсе не ограничивалось личным общением, ролями, которые играл в его пьесах, и десятком его стихов, которые читал с эстрады. Самое главное: я всё время ощущал его присутствие – присутствие художника. Работая и в театре, и в кино, я прекрасно знал, ЧТО Маяковский одобряет, а ЧТО – нет, в общем, ощущал его как свою художническую совесть. Впрочем, так было не только со мной...
***
НАПОСЛЕДОК я предложил Игорю Владимировичу вернуться в разговоре к комедии. Ну, например, режиссёр Григорий Александров рассказывал мне, как на съёмках «Волги-Волги» Ильинский сиганул с верхней палубы теплохода в воду. А вода, между прочим, была студёная – октябрь. Что же, он всегда снимался вот так, без дублёров?
– Старался по возможности обходиться без них. Ведь я вовсю занимался спортом. В теннис, например, когда позволяло время, играл по восемь часов кряду...
– А сейчас?
– А сейчас – утренняя зарядка, прогулки... Иногда – на лыжах. Заодно и роль учу...
Когда уже прощались, я спросил о самом большом сегодняшнем желании. Ильинский подмигнул:
– Очень хочу влюбиться... в новую роль. Влюбиться – и сыграть!
И тут я нажал затвор своего фотоаппарата.
НАПОСЛЕДОК я предложил Игорю Владимировичу вернуться в разговоре к комедии. Ну, например, режиссёр Григорий Александров рассказывал мне, как на съёмках «Волги-Волги» Ильинский сиганул с верхней палубы теплохода в воду. А вода, между прочим, была студёная – октябрь. Что же, он всегда снимался вот так, без дублёров?
– Старался по возможности обходиться без них. Ведь я вовсю занимался спортом. В теннис, например, когда позволяло время, играл по восемь часов кряду...
– А сейчас?
– А сейчас – утренняя зарядка, прогулки... Иногда – на лыжах. Заодно и роль учу...
Когда уже прощались, я спросил о самом большом сегодняшнем желании. Ильинский подмигнул:
– Очень хочу влюбиться... в новую роль. Влюбиться – и сыграть!
И тут я нажал затвор своего фотоаппарата.
***
ОН скончался в 1987-м, 13 января, смотря по телевизору – в связи со Старым Новым годом – как раз «Карнавальную ночь»...
( Лев СИДОРОВСКИЙ )
ОН скончался в 1987-м, 13 января, смотря по телевизору – в связи со Старым Новым годом – как раз «Карнавальную ночь»...
( Лев СИДОРОВСКИЙ )
"Эти разные, разные, разные лица" (1971)
Следующая публикация
Комментарии 7
“– Учитель задал мне вопрос:
Где расположен Канин Нос?
А я не знал, который Канин,
И указал на свой и Ванин…” Я это стихотворение в исполнении Игоря Ильинского слушал на граммпластинке в раннем детстве десяток раз в день .пока она не затерлась до дыр.Его голос до сих пор звучит в моих ушах