В гостях у белки

Ты только позови. Глава 5 заключительная Автор Во бору брусника. В первые минуты от возмущения, Сергей даже сказать ничего не мог и только смотрел на Женьку. Потом пришёл в себя и задал ей вопрос. — Послушай, у тебя с головой всё в порядке? — Представь себе да, в этом можешь даже не сомневаться. Я заберу сына, и он будет жить со мной. Превратили ребёнка в няньку, ему бедному и поиграть со сверстниками некогда, таскается с этой девчонкой. У вас ведь второй на подходе, крольчиха твоя скоро снова приплод принесёт, так вы совсем Егорку замордуете. У Сергея руки сами собой в кулаки сжались, ему захотелось врезать по лицу нагло ухмыляющейся Женьки. Она заметила это и ехидно продолжила. — Что, изобьёшь меня? Только попробуй, я сразу в милицию заявление напишу, и потребую чтобы тебя вообще родительских прав лишили. — Врезал бы я тебе, если бы мужиком была. Да и тогда подумал, стоил ли руки о такое марать. Запомни, сына ты не получишь, хоть что делай, Егорка с тобой жить не будет. И ещё, хорошенько усвой, хоть на шаг к детям моим приблизишься, я забуду о том что ты баба. Разукрашу как Бог черепаху. А тогда пиши хоть в милицию, хоть самому министру. — Ой, ой, ой, напугал, прямо трясусь вся, — развязно отвечала Женька, — в суде встретимся, там и поговорим. Посмотрим чей верх окажется. Запомни Плаксин, у нас суд всегда на сторону матери становится. Так что заберу я сына, и ты ничего сделать с этим не сможешь, приготовься платить элементы. — Так вот в чём дело, — рассмеялся Сергей, — тебе не сын нужен, а деньги. Давай я заплачу, скажи сколько? Только отстань от нас. — Я сказала нет, сын будет жить со мной, а платить ты и так будешь. Больше разговаривать с бывшей Сергей не стал, развернулся и пошёл от неё прочь. “Как обо всём что задумала Женька, Даше рассказать? — ломал он голову, — а рассказать придётся самому, чтобы не случилось как в прошлый раз”. Придя домой после работы, он застал жену занимающейся с Егоркой письмом. Сын старательно выводил в прописи палочки и крючочки, а Даша подсказывала ему. “И я, и я писать хочу”, канючила своё, вертевшаяся тут же Катерина. Даше надоело слушать дочкино нытьё, она достала из шкафа тетрадку и карандаш и протянула ей: “На, пиши, только успокойся, нам с Егоркой заниматься нужно”. Сергей ушёл в боковушку. Вымыл под рукомойником руки и позвал жену. — Даша, иди сюда пожалуйста, поговорить нужно. — Серёжа, что-то случилось? — сразу забеспокоилась жена. — Да нет, ничего страшного, — как можно спокойнее проговорил Сергей, — просто сегодня Женька снова подходила ко мне с разговором. — И что ей на этот раз нужно? — Сказала что будет добиваться чтобы Егорка жил с ней. — Как, Серёжа, как, — Даша пыталась ловить ртом воздух, потому что враз стало трудно дышать. — Успокойся, водички попей, — Серей усадил жену на стул и подал чашку с водой, — я сказал что сына мы ей не отдадим, пускай даже не надеется на это. — Конечно не отдадим, по другому и быть не может, — закивала головой Даша соглашаясь с мужем, — всё село знает что она его бросила, и столько лет не интересовалась как живёт ребёнок. Да тут все свидетелями пойдут, не получит она Егорку, не получит. Если нужно будет, мы уедем из села, и она нас не найдёт. — Ну это уже совсем крайние меры, до такого точно не дойдёт. Всё будет хорошо, Егорка останется с нами. Да он и сам не пойдёт к Женьке. Ведь он её не знает совсем, для него она просто посторонняя тётка. Сергей обнял жену за плечи и стал легонько поглаживать по спине. Чтобы она успокоилась. — Знаешь, я наверное буду провожать Егорку в школу и встречать. Не хочу чтобы она наговорила лишнего мальчику, — решила Даша. — Куда тебе с твоим животиком по улицам ходить, я думаю это лишнее. — Нет, не лишнее, я не хочу чтобы твоя бывшая задурила голову ребёнку, — стала возражать она. — Ну ладно, если ты так настаиваешь, я попрошу тётку Валентину чтобы она это делала. Только сама не ходи, ладно, я очень боюсь за тебя и за маленького, вдруг что случится. Даша согласилась с мужем, но успокоится всё равно не могла. Рассказала о произошедшем матери. Зинаида пошла на ферму, разыскала там Женьку и попыталась поговорить. — А ты чего так переживаешь, — усмехнулась она, — наоборот радоваться должна, что твоей доченьке не придётся возиться с чужим ребёнком. Своих пускай воспитывает. — Даша мальчика с трёх лет растит, она Егорку любит больше чем родного ребёнка. Отстань ты от них. — Ну воспитывала и воспитывала, спасибо ей за это. Только дальше я как-нибудь сама справлюсь. — Вот именно, как-нибудь, ты ведь совсем не знаешь как он рос, что любит, а дочь моя всю душу в мальчишку вкладывает. — Ты мне ещё тут разрыдайся, — фыркнула Женька, — она мачеха, а я мать, и закон будет на моей стороне, понятно. Я всё равно сына отберу, так что пускай готовятся к этому. Плюнув в сердцах, Зинаида ушла ни с чем. Ну не драться же с дурой. Валентина была на этот счёт своего мнения. Дождалась когда бывшая невестка возвращалась после работы домой, перестрела у дома бабки Маруни и оттаскала за волосы. Та верещала на всю улицу, что напишет заявление и Валентину посадят. “Пускай сажают, я старая, мне боятся нечего. А ты ходи и оглядывайся, прибью заразу, так и знай”, уперев руки в бока, предупредила она Женьку. Переживая за судьбу сына, Даша решила пойти к Анне. Посоветоваться с ней как поступить, чтобы Женька оставила их семью в покое. Анна только увидела переступившую порог подругу, сразу сказала ей. — Молодец что пришла, я сама к тебе собиралась, думала до двенадцати с приёмом справлюсь и пойду к вам. Новости у меня есть, такие что закачаешься. — Какие новости Ань, не томи, говори сразу. — А вот какие, смотри сама, — Анна передала подруге несколько бумажек. — Ничего себе, — удивилась Даша. — Вот именно, не было как говориться печали. Вчера из районной поликлиники передали. Она теперь каждые три месяца должна ездить туда кровь сдавать. Возись вот с этой дурой. Но это как говорится, одна сторона вопроса. — А другая какая? — Очень даже нам в помощь вся эта история. — Как? — Прижму я эту гадину теперь к стенке. Скажу если не отстанет от вас, вся округа узнает с чем сюда явилась. — Ань, но ведь этого нельзя делать, с работы можешь полететь. — Я её только припугну, перетрусит, не захочет огласки. — Ой Аня, не хочу я чтобы ты из-за меня пострадала. — Не волнуйся, не пострадаю. Уверена, она засунет свой язык в одно место, и будет сидеть теперь тихо как мышка. На следующий день, Анна пришла на ферму, по плану у неё была лекция. Потом отозвала в сторону Женьку и спросила. — Плаксина, а ты почему скрыла что тебе на учёт вставать нужно? — На какой ещё учёт. Я вроде не беременна, — постаралась пошутить Женька. — Беременеть тебе сейчас запрещено, и нечего тут зубы скалить. Дурочкой не прикидывайся, прекрасно знаешь о чём я говорю. — Ничего я не знаю, — продолжала стоять на своём Женька. — Ты в городе лечилась? — Где? — Сама знаешь где. — Ну лечилась, — призналась Женька, поняв что отпираться бесполезно. — А почему тогда не пришла и не предупредила, думала мы тут ничего не узнаем? Ошибаешься милочка, на тебя бумаги пришли. Так, чтобы завтра была в районной больнице, и сдала кровь, так положено. Иначе с милицией туда отвезу. — Ещё чего, я преступница что ли какая. С каждым такое может случиться, и с тобой между прочим тоже. Так что нечего меня тут милицией пугать. — Со мной, такого как с тобой не случится. У меня кроме мужа других мужчин нет. А ты видать в городе весело жила, раз сумела такую болячку заработать. Поэтому, я тебя не пугаю, а предупреждаю. Женька собралась было уходить, но Анна задержала её — И вот ещё что. — Что? — Не оставишь Дашу с Сергеем в покое, на всё село ославлю, так что от тебя люди шарахаться будут. Про Егорку забудь, если огласки не хочешь. — Да ты права на это не имеешь, — взвилась Женька. — Не тебе мне о правах рассказывать, кукушка. — Только попробуй, я жалобу напишу, с работы сразу полетишь. — А это сколько угодно, — улыбнулась Анна, — сяду дома, буду дочкой и хозяйством спокойно заниматься, у меня муж есть, пускай кормит. Только вряд ли меня уволят, работать некому. Ну выговор влепят, оштрафуют, вот и всё, переживу. А тебе придётся убираться отсюда. Но я постараюсь, чтобы слава твоя, везде тебя нашла. Вот так-то милая. Подумай хорошенько, тебе это надо? “Зараза, — прошипела в след уходящей Анне, Женька, — я даже и не подумала, что здесь всё узнают. Придётся ждать пока с учёта не снимут, ну ничего подожду.” После разговора с Анной, Женька съездила в районную поликлинику, сдала кровь. Там её предупредили, что теперь она должна это делать каждые три месяца на протяжении года. — А потом что? — уточнила Женька у пожилой женщины врача. — А потом если не будет никаких инцидентов, с учёта снимем. Так что питайся хорошо, веди себя правильно, организм восстановится после болячки и всё будет нормально, — улыбнулась докторша. И Женька затаилась, больше к Сергею с угрозами забрать сына не подходила. Сидела тихо как мышка, понимала что кроме Берёзового кута, ей податься пока некуда. “Хорошо что хоть здесь зацепиться получилось, — размышляла она сама с собой, — если бы домой к родителям вернулась, а потом стало известно почему приехала, отец бы меня из дома сразу выставил. Так что год потерплю, а дальше видно будет”. Стройка общежития закончилась, туда даже заселились несколько жильцов, но Женька осталась квартировать у бабки Маруни. Удобно ей было у старухи. Чувствовала себя здесь свободно, с расспросами к ней никто не лез, жизни не учил, встречам с новым кавалером не мешал. Да к тому же готовила бабуля для неё. О продуктах заморачиваться не нужно было. Купит пару буханок хлеба, сахара и крупы какой-нибудь в магазине, молока с фермы принесёт, она и рада. Успокоилась и Даша, однажды придя к Анне домой, поделилась с нею тем что Женька больше их не беспокоит. — Знаешь Ань, я прямо вздохнула спокойно. Сергею не досаждает, к Егорке не подходит. Хотя у тётки Валентины попробовала бы это сделать. Иногда даже проходя мимо дома с работы, здоровается со мной, когда я на улице бываю. — А ты что? — Я киваю в ответ, не убегать же мне от неё за калитку. — Подал бы Сергей на алименты, пускай платит ребёнку, если мамашей себя вдруг возомнила. — Ой, что ты Ань, только не это. Мы без её денег справимся, не нужно нам от неё ничего, только бы не лезла к нам больше, — Даша замахала на подругу руками. — Ну как знаете, это ваше дело, будь я на месте Сергея, обязательно бы так и сделала. В больницу когда собираешься? — Недели через две, совсем мало осталось, скоро рожу, — улыбнулась Даша, — Катька с Егоркой уже расспросами замучили, когда им братика из города привезём. В первых числах декабря, Даша родила сына, назвали мальчика Игнатом. Сбылись мечты Сергея, вновь под крышей их большого и уютного дома, жили Игнат и Катерина. Женька как раз с работы возвращалась, когда Плаксин привёз из роддома жену с ребёнком. Она видела как он бережно нёс белый свёрток перевязанный синими лентами, а позади шла Даша с огромным букетом роз. “ Надо же, расстарался как. По всей видимости в Курск за цветами ездил. Их в такое время сейчас только у грузин на рынке купить можно. Деньжищ за эти розы отвалил наверное немерено”, неприязненно думала она глядя в след бывшему мужу и его теперешней жене. А у самой Женьки с новым кавалером ничего не заладилось. Никакой материальной выгоды от него не поимела. Стас оказался патологически жадным. Он даже от колхозных ужинов отказался, чтобы меньше из зарплаты выворачивали. Подъедался на кухне у старухи, когда та уходила на ночное дежурство по ферме. Перед самым Новым годом, его бригаду рассчитали, и он быстро исчез из колхоза, прихватив с собой Женькину сберкнижку на предъявителя, которую открыл для неё Чеклунов ещё в Харькове, сумма там была приличная, и все драгоценности, что подарил бывший любовник. Придя с работы и войдя в свою комнатёнку, она сразу заподозрила неладное. Чемодан в котором прятала сбережения и подарки, наполовину выглядывал из-под кровати. Раскрыв его, и обнаружив пропажу, глазам свои не поверила, пакет в котором всё хранилось, исчез. — Баба Маруня, у нас в доме кто-нибудь посторонний был? — спросила она старуху. — Парень недавно заходил, — ответила Маруня. — Какой парень? — Высокий такой, смуглый, на лицо смазливый. — А зачем заходил? — Так яичек домашних спрашивал, говорил домой в город собрался, и хотел деткам гостинец привезти, яичек деревенских. Три десятка взял, я полтора рубля за них выгадала. — Ты когда в сарайку за яйцами пошла он тут, в доме оставался? — Конечно в доме, что мне его в сарайку тащить было, что ли. А что случилось то? — Обокрали меня, и похоже, что твой покупатель. — Как обокрали, да быть такого не может, парень то на вид порядочный, — старушка быстро подскочила и убежала в чулан. Там у неё стоял сундук с разным добром, а на дне этого сундука, в тряпице хранились деньги, которые Марфа собирала племяннику для покупки машины. Своих детей у неё не было, вот и старалась для него, в надежде что досмотрит как совсем немощная станет и похоронит потом. Замок на сундуке был нетронутый, но она всё же открыла его, пересмотрела всё содержимое, и убедившись что деньги на месте, перевела дух. — Нет, у меня ничего не взял, — сообщила она Женьке вернувшись в дом, — а у тебя много пропало то? — Всё, и деньги, и украшения, — Женька опустилась на стул и обхватила голову руками. — Что, и серёжки те, с красными камушками? — Я же говорю всё, — раскачиваясь из стороны в сторону простонала постоялица. — Ох жалко то как, они мне дюже нравились, всё хотела спросить у тебя, где покупала такие. Думала жене племянника на именины подарить. — Да отвяжись ты со своими племянниками, не до тебя сейчас, — прокричала Женька, — вот что мне теперь делать? Ведь без копейки гад оставил, всё забрал, и книжку, и деньги, что с зарплаты скопить успела. — Так чего сиднем сидишь, беги в сельсовет, пущай милицию вызывают, может отыщут этого прохиндея пока далеко не умотал, — посоветовала бабка Маруня. В сельсовет Женька пошла. Городных вызвал участкового, тот расспросил всё как было. Она рассказала, но утаила, что вор был её любовником. Участковый заявление принял, и пообещав что будут искать укатил обратно в район, на этом дело и закончилось. “Господи, вот за что мне всё это? Беда за бедой на голову падают, и пожаловаться некому”, жалела себя Женька бессонными ночами лёжа на кровати и уставившись в потолок. Словно оттуда, сверху мог прийти для неё ответ. Она давно хотела поехать в Харьков и узнать как поживает закадычная подруга Марина. Наконец ей это удалось сделать. В середине января, накопив выходных, получив зарплату и заняв денег у бабки Маруни, она уехала туда на неделю. Сняв комнату в гостинице первым делом пошла в парикмахерскую, подстриглась и сделала маникюр. А уж потом отправилась к проходной завода, где когда-то работала в библиотеке. Лиду Прядкину увидела сразу, как только она подошла к турникету. — Лида, привет, — помахала ей рукой. — Женька, а ты как тут оказалась? — удивилась Прядкина. — Да вот, приехала погостить ненадолго, и решила вас проведать, узнать как живёте. — Да всё одно и тоже, надоело до чёртиков, наверное уволюсь, — призналась бывшая коллега. — А что так? — Да подружка твоя. Мариночка, совсем заела, только и знает что придирается. — Это она может, — согласилась Женька, — кстати, как у неё дела. — Так она же замуж вышла, — Лидия сделала удивлённое лицо, — ты разве не знала? — Нет, не знала. — Странно, вы же подругами вроде были. — Да мы и сейчас подруги, — Женька не стала признаваться что в ссоре с Мариной и что уволилась тогда по её приказу, — а она давно замуж вышла? — Нет, две недели назад. — Так это мы с Сергеем к моей родне в Агафониху ездили, я ведь к своему мужу снова вернулась, из-за этого и уволилась тогда. Поэтому телеграмму и не получили, — врала напропалую Женька, оправдываясь перед Прядкиной, — а тётка его старая, памяти совсем не осталось, вот и не сказала ничего. За кого она вышла? — Как за кого, за Кречетова. Ты и этого не знала? — Да Маринка что-то писала, только я не поняла. А Кречетов что, разошёлся с женой? — продолжила осторожно допытываться Плаксина. — Умерла она. Вот Мариночка наша Эдуардика к рукам и прибрала. А как стала женой заместителя директора завода. Так словно с цепи сорвалась. Увольняться буду, не могу больше её самодурство терпеть. — Так Эдуард стал заместителем директора, да, перемен у вас много. — Толку от этих перемен. Так ты к Маринке шла? Тогда жди, сейчас на Волге с водителем выкатит. — Нет, я ждать не стану, некогда мне, муж в гостинице наверное потерял меня, мы сегодня домой возвращаемся, — протараторила Женька, и поспешила прочь от проходной. “Добилась своего, получила что хотела”, быстро удаляясь от проходной завода думала Женька. Встречаться с бывшей подругой она не горела желанием, и всё же они встретились. Когда она уже почти дошла до остановки, её обогнала чёрная заводская Волга, на переднем сидении была Маринка, водитель газанув рядом с Плаксиной обдал её веером грязного раскисшего снега. “Да чтоб тебя”, прокричала Женька отскочив в сторону. В это время Маринка посмотрела на неё из окна, узнала бывшую подругу и попросила водителя остановиться. Она вышла из машины, в чёрной норковой шубке, модной шляпке, за нею тянулся шлейф из запаха дорогих духов, и подошла к Плаксиной. — Женька, ты что ли, как ты тут оказалась? — С мужем по делам приезжали, договорились здесь на остановке встретиться, — ничуть не удивившись встречи, ответила Женя. — Надо же, ты замужем? — Представь себе. — А я гляжу, и глазам своим не верю, неужели Плаксина собственной персоной. И кто же у нас муж? — Я снова с Сергеем живу. — Опять с бывшим сошлась, снова в деревню вернулась? — Вернулась и не жалею, он меня просил, уговаривал, на коленях стоял, я просто не могла отказать. — Ну поздравляю, я же говорила ты в жизни сумеешь устроиться. И чем ты в деревне своей занимаешься? — Ничем, дома сижу, сына воспитываю. — Вот и славно, каждому как говориться по заслугам, — улыбнулась Марина. — А ты не скалься, — окрысилась Женька, — такого как мой Сергей, ещё поискать. Он любит меня, и ждал всё это время, ни на кого не посмотрел. Это твой Эдуардик, у жены ноги остыть не успели, на тебе жениться побежал. Думаешь окольцевать его получилось так навеки к юбке своей привязала. Как бы не так, он уже наверное кого помоложе в любовницы выбрал. А ты будешь теперь дома сидеть как его бывшая жена, да супы борщи готовить, пока он на какой-нибудь базе отдыха развлекается. Женьке хотелось побольнее обидеть бывшую подругу, потому что зависть раздирала душу, поэтому и врала о счастливой семейной жизни с бывшим мужем. — Интересно, а ты своему Сергею рассказала как тут жила без него. Как по чужим койкам скакала, какие фортели с тобой любовники выделывали. Непротивно ему, с тобой такой, в постель ложиться, — не осталась в долгу Марина. — Чья бы корова мычала, сама не лучше, — парировала Женька. — Да, я была любовницей, но Эдуард мой единственный мужчина. Он это знает, потому и женился как только можно стало. А на тебе пробы ставить негде, бедный Сергей, не знает в каких помоях искупался благодаря тебе. — Да пошла ты, — Женька отвернулась от собеседницы. — С удовольствием, — усмехнулась Марина, — какой была хабалкой, такой и осталась. Прощай, надеюсь никогда больше не увидимся. — Взаимно, — ответила Плаксина. После встречи с бывшей подругой, настроение у неё окончательно испортилось. Оставаться в городе больше не хотелось, поэтому забрав вещи из гостиницы, отправилась на вокзал. — А что это ты так рано из гостей вернулась, — удивилась Маруня, когда постоялица заявилась домой, — вроде на неделю уезжала? — Так получилось, — отмахнулась от неё Женька, — баб Марунь, я тебе деньги с зарплаты отдам, хорошо? — Да отдашь, отдашь, мне не к спеху. Купила себе чего в городе? — Да вот, кофточку, платье новое. Купальник импортный по случаю удалось отхватить в центральном универмаге. Будет теперь в чём на озеро купаться ходить, бабы от зависти подохнут, когда меня в нём увидят. Женька вытащила из пакета ярко-оранжевый купальник и показала старухе. — Это, что, вот в этом на озере купаться собралась? — разглядывая протянутую ей вещь, спросила Маруня. — Да. — Срамота, что этим прикрыть можно, почитай голая будешь. — Ничего ты не понимаешь, — Женька забрала купальник обратно, — сейчас мода такая. — Позорище, а не мода, — осталась при своём бабка. — А это вот тебе, гостинцы, — Женька протянула кульки с конфетами, печеньем, мандаринами, и котелку варёной колбасы. — Вот спасибо, — обрадовалась Маруня, — уважила. Она быстро забрала продукты и спрятала в стол стоящий в маленькой кухоньке. Хоть и было у Женьки ещё два выходных дня, дома она оставаться не стала, вышла на работу. И как раз в этот день, после обеда на ферму приехал новый уполномоченный из райкома. Звали его Глеб Гордеевич Береговой. Разговаривая с заведующей, он обратил внимание, на яркую блондинку с короткой стрижкой. — А это кто, — указал он на неё пальцем. — Это, Женька Плаксина, дояркой работает, — ответила Смолякова. — Очень хорошо, именно такая девушка нам и нужна. — Для чего? — не понял Тамара Петровна. — Скоро в районе будет конференция животноводом, и мне поручили подобрать туда кандидатуру. — Да какая из неё кандидатура, работает ни шатко ни валко, да и в колхозе без году неделя. Лучше Давыдовну возьмите, она у нас передовичка, — Смолякова указала рукой на стоящую рядом с дверью доярку. Береговой оглядел женщину и скривился. — Нет, такая не подойдёт, пожилая слишком. Нам нужна молодая, красивая, чтобы можно было сфотографировать и на первой странице разместить. — Так чего о ней писать станете, я же говорю, работает как зря. — Никто ничего писать о ней не будет, — раздражаясь пояснял Береговой, — просто нужна будет фотография с красивыми молодыми доярками, делегатками конференции. Фото будет общее. — Зачем такой маскарад? — продолжала недоумевать Тамара Петровна. — Для престижа профессии, чего тут непонятного. Увидит молодёжь какие красавицы трудятся на наших фермах, и сами после школы захотят прийти в эту профессию. Омолаживать кадры давно пора, хватит тут вашим тётям Груням работать, пора молодёжи дорогу давать. — Ну если для престижа, тогда да, тогда это важно, — усмехнулась Смолякова, и крикнула чтобы перекрыть работающую “Ёлочку” так, что у уполномоченного уши заложило, — Женька, Плаксина, подойди сюда, тут тобой из района интересуются. Женя вытирая руки вафельным полотенцем подошла к ним. — Вот, тебя товарищ, — заведующая указала глазами на Берегового, — делегаткой на конференцию в район назначить хочет. Ты как, не против? — А почему я должна быть против, — мило улыбнулась Женька. — Ну тогда беседуйте, а я пошла, — махнула рукой Смолякова, — некогда мне. Через неделю, Женька в лучшем своём наряде, сидела в зале районного дома культуры среди остальных делегатов, и слушала доклад секретаря районной парторганизации. Мероприятие затянулось до позднего вечера, автобус на Берёзовый кут давно ушёл, и домой её повёз Береговой. Через несколько дней, Береговой снова появился на ферме, поговорил о чём-то со Смоляковой, пошатался по коровникам, а потом увидев Женьку предложил подвезти её до дома. С этого времени, он стал частым гостем в колхозе “Завет Ильича”. Рябцев с парторгом Лапиковым чертыхались, но поделать ничего не могли. Районное начальство как никак, а Береговой совал свой нос всюду, и куда надо и туда где ничего не соображал. — Тамара Петровна, у вас там что на ферме, мёдом намазано? Этот хлыщ скоро жить туда переедет, — спрашивали они Смолякову. — Женьке Плаксиной спасибо скажите, — отвечала заведующая, — он вокруг неё всё увивается. — Может женится и увезёт её отсюда, — с надеждой вздыхал Рябцев, — тогда и нам докучать перестанет. — Это вряд ли, — разочаровал его Лапиков, — я слышал у него в городе жена есть, просто она в район вместе с ним ехать отказалась, в Курске осталась. Вот он тут и строит из себя холостяка. — А дети есть? — Нет, детей кажется нет. — Ну тогда может ему наша Женька так понравилась, что он с женой разведётся, раз детей нет. — Да ты что, он карьерист, в район приехал только потому что потом в обкоме место пообещали. Нет, такие как он, ради карьеры, семью не оставят. Гулять будет направо и налево, но с женой не разведётся. — Да, повезло нам с этим уполномоченным. Ну да может ему скоро надоест, и он перестанет сюда таскаться, — постарался подбодрить себя и парторга Рябцев. — Не скоро мы от него избавимся, вот увидишь, — разрушил оптимистические надежды председателя Лапиков. А Глеб Гордеевич всё обхаживал Женьку, дарил цветы и коробки конфет. Поначалу она отнеслась к этому как к лёгкой интрижке, а потом вдруг решила: “Может это шанс для меня уехать из проклятого колхоза. Глеб по всему видно, мужик цепкий, это пока простой уполномоченный, время пройдёт и повыше должность займёт, а там из райцентра в городе окажется. Нужно сделать так, чтобы он голову от меня потерял, и замуж позвал, нельзя такого мужика упускать, ой нельзя”. И она подключила все свои знания по обольщению мужчины. Пролетела зима, промелькнула весна, настало лето. В этом году оно выдалось холодное и дождливое. Женька может пару раз за всё время смогла надеть свой новый купальник. А в основном он пролежал без дела до самой осени. В один из вечеров, когда бабка Маруня ушла на дежурство, она сидела у раскрытого окна и рассматривала улицу перед домом. Погода была пасмурная. Небо затянули густые облака, спрятав за собой остывающее, заходящее августовское солнце. Тучи опустились настолько низко, что казалось вот-вот разразится буря. Пронизывающий ветер трепал Женькины, уже успевшие отрасти, волосы. В какой-то момент его порыв был таким сильным, что сдул со стола листики сушёной мать-и-мачехи и мяты , старушка заготавливала их, для того чтобы заваривать чай, и приподнял тюлевые занавески. И в это самое мгновение вдруг выглянуло солнце, его несмелые лучи осветили обитую толем стену дома, и наискосок пробежались по двору. Женька наблюдала за тем как у растущей через дорогу липы, ветром безжалостно сорвало горсть листьев и погнало вдоль улицы. “Да, скоро опять холода наступят, только Береговой не мычит и не телится. Приезжает сюда как к себе домой, а на замужество даже не намекает. Нужно как-то саму его к этому подтолкнуть”, размышляла она, глядя на тоскливый пейзаж. Но как не старалась, заветных слов от него, так и не услышала. Однажды, уговорила поехать развеяться в город, он согласился, только предупредил что поедут не в Курск, а в соседний Белгород. И там гуляя по аллеям центрального парка, заметила как он жадно смотрел на играющих на дорожке малышей. — Ты детей любишь? — спросила она его. — Обнажаю просто, — ответил Глеб, подошёл к какому-то мальчишке и протянул конфету, — когда-нибудь у меня тоже будет сын, — сказал он вернувшись обратно к ней. “Вот значит как, детей любит, сына хочет, — всё время вертелось у неё в голове, — если хочешь сына,будет тебе сын”. Женька уцепилась за идею родить Береговому и этим самым женить на себе, как за соломинку. Она хорошо помнила слова Анны что ей сейчас категорически запрещено иметь детей, но махнула на всё рукой и твёрдо решила что будет рожать. В самом начале как только у них завязались отношения, она предохранялась, а после поездки в город перестала это делать. И вот месяца через два, почувствовала что у неё всё получилось, она беременна. Сразу счастливому папаше говорить об этом не стала, решила выждать, подстраховаться, объявила о том что он будет отцом, только когда ребёнок начал шевелиться. Услышав новость, Береговой встал в ступор, а потом заявил. — Ты должна немедленно избавится от ребёнка. — Как избавится, — опешила Женька, — ты же говорил что хочешь детей. — Да хочу, но только рождённых в законном браке. — Так женись на мне, в чём дело? — Как я женюсь на тебе, если уже женат, — вспылил Глеб. — Как женат? — не поверила Женька. — Очень просто. Ты что не знаешь как люди женятся? — Так разведись и женись на мне, — продолжала настаивать она. — Долго думала, развестись, чтобы одним махом перечеркнуть то к чему стремлюсь. Да и не нужна мне в жёны такая как ты. — А чем я скажи плоха, — разозлилась Женька, — значит как таскаться сюда, в постели со мной забавляться подхожу, а вот в жёны не гожусь? — Ты сама дала ответ на свой вопрос. — Какой ответ? — То что ты годишься только для развлечений. Опыт у тебя большой в любовных делах, сразу видно, не один через твою койку прошёл. А мне в жёны такая не нужна. Так что запомни, разводиться я не буду, и ребёнок это мне не нужен. Делай что хочешь, но его быть не должно. — Да что я смогу сделать, срок уже большой, ни в одной поликлинике на прерывание не пойдут. — Я же говорю это твоё дело. Ты когда решила залететь, меня спросила, нужен мне ребёнок от тебя или нет? Не спросила, вот и выкручивайся теперь сама. Врачи не возьмутся, к бабке иди, я знаю такие есть в деревнях. Моя мамаша пользовалась их услугами. У нас шестеро детей в семье было, папаша знатным производителем оказался, так вот чтобы не плодить больше лишних ртов, мать к знахарке бегала. А если оставить надумаешь, запомни, ни одна живая душа не должна знать, что ребёнок от меня. Проболтаешься, пеняй на себя, сделаю так, что на сто километров в округе места себе не найдёшь. Отовсюду поганой метлой гнать будут. Поняла меня? — Поняла, — опустив голову чтобы скрыть слёзы, ответила Женька. — Вот и хорошо, молодец что поняла. Теперь всё, встречаться больше не будем, прощай. После этого разговора Береговой в Берёзовом куту больше не появлялся. Рябцев с Лапиковым вздохнули с облегчением. А вот Женька не знала что ей теперь делать. Она стала по совету Глеба осторожно расспрашивать нет ли где в округе знахарки. Такая оказалась в соседнем районе в селе Вознесеновка. Она не теряя времени сразу поехала туда. Знахарка, женщина средних лет, выслушала её, потом осмотрела и отказалась помогать. — Я прошу вас, умоляю, — стонала Плаксина, — меня муж бросил, к любовнице ушёл, — врала как всегда, — не справлюсь я сама с ребёнком. — Нет, избавление от ребёнка и так большой грех. Но когда срок маленький куда ни шло, а тут, он ведь у тебя уже шевелиться. Так что ни буду я ни чего делать, — стояла на своём знахарка. И как Женька не рыдала, женщина проводила её со двора. Вернулась она в Берёзовый кут ни с чем. Теперь у Женьки в голове были только одни мысли, как избавиться от ребёнка. Она и тяжести таскала, и в бане парилась так что чуть кожа пузырями не бралась. Всё было бесполезно, плод вцепился в неё словно клещами. Ночами уткнувшись в подушку и накрывшись с головой одеялом, она выла как раненая волчица, проклиная свою несчастливую жизнь. Чтобы скрыть беременность, туже, как только могла, утягивала живот. Но всё равно было заметно что поправилась. Бабка Маруня стала бросать на неё подозрительные взгляды, а однажды прямо спросила. — Вот гляжу я на тебя девка, и кажется мне что ты в тяжести? — Да что ты такое говоришь, баб Марунь, — стала отговариваться она, у меня нет никого, откуда ребёнку взяться. Не беременная я, так что нечего тут всякие небылицы придумывать. Старуха Женьке не очень то поверила, и время от времени, сверлила взглядом, точно хотела раздеть догола и удостовериться в том что была права. На работе, Женька теперь старалась раньше других управляться с дойкой, чтобы поменьше находиться среди доярок. — Гляньте бабы, видать Плаксина наша решила в передовики выбиться, вон как за работу взялась. Такого за ней раньше не замечалось. Никак уполномоченный сумел достучаться до её совести, — язвила Манька Копылкина, — Жень, а чего это Берегового на ферме больше не видно, куда он пропал, или окончилась его миссия, сделал из тебя сознательную работницу? — Твоё какое дело, что ты всё лезешь ко мне. За своим придурошным муженьком лучше следи, всем известно что он к Ленки Свиридоновой шастает, только одной тебе ничего не известно. Рогами вон уже потолок пробивать стала, — отчитала Женька любопытную Копылкину. Дни бежали быстро сменяя друг друга, живот рос, Женька по-прежнему утягивалась, а ещё тщательно скрывала его под толстыми кофтами, да полушубком. Пока была зима делать это было нетрудно. И всё-таки, полноту её стали замечать. Вот и сегодня утром, всё та же Манька Копылкина громогласно на весь молокоприёмник спросила. — Чтой-то ты Женёк в последнее время поправляться стала, вон прямо как тесто на дрожжах пухнешь? — Баба Маруня пирожки вкусные печёт и оладушки, я за неделю наверное килограмма два набрала, — отшутилась Женька и поспешила быстрее уйти к своей группой коров. Промелькнула зима и половина весны, срок беременности был уже почти семь месяцев. Самочувствие у неё ухудшилось. Стали отекать ноги. Страшась того что скоро наступит время родов, снова попыталась избавиться от беременности. Попросила бабку Маруню натопить пожарче баню, и целый час истязала себя в парилке. Стегалась веником, обливалась горячей водой. Время от времени выходя в предбанник, чтобы перевести дух. Наконец дойдя до полного изнеможения, утянувшись эластичным бинтом и надев просторный халат, вернулась в избу. Её мутило, голова шла кругом. — Ты чего это в бане так долго сидела, — спросила старушка. — Люблю хорошенько попарится, я же из Сибири, а там у нас баню очень уважают, —нашла она отговорку. Утром собираясь на работу, подумала что всё опять напрасно, ничего не получилось. В этот день она была как робот. Перемыла аппараты с содой, одна перетаскала бидоны с молоком поближе к дверям. А во время вечерней дойки, неожиданно почувствовала что начались схватки. Она пошла к Смоляковой, чтобы отпроситься домой. — Тамара Петровна, можно мне уйти, я себя плохо чувствую, отравилась наверное чем-то. — Жень, может к Анне или Дарье зайдёшь, пускай посмотрят, вдруг что серьёзное, — предложила Смолякова. — Не пойду я никуда, тем более к вашей Дарье, сама справлюсь. У бабки Маруни травы есть, попрошу чтобы отвар сделала попью и до завтра всё пройдёт. — Ну как знаешь, — пожала плечами Смолякова,— я хотела как лучше. Чувствуя на себе подозрительный взгляд заведующей, Женька пошла домой. Когда она пришла туда, бабка Маруня сидела за столом и штопала чулок. Женьки спросила её когда она пойдёт на работу, потому что дойка уже почти закончилась. — Петровна разрешила сегодня попозже выйти, так что я ещё успею бельё перегладить. Ты то чего раньше времени явилась? — Нездоровится мне, голова разболелась, может давление подскочило, Смолякова меня отпустила. — Чтой-то рано у тебя давление подниматься стало, я вон старая, но таким не страдаю, а ты молодая и уже давление. — Баб Марунь, отвяжись. Говорю же голова раскалывается, а ты мне ерунду всякую говоришь. Женька стараясь не подавать вида от того что схватывает низ живота, прошла в свою комнатку прикрыв за собой дверь. Там она улеглась на кровать и корчась от невыносимой боли прикусывала угол одеяла чтобы не закричать на весь дом. Пришлось целый час ждать, пока старуха не убралась на дежурство. Едва бабка вышла из ограды, Женька поспешила в прихожую, налила в чугунок воды и поставила на керосинку. Подготовила какие-то тряпки, и расстелили на полу у себя в комнате. Мучилась она почти половина ночи. Схватки то проходили, то снова усиливались. Временами она даже забывалась сном, когда всё притихало. И вот примерно во втором часу ночи, боль стала накатывать волнообразно, не давая передышки. А потом всё в раз прекратилось и она почувствовала что-то липкое и мокрое между ног. “Всё родила”, пронеслось в голове. Женька села, и взяла в руки копошащийся комок. Это была крошечная, синюшного цвета девочка. “Чёрт, да она живая. Что теперь делать, куда её девать”. Заметались мысли в гудящей голове. В отчаянии она схватила с кровати подушку и накрыла ею ребёнка, а потом провалилась в тяжёлое забытьё. Очнулась Женька от того что сильно замёрзла, осмотревшись по сторонам, увидела лежащую в стороне подушку, убрала её, девочка была мертва. “Унести, закопать, чтобы никто не увидел и ничего не узнал”, первое, что пришло ей на ум. Она собрала с пола тряпки, завернула в них тельце девочки, и вышла во двор. Взяв стоящую у порога лопату, пошла за сараи. Там под деревом вырыла ямку и закопала свёрток. Потом вернулась в дом, из последних сил навела там порядок, замыла пол, расстелила старые половики, вымылась сама и улеглась в постель, всё тело ломило, у неё начался жар. Когда Маруня утром вернулась с дежурства, Женька была в кровати. — А ты чего, на работу не пойдёшь? — задала она вопрос постоялице. — Нет, температура у меня, простыла наверное. — Так давай я за фельдшерицей схожу, — предложила старушка. — Нет, — с ужасом выкрикнула Женька, а потом немного успокоившись повторила, — не надо фельдшера, ничего серьёзного, само пройдёт. Ты лучше сходи на ферму и предупреди Смолякову, что я заболела, пускай мою группу подменной отдадут дня на три. Маруня вернулась на ферму, рассказала Смоляковой, что постоялице нездоровится и на работе её пусть не ждут. — Что, за ночь лучше не стало? — уточнила Тамара Петровна. — Да какой там лучше, жар у неё, говорит что простыла, лежит в койке, трясётся. — В амбулаторию сходила бы, а то мало ли что, может воспаление лёгких. — Предлагала я, только она ни в какую, говорит что отлежится. Наверное не хочет к Дашке обращаться, обижается за мужа. — Странная она какая-то, — пожала плечами Смолякова, — ну хорошо, я скажу Спиридоновой чтобы отработала за Женьку эту неделю. Пускай не спешит выходить на работу, поправляется. Маруня вернулась домой, Женька лежала под одеялом, её бил мелкий озноб. На слова старушки от заведующей только головой кивнула. Бабка приготовила поесть, предложила постоялице, но она отказалась. — Ты хоть лекарства какие принимаешь? — спросила она Женьку. — Принимаю, вон на тумбочке таблетки лежат, — услышала в ответ. — Ну тогда лежи, а я пойду в огород, рассаду высаживать нужно, думала ты поможешь, да куда уж тебе. Весь остаток дня старушка провозилась в огороде. Вечером покормила кур и отпустила с привязи чёрную собачонку Жука, чтобы побегал на воле. Жук обрадовавшись свободе нырнул в калитку, что выходила в огород и был таков. Вечером когда Маруня снова ушла на смену, Женька с трудом поднялась с постели, нагрела воды, вымылась и сменила бельё. Попыталась хоть немного поесть, но не смогла, к горлу сразу подступила тошнота. Выпив жаропонижающее, что нашла в своей сумочке, снова легла. Когда утром Маруня спросила как себя чувствует, ответила что лучше. — Вот и хорошо, а то я уже подумала что совсем ты захирела. Сейчас травы тебе заварю от простуды. Старушка принесла с чердака пучки каких-то трав, и поставила воду на керосинку. — Поглядывай за водой, — приказала Женьке, — а то закипит и огонь зальёт. А я пойду Жука отыщу, как с вечера убежал, так и нет до сих пор, как бы беды по улице не наделал, ещё курицу у кого стащит. Маруня вышла во двор и принялась звать собаку. Не дозвавшись решила посмотреть у себя за сараем. Жука она обнаружила под деревом, что росло рядом с курятником, он что-то там рыл. “Никак соседскую курицу уволок, а теперь прячет, — с тревогой подумала старушка и поспешила туда, — ты чего это тут творишь, аридцкая твоя душа”, прикрикнула она на пса. Подошла поближе и увидела торчащую из земли окровавленную тряпку. “Батюшки святы, а это ещё что”, Маруня потянула за край тряпки и вытащила мёртвого младенца. Видать в темноте и горячке, Женька не смогла глубоко зарыть свой страшный свёрток. От увиденного, старушка чуть не лишилась сознания: “Опросталась, — сразу догадалась она, — ведь видела что с нею что-то не так, да только задурила мне голову, я и поверила. Что же делать то, вот сволочуга, это же надо натворить такое”. Маруня хотела было бежать в хату и набросится на постоялицу с руганью, но потом решила: “В сельсовет нужно, пускай милицию вызывают, а то если скажу ей что всё знаю, она дёру даст, ищи-свищи её тогда”. Когда старуха с выпученными глазами ввалилась в кабинет Городных, Иван Алексеевич спросил её. — Федотовна, за тобой волки что ли гнались? — Если бы волки Ликсеич, у меня такое приключилось, ох дай водицы, а то в роте всё пересмягло*. Городных налил в стакан воды из графина и подал старухе, Маруня выпила залпом, вытерла ладонью губы и стала рассказывать. — Вот это номер, да быть такого не может, — не поверил Городных. — Вот те крест, — Селезнёва размашисто перекрестилась, — я заподозрила было неладное, да она меня убедила что просто поправилась. Мужики то к ней действительно вроде не захаживали. — Ладно, ты иди домой, а я сейчас участкового вызову, и с медиками нашими к тебе придём. Только не говори ей что тебе всё известно, а то и правда сбежит. Маруня вернулась к себе на подворье, но в дом заходить не стала, побоялась что не выдержит и набросится на Женьку. “И как мне теперь в доме находиться после такого, взяла квартирантку на свою голову”, невесело думала старуха поджидая председателя сельсовета. Вскоре рядом с домом Марии Селезнёвой остановился сельсоветский УАЗ, из него вышли Городных, Анна и Даша. — Где она? — коротко спросил Иван Алексеевич. — В доме, где же ещё, я туда не заходила, тут вас дожидалась, — ответила Маруня. Первым в дом вошёл Городных, за ним Анна и Даша. Женька стояла у стола и пила молоко из крынки, увидев вошедших возмутилась. — Баб Марунь, ну кто тебя просил, я же сказала что сама поправлюсь, а ты за своё. — Да навряд ли ты красавица поправишься, — строго произнёс Городных, — ребёночка куда дела? — Какого ребёночка, что вы несёте? — попыталась возмутится Женька. — Того что Федотовна за сараем нашла. Девчат, осмотреть её нужно. — Не подходите ко мне, — закричала Женька. — Не ори, по-хорошему не дашь себя осмотреть, силой заставим, тем более что сейчас участковый приедет. Осмотрев Женьку, медики подтвердили что у неё были роды, и сказали что нужно вызывать скорую. — Зачем ей скорая, если уже родила, — хмыкнул Городных — Её лечить сначала нужно, а уж потом судить. Это счастье, что всё так быстро открылось, иначе пошла бы она следом за своей дочкой, — ответила Даша. — Туда ей и дорога была бы, сволочи такой, — пробурчала Маруня. Участковый и скорая приехали почти одновременно. Женька смотрела на всё происходящее безучастным взглядом. Когда участковый стал задавать вопросы, всё рассказала. Не утаила и то, что отцом девочки был райкомовский уполномоченный Береговой. Продержав в больнице две недели и подлечив, её отправили в СИЗО. Потом был суд, получила Женька пять лет. Наказание было не слишком суровым, учли то обстоятельство, что пошла она на этот шаг под давлением отца ребёнка. Адвокат, смогла доказать, что спровоцировало всё, именно поведение Берегового. Его уволили с работы и исключили из партии, жена подала на развод. Поговаривали что после этой истории, он начал пить, и вскоре пьяным утонул в пруду. На работе у Даши и Анны снова были комиссии, разбирательства. Их оштрафовали и влепили по строгому выговору. — Нет Даш, вот где справедливость, — как всегда возмущалась Анна, — мы что, теперь должны со свечой у постели каждой прости господи стоять. Я год за ней следила, пока её с учёта не сняли. Так в чём нас обвинять? То Надька тогда нервы нам потрепала, теперь вот Плаксина эта. Одно только радует, что родительских прав на Егора её сразу лишили, хоть вас в покое оставит. — Ань, ты Надю с Плаксиной не сравнивай. Тогда девочка просто парню своему доверилась. Они вон как теперь хорошо живут. Дом построили на загляденье всей деревне, троих деток поднимают. Надя и свекруху к себе забрала когда та заболела. Ухаживала, от постели не отходила, и в последний путь проводила как положено. А эта, её даже самкой язык назвать не поворачивается, потому что звери за своих детёнышей загрызут. Ладно, получили строгоча, значит за дело, работать лучше будем. После этого случая, долго бурлил Берёзовый кут, наконец постепенно всё улеглось и жизнь пошла своим чередом. _________________________________________________ Примечание *пересмягло — пересохло. ------------------------------------------------ Сергей с Дашей очень опасались после того случая, что кто-то скажет Егорке о матери убийце, и что сидит она за это в тюрьме. Даже мысли появлялись уехать из села, они уже и место себе для переезда подыскивали. Но слава Богу, не нашлось в селе такого человека, уважали их семью, поэтому никто ребёнку о настоящей матери правду не раскрыл. Сделала это Даша сама, она может быть и дальше молчала, но случай заставил. Егор уже ходил в шестой класс, когда пришлось узнать ему правду. Как-то собираясь с друзьями порыбачить на Матрёнином озере, спросил у отца где у него рыболовные снасти. “В чулане посмотри, кажется я их туда прибирал, — ответил Сергей, — я последний раз на рыбалку ходил, когда дядя Коля в гости приезжал, с тех пор они там без дела валяются”. Егор занялся поисками, и нечаянно наткнулся на портрет Женьки, который уже столько лет пылился в дальнем углу под ворохом старых газет и всякой ерунды, которую давно бы следовало выбросить, но всё было жалко. — Мам, а это что? — спросил он Дашу, вытащив портрет на улицу. — Что случилось Егор? — не поняла Даша, выглядывая из летней кухни. — Что это за тётка у нас в чулане пылиться? Даша подошла к Егору, увидела прислонённый к дереву портрет, и не знала что ответить сыну. — Это какая-то ваша знакомая? — Да. — Мам, а я вспомнил её, — неожиданно заявил Егор, — она к нам приходила, когда мы с Катькой ещё маленькие были, и потом меня около школы встречала, сыном называла. Даша вытерла передником руки, села на скамейку и подозвала к себе Егора. — Иди сюда сынок, сядь рядом. Егор настороженно посмотрел на мать. Он видел как изменилась она в лице, и не мог понять почему это произошло. Подошёл, сел около неё и вопросительно взглянул в глаза. — Ты уже взрослый мальчик, поэтому должен знать всю правду, и лучше если услышишь это от меня. — Какую правду мама, — мальчишка испуганно спросил Дашу. — Дело в том, что я тебе не родная мама. — Как не родная, мам, ты что такое говоришь? — Ты не волнуйся, — Даша погладила Егора по голове, — и выслушай всё что я тебе сейчас расскажу. Говорила Даша долго, скрывать ничего не стала. Единственное о чём не рассказала, так это то что мать Егора сидела. — Это портрет твоей настоящей матери, Егорушка, — горестно проговорила она, — когда-то он висел у нас в прихожей. А когда мы с твоим отцом решили что будем жить вместе, бабушка Валя убрала его в кладовку. Теперь ты знаешь всё, но запомни одно. Ты для меня родной сын, я люблю тебя, любила и буду любить. — И я тебя мам, — Егорка прижался к Даше, — ты моя мама, другой у меня нет. А эта тётка, пускай здесь даже не появляется, она мне не нужна, и портрет её тут тоже не нужен. Ты пироги сегодня печь собралась? — Да собралась, а что? — А вот что. Егор встал со скамейки, взял портрет, и направился с ним к летней кухне, Даша пошла за ним. Там он убрал в сторону печную заслонку и бросил портрет в горящую печь, — Всё нет никакой Женьки, и не было никогда. У меня одна мама, и это ты. — Спасибо тебе сынок, — из глаз Даши побежали слёзы. — Мам, не плачь, никогда не плачь, — попросил Егор. Время, как же быстро оно бежит, словно краснобокое яблоко, катится с горки, не догнать его, не остановить. Пролетело оно, просвистало словно ветер в феврале, Сергей с Дашей и не заметили, как выросли их дети. Егор с Катериной в город уехали, в Ленинград, к дядьке Николаю, там учиться поступили. Егор в мореходное училище, Катерина в военно-медицинскую академию. Судьбу свою в этом городе встретили, семьями обзавелись. С родителями в деревне младший Игнат остался, работает теперь вместо отца механиком, женился на приезжей учительнице, рядом с отцовским дом поставил. Всё хорошо у Плаксиных. Хоть нет давно рядом с ними ни родителей Даши, ни Дениса с Валентиной, зато дети не забывают. Внучат каждое лето погостить привозят. Николай после того как в отставку ушёл, тоже в Берёзовый кут с Ириной вернулся, отремонтировал родительский дом и теперь там проживает, пасеку знатную развёл, мёдом всю округу снабжает. Сын Антон по стопам отца пошёл, служит вместе с Егором в Севастополе. И каждое лето, как и Плаксин везёт детишек к бабушке с дедом. Они даже подшучивают друг над другом по этому поводу, мол все к морю на курорт летом едут, а мы в деревню на речку. За всё это время, с того давнего разговора, Егор никогда не вспоминал о настоящей матери. Пока однажды, когда служил в Мурманске, на пороге его квартиры, не появилась худая, измождённая старуха. Он занимался с детьми, когда в дверь раздался звонок. — Алла, открой, — крикнул он жене, которая в это время что-то стряпала на кухне. — Сам открой, у меня руки в муке, — отозвалась она. Открыв дверь, он увидел перед собой высокую, чуть сгорбленную старушку, лицо которой прорезали глубокие морщины. — Бабушка, вы к кому? — задал он вопрос. — Егор, сыночек, вот ты каким стал, — услышал он вместо ответа. — Простите, вы кто, я вас не знаю. — Не узнал значит, да это и не удивительно, ты меня последний раз видел, когда только в школу начал ходить. Егор не узнал мать, да и немудрено это было. Никто бы теперь не признал в этой старушке прежнюю красавицу с рыжей гривой густых волос Евгению Плаксину. — Видишь что жизнь со мной сделала, на кого похожей стала, — из глаз Женьки покатились мутные слёзы и повисли на подбородке. — Всё понятно, вы моя мать. — Да Егорушка, я мама твоя, — закивала головой старушка. — Ну и что вам от меня понадобилось? — Помощь мне нужна, болею я сильно, а пенсия маленькая, денег на лекарство не хватает. Через бывших знакомых в селе, узнала где ты живёшь и приехала попросить, помоги сынок, не оставь в беде мать. У Егора промелькнул перед глазами тот день, когда Даша рассказала ему правду. — Вот значит как, вспомнила. А почему до этого не вспоминала? И когда меня маленького с отцом бросила, тоже не вспоминала. Явилась только однажды, да и то для того, чтобы отцу с мамой жизнь постараться испортить. Я вас не знаю, у меня одна мама, она живёт в селе Берёзовый кут. Вот для неё если нужно будет, сделаю всё. Егор захлопнул перед старухой дверь, Женька постояла ещё несколько минут и шаркая ногами стала спускаться по лестнице. — Егор, кто там приходил? — спросила с кухни жена. — Да так, адресом ошиблись, — ответил Плаксин. Он подошёл к окну и посмотрел в низ. Там во дворе, на лавочке, согнувшись сидела женщина, которая была его матерью. Сердце сжалось от боли и жалости к ней. Он вышел в коридор быстро оделся и открыл дверь. — Егор,ты куда? — услышал он вслед голос жены. — Сейчас вернусь, надо мне, — крикнул заходя в кабинку лифта. Выйдя из подъезда увидел что мать всё также сидела на скамейке. — Вам есть где остановиться? — спросил Егор. — Нет, я с вокзала сразу к тебе приехала, — ответила Евгения. — Поедемте, я вас в гостиницу устрою, а потом придумаю как быть дальше. Через несколько дней, он снял для матери небольшую комнатку в коммуналке, потом определил на лечение в клинику. Обо всём что случилось, написал в деревню Даше. “Мама, понимаешь, я не смог оставить её одну, в таком беспомощном состоянии. Поэтому буду помогать и приглядывать за ней”, постарался объяснить свой поступок. Вскоре пришёл ответ из деревни. “Ты всё правильно сделал сын, — писала Даша, — чтобы там не случилось, но она твоя мать. Благодаря ей ты появился на свет. Я горжусь тобой, то как ты поступил с Евгенией, говорит о том, что мы с отцом правильно воспитали тебя”. Через полгода Женьки не стало, умерла она тихо, на больничной койке. И последними её словами были: “Ты прости меня Егорушка, за всё. А маме своей передай, что благодарна ей за то что вырастила тебя таким, добрым и справедливым.” """ Источник Канал Дзен ( Во бору брусника ) Ссылка на канал https://dzen.ru/id/5f475a0180b5e46a881975d9

Bитaлькe было всего три года, когда он ocталcя без матepи. Она погибла у него на глaзax, успев отшвырнуть сына от налетевшего на них ревущего мотоцикла. Словно пламя взметнулось её кpaснoe платье, а потом наступила тeмнoта и тишина. Долго мальчик не приxoдил в себя, но врачи сделали всё, что могли, и он открыл глаза. Все бoялиcь того момeнта, когда он спpoсит о матери, начнёт звать её, но мальчик молчал. Он молчал целых полгода, пока однажды не проснулся среди ночи с истошным криком: «Мама!» Так во сне к нему вернулась пaмять, и снова полыхнуло в глазах красное пламя. К этому вpeмeни Виталька уже жил в детском приюте и никак не мог понять, почему его отдали сюда. У него пoявилacь привычка: он стал приходить к бoльшoму окну, из которого была видна дорога и главная аллея, и cтoял, напряжённо вглядываясь вдаль. – Ну, что ты тут постоянно стoишь? – ворчала старая нянечка Тамара, ловко орудуя шваброй. – Маму ждy. Она придёт за мной. – Ох-xo-xo, – вздыхала Тамapa. – Зря ты тут стоишь. Пойдём лучше я тебя чаем напою. – Пойдём, – соглашался мaльчик, а потом снова приходил сюда и смотрел на дорожку, вздрагивая, ecли кто-нибудь подходил к приюту. День шёл за днём, мecяц за месяцем, а Виталька так и не покидал свой пост, ожидая, когда же полыхнёт среди cepого безрадостного дня красное платье, и мать, протянув к нему pyки, скажет: «Наконец-то, я нашла тебя, сынок!» Плакала Тамара, глядя на ребёнка, жалела его, больше чем остальных, но ничем не могла пoмoчь мальчику. А с Виталькой разговаривали врачи, псиxoлoги, ещё кто-то, объясняли, что не надо так долго ждать маму, не следует день и ночь торчать у этого окна, ведь есть много дpyгих занятий, игры, например, общение с друзьями. Виталька удивленно смотрел на этих странных и ничего не понимающих взрослых, кивал им, соглашался с ними, но как только они отпускали его, снова шёл к cвoeму окну. Сколько раз Тамара, приходя на работу, видела сквозь стекло силуэт мальчика, она не могла даже сосчитать сколько раз, yxoдя, махала ему на прощание. Вот и в тот день женщина обернулась, посмотрела на peбёнка и пoшлa домой, медленно передвигая ycталыe ноги. Её путь лeжaл через мост над железной дopoгой, и тут мало кто задерживался, но сегодня там стoяла молодая женщина и напряжённо смотрела вниз. Вдруг oнa сделала какое-то нeyловимoe движение, и Тамара поняла, что та xoчeт сдeлaть. – Ну, и дура ты, – сказала она, подойдя чуть ближе. – Что? Что вы скaзaли? – спросила незнакомка у старухи, сурово глядевшей на неё выцветшими глазами. – Дypa, говорю! Что ж ты удумала, негодница?! Не знаешь что ли, что это грех большой жизни себя лишать? Не ты её себе выбрала, не тебе её и заканчивать? – А если я больше не мoгy?! – с внезапным вызовом выкрикнула женщина, – если cил больше нет? И смыcла во всём этом не вижу?! Что тогда?! – Тогда пойдём ко мне. Я вот тyт за переходом и живу. Там и поговорим. А здесь стoять нeчeгo. И Тамара тихо пошла, не оглядываясь и затаив дыхание. Позади раздались шаги женщины, и Тамара облегчённо вздохнула, хорошо, что она успела вовремя. – Как тебя зoвyт-то, дypёxa? – Оля. – Оля… Дочку мою так звали. Умерла она пять лет назад. Заболела сильно и за год сгорела, так и оставила меня сиротой, живу бобылихой, ни внуков, ни детей, ни мужа. А меня Тамapoй зовут. Да ты проходи, вот моё жилище. Не дворец, конечно, зато своё. Сейчас переоденусь и на стол накрою, поужинаем да чайку попьём, всё и наладится. Ольга с благодарностью взглянула на пожилую женщину и улыбнулась ей. – Спасибо вам за всё, тётя Тамара. – Вот то-то же… Спaсибo… Эх, Оленька, да ведь женщине на земле всегда тяжело жилось. Сколько слёз, сколько страданий перенести приходится. Но в крайнocти кидаться – пoслeднee дело. – Да вы не подумайте, – говорила Оля, согревая ладони горячей кружкой с apoматным чаем, – я вообще сильная. А тут словно помешательство какoe-то нашло. Сама ничего не понимаю… Оля родилась в деревне и до семи лет жила, не зная горя. Отец и мать любили её, ведь она была единственными ребёнком в семье. А потом всё распалось. Папа бpocил их и yexaл куда-то, оказалось, что у него уже несколько лет есть другая семья и другие дети. Мать, не выдержав удара, стала сильно пить и срывать зло на дочери. Потом в отместку мужу, с которым так и не развелась, начала водить в дом чужих мужчин. Она забpoсила все дела, не готовила, ничего не делала по хозяйству, и всё легло на плечи малолетней дочери. Впрочем, очень скоро материны собутыльники pacтащили всё, что оставалось от отца. Оле приходилось наниматься к соседям то на прополку огорода, то на иную помощь, за это ей давали продукты питания, и девушка кормила свою нeпyтёвyю мать, не пoлyчая за это никакой благодарности. Впpoчeм, она добрых слов давно не ждала, понимая, что нормальной семьи с матерью у них уже не получится. Отец за все годы ни разу не позвонил им, не спpoсил, кaк живётся без нeгo. Кто-то говорил Оле, что он переехал жить в другую страну, и она поняла, что больше никогда не увидит его. Сколько обид и унижения вынесла Оля, об этом знала только она сама. Бедность девушки не позволяла ей иметь подруг, и парни сторонились нecчастнoй дочери местной пьяницы, поэтому она страдала от одиночества, как никто другой. Их дepeвня была достаточно зажиточной, и семьи, подобные Олиной, были наперечёт. Потому девушка с юных лет стала изгоем в этом небольшом oбщecтвe. Как-то к пятнадцатилетней Оле, спавшей ночью в своей маленькой комнате, ввaлилcя пьяный coбyтыльник матepи. Только чудом девушке удалось вырваться и выскочить в окно, избежав непоправимых последствий. До paccвета она пpoсидeла за старым покосившимся сараем, а потом, когда yбeдилась, что в доме наступила тишина, и все уснули, пробралась в комнату, забрала свои документы, вытащила из небольшого тайничка деньги, бросила в сумку немного вещей и, не оглядываясь, ушла из дома, чтобы не возвращаться сюда никогда. А к вечеру приехал её отец Иван, чтобы встретиться с дочерью. Он пришёл в ужас от того, что увидел и стал искать Олю, опрашивал соседей, но никто ничего не знал. Зато тeпeрь Ивану стало известно, как жила его девочка все эти годы. Долго рыдал он, сидя в своей дорогой машине, и проклинал себя за то, что так поздно спохватился и вернулся. Иван дoлгoe время был дальнобойщиком и во вpeмя одного рейса познакомился с богатой незамужней женщиной Галиной. Она несколько раз пользовалась услугами транспортной компании, в которой он работал, и каждый раз требовала, чтобы приезжал именно Иван. Он ей понравился и внeшнe и по характеру, и Галина сделала всё, чтобы заполучить его. Так и вышло. За несколько лет их встреч женщина успела родить двух сыновей, а потом заявила Ивану, что уезжает из России. – Xoчeшь жить с нами, давай поедем вместе. А если нет – возвращайся к своей жeнe. Я тебя очень люблю, Ваня, и мне так трудно без тебя будет, но настаивать я не хочу. Дeлaй выбор сам. И Иван выбрал её. Конечно, ему жаль было оставлять дочку, но разрываться на две семьи он больше не хотел. Да и мать Оли утомила его своими постоянными претензиями и ревностью. А ещё она стала прикладываться к бутылке, заливая спиртным лёгкое недомогание, плохое настроение, просто неудачный день. Однажды, когда Оля была в школе, Иван вернулся домой и застал жену с каким-то мужиком. Это решило всё. И кoгдa дeвочка пришла домой, увидела только выпившую мать. Она и сказала дочери, что отец бросил их и уже не вернётся. Не хотела возвращаться домой и Оля. Она уехала в город и там стала искать возможность для заработка. Повезло ей и с жильём. Добрая одинокая старушка Зинаида сдала ей маленькую комнатку, и девушка оплатила её за три месяца вперёд. Когда срок истёк, бабушка предложила вежливой и трудолюбивой квартирантке ухаживать за ней, а за это жить бесплатно. Пять лет девушка выполняла всё для своей квартирной хозяйки, пocледниe два года старушка и вовсе была лежачей. Когда же её не стало, наплакавшаяся, от жалости к ней, Оля с удивлением узнала, что она стaлa наследницей Зинаиды и теперь имела собственную квартирку, хоть и на окраине города и совсем мaлeнькую. Однажды Оля познaкомилacь с Юрием, молодым мужчиной, который очень ей понравился. Юра был вполне cocтоятелeн, работал в банке, и Оля решила, что судьба снова улыбнулась ей. Два года счастливого брака оборвались в тот день, когда Оля застала мужа с другой женщиной. Юрий не cтaл извиняться и пытаться что-то объяснить. Он выгнал любовницу, а потом избил Олю, причём так сильно, что она пaпaлa в больницу. Жeнщина так и не ycпелa сказать Юрию, что беременна. Малыша она потepяла, и врачи скaзaли, что забеременеть ещё раз ей вряд ли удастся. У неё больше не было ни семьи, ни мужа, ни дома. Даже квapтиру, что досталась ей от Зинаиды, Юрий продал через год после свадьбы и купил себе хорошую машину. Тогда Оля не возражала, ведь она любила мужа и считала, что всю жизнь будет жить с ним вместе. Выпиcaвшиcь, Оля шла куда-то, не разбирая пути, и ноги сами привели её к железнодорожному мосту. Тамара внимательно выслушала свою гостью, ни разу не перебив, а когда та зaмoлчaла, сказала: – Ну, так это ещё ничего. А жить всё-таки надо, понимаешь? Ты такая молодая, у тебя всё впереди, и любовь, и счастье. Вот увидишь. Пока поживи у меня, я весь день на работе и домой возвращаюсь только к вечеру. Две недели Оля прожила у Тамары. Снова чужой человек подарил ей нaдeжду на лучшee, и оно очень скоро стало сбываться. Как-то зaшёл к ним новый участковый Григopий, чтобы познакомиться с теми, кто живёт в его районе. Тамары дoмa не было, и он поговорил с Олей, пообещав прийти, когда хозяйка вернётся. Он и в caмом деле приходил ещё несколько раз и быстро стал для Ольги Гришей. Однажды Григорий пoзвoнил Оле и спросил, знает ли она Савельева Ивана Андреевича. – Да, это мoй отец. – Оля, он мнoгo лет ищет тебя. И вот она стала счacтливoй и богатой. Отец, обрадованный тем, что его дочь нашлась, купил ей хорошую квартиру, открыл солидный счёт в банке, помог устроиться на престижную работу, обещал чаще навещать. Однажды Оля решила проведать Тамару, отнести ей гостинцы, пообщаться с дoбpoй старушкой. Она пришла вoвpемя. Тамapa лежала с высокой температурой, больная и немощная. – Что-то меня приcтyп свалил, Олюшка! Боюсь, что не выкарабкаюсь. – Ну, уж нет, тётя Тамара. Скорую я вызвала, они скоро приедут, и всё будет хорошо. Вы мне верите? – Верю. А теперь послушай. Ты ведь знаешь, что я в приюте работаю. Есть там мaльчoнка один, Виталик. Ему нeдaвно пять лет исполнилось. Я ему свою квартиру хочу оставить, там, на полке – завещание. Пусть оно у тебя побудет. – А что это за мальчик? Как я его узнаю? – Узнaeшь. Он один такой. Два года уже у окна на втором этаже стоит, всё мать свою погибшую ждёт. Она, говорит, придёт за мной в своём кpacнoм платье… Приехавшая скорая увезла Тамару в больницу. Долго она там пролежала, потом в caнaторий отправилась. Всё ей Оля оплатила - и лечение, и путёвку. А когда вернулась на работу, прежде всего увидела пустое окно. Виталика кто-то ycыновил. Детвора наперебой рассказывала о том, что за ним всё-таки пришла его мать. В самом деле, однажды утром едва Bитaлькa встал на своём посту, как на дорожке показался женский силуэт. Мальчик вскрикнул и прижал pyку к сильно бьющемуся сердцу: женщина в краснoм платье посмотpeла прямо на него и помахала рукой. – Мама-а-а! Виталик бежал к ней, боясь, что она не дoждётcя, уйдёт, оставит его. Но она, раскинув руки, и сама спешила к нему навстречу. – Мама! Мамочка, poдная! Я знал, я верил, что ты придёшь! Я тебя так ждал, ма - a-a-ма - а… А Оля плакала, обнимая xyденькoe тельце, и твёрдо знала, что сделает всё, чтобы этот малыш бoльшe не знал гopя. С того дня прошло немало времени. Оля и Гриша жили в большом дoмe, вocпитывaли Виталика, который готовился идти в школу и с нетерпением ждал появления на свет братика. С ними же жила бабушка Тамара, искренне благодарная Оле и Грише за всё. И тихое счастье этой ceмьи было в той любви, что они каждый день дарили дpyг другу... Автор неизвестен. Источник : Интернет.

Уши Автор : Людмила Лаврова - Об этом даже речи быть не может! Ты с ума сошла?! Мы с отцом два года на репетиторов работали, а теперь ты заявляешь, что это все впустую? Нет, Катя! Это даже не обсуждается! Ты будешь поступать туда, куда мы запланировали! – Ольга в сердцах швырнула тарелку, которую мыла, в раковину и, ойкнув, прикусила палец, изрезанный осколками. - Мам, но я не хочу быть экономистом! Ты же знаешь, что я терпеть не могу математику! – Катя кинулась к аптечке искать пластырь. - А в том, чем ты придумала заниматься, математика, конечно, не нужна?! – Ольга сердито отстранила дочь, и сама приклеила полоску пластыря на самый глубокий порез. - Нужна! Как же я посчитаю, сколько ткани нужно или выкройку сделаю? Но, мам, это же другая математика! Я с тоски взвою днями напролет копаться в бумажках и считать, считать… - Я это делаю. И пока не взвыла. - А хочется? – Катя выжидающе замерла, не сводя глаз с матери. А Ольга вдруг осеклась. Надо же! А она даже не задумывалась об этом… Работа как работа. Не хуже других. А может и лучше, ведь оплачивается весьма достойно. По крайней мере, сейчас. Конечно, к той должности, которую она сейчас занимала, Ольга шла не один год. Но оно же того стоило? Уже несколько лет она почти не думает о том, может ли позволить себе ту или иную покупку. Конечно, это не касается крупных трат. Квартиру или машину в одной зарплаты не купишь. Но новые духи или понравившуюся «тряпочку» - запросто. И это не пробьет брешь в бюджете, как бывало раньше. Может, зря она так? Сама ведь тоже с чего-то начинала… Ольга повернула кран, выключая воду, и села, кивнув Кате на чайник. - Сделай-ка мне чайку. Успокоиться надо. - Сейчас! Катя засуетилась, а Ольга вздохнула. Какая же Катюшка уже взрослая… А ведь кажется, что только вчера топала по восьмиметровой комнате в коммуналке, где Ольга жила с отчимом, пуская пузыри и пытаясь выговорить свои первые слова. Ольга улыбнулась. Первым словом у ее дочери было вовсе не «мама». Отец, услышав четкое – «деда», сбежал из комнаты, чтобы не показывать своих слез, а потом гордый, подбрасывал внучку к потолку, твердя: - Счастье ты мое! Чем я только заслужил такое?! Ольга на этот вопрос могла бы ответить поэмой в стихах. Да и как иначе? Этот человек заменил ей и рано ушедшую маму, и всех родственников вместе взятых. Им пятилетняя девчонка, оставшаяся без матери, оказалась просто не нужна. Бабушка приехала, поохала-поахала, но заботиться об Оле, тихо сидящей у нее на коленях с нетронутой шоколадкой в руках, отказалась. - Ты, Гера, уж как-нибудь сам, ладно? На лето я ее возьму, если уж совсем некуда будет пристроить, а потом никак не смогу у себя оставить. Ты же знаешь, где я живу! Ни садика рядом, ни школы. Детворе за пять километров приходится добираться на уроки. А ты – москвич! У тебя, вон, все при всем. И девчонка-то уже твоя. Ты же отцом записан теперь? Ох, как же хорошо, что Настена успела документы выправить! А то осталось бы дите без догляда! Оля, которая почему-то в деталях помнила этот разговор, так и видела перед собой глаза отца в тот момент. Серые, очень светлые, они стали тогда вдруг совсем черными. Конечно, со временем Ольга поняла, что ей это просто показалось, но впечатление от той беседы было столь сильным, что отложилось в памяти вот так – грозой, изменившей не только цвет глаз отца. Он не стал возражать теще. Просто взял Ольгу на руки, и кивнул. - Она – моя. Вы сами это сказали. И я о ней позабочусь. А вот отправлять ее к вам на лето, уж простите, не стану. Далеко. Да и не за чем. Так ведь? Бабушка ничего не ответила тогда отцу. Просто опустила голову и отодвинула от себя шоколадку, которую девочка выронила на кухонный стол, застеленный чистой клеенкой, когда потянулась к отцу. - Как скажешь, Георгий Максимыч. Ты ее принял – тебе и ответ за нее держать. О том, как получилось так, что она оказалась не нужна ни бабушке, ни тетке, Ольга узнала куда позже. Отец никогда и ничего от нее не скрывал. На вопросы отвечал прямо и без уверток, но лишь тогда, когда считал нужным. - Погоди, Олюшка, еще не время. - А когда, пап? - Скоро. Чуть подрастешь, и я тебе все объясню. И ни разу отец не обманул ее… Об отношениях в семье матери Ольга узнала, когда ей исполнилось шестнадцать. - Сложно все там, родная. Очень сложно. Мама твоя была старшей из сестер. И не очень-то желанной. - Почему? - Твоя бабушка родила ее рано. Очень рано! Едва семнадцать сравнялось. Любовь у нее такая случилась, значит… Замуж хоть и вышла, но с мужем жить не стала. Не заладилось у них там что-то. Настю родителям отдала на воспитание, а сама подалась в город, на заработки. И там у нее и устроилось все. Нашелся новый муж и получился ребенок. Младшую дочку бабушка твоя любит больше жизни. Все для нее. А та, словно и не рада этому. Шпыняет мать почем зря. Не дает к себе близко подойти. Я почему бабушку твою вызвал, когда Насти не стало? Хотел, чтобы она к нам перебралась. Сосед мой комнату продавал. Вот эту самую, где ты теперь живешь. Вот я тогда и подумал, что хорошо будет, если станем жить все вместе. Там внуков не дают нянчить, так хоть тут порадуется продолжению дочери… Ан, нет! Не захотела она этого. Твердила, что забирать тебя не будет, хотя я ей никогда этого и не предлагал. Все рвалась обратно. Говорила, что ждут ее… - Не ждали? - Нет. Мне тетка твоя звонила. Просила не отпускать мать. Говорила, что видеть ее не хочет. Тогда-то мы и рассорились. - Мне кажется, я даже знаю, почему… - Да, дочь. Ты меня всегда понимала. Ну скажи ты мне, как так можно?! Не понимаю я этого! И никогда не пойму! Нет никого ближе родителей! И ладно еще, когда мать или отец к детям относятся плохо. Такое ведь бывает. Ты уже большая, должна и о таком знать. Мало ли, как жизнь сложится. Но вот, когда ты для матери свет в оконце, а к себе ее на пушечный выстрел не подпускаешь – тут уж… Не понять мне этого! Не могу. Как ни пытался. И нет этому никаких оправданий! - Как сейчас у бабушки дела? Ты знаешь? - Болеет. Я помогаю деньгами. Это она мне позволяет. Я спрашивал, хочет ли тебя увидеть. - И что она? - Отказалась. Твердит, что виновата, но и только. А это значит, что ничего она не поняла. Если скажешь, что хочешь к ней поехать, то я тебя отвезу. Повидаетесь. Одну не отпущу. Не проси. - А я и не буду! Папка, моя семья здесь. И никуда я не поеду. Нечего мне там делать! Я ведь помню ту шоколадку… - Какую?! - Ту, что бабушка привезла, когда приезжала к нам. - Тебе ж тогда всего пять было! Как же ты запомнила?! - Не знаю. Но забыть этого не могу, хоть и понимаю, что надо бы. - Время все лечит, доченька… - Не ври мне, пап! Не все! Ты вот после мамы так один и остался. Не искал себе новую любовь. Не пытался жизнь наладить. Значит, время не такой уж хороший лекарь, так? - Умница ты моя… Все-то понимаешь, хоть и рано еще тебе… Возраст не вышел… - Интересно, почему это вы, взрослые, всегда и все за нас решаете? Что мы можем понять, а что нет? Пап, маленький человек – тоже ведь человек. И пусть я не все еще понимаю, но чувствовать мне никто не запретит, ведь так? - Так… - Вот и не говори мне, что я могу, а что нет, ладно? Я, может, не очень умная, но понять, кто для меня родной, а кто не очень, в состоянии. Я помню, как сложно тебе было. И как ты прибегал за мной в садик, когда я сидела одна в раздевалке и ждала тебя, потому, что остальных уже забрали родители. - Прости, дочь… Работы много было… - Да я не к тому! Пап, я же все понимаю! Ты делал, что мог! Знаешь, мы как-то сидели с Виталиком Карповым вот так вечером, и он ревел, как девчонка. - Почему? - Потому, что боялся, что мама за ним так и не придет. А я знала, что ты меня не бросишь! - Как же я мог?! - Никак, папка. В том-то и дело! Я ведь все-все помню! И как ты меня забирал, и как платья мне покупал, чтобы была такая же красивая, как другие девочки, и как косички заплетал! И как не соглашался мне их обрезать покороче, когда воспитатели предлагали. Твердил, что у девочки должны быть красивые косы… И гольфы с помпончиками помню! - Какие еще гольфы? - Ленке Киреевой мама купила такие, и я ревела, как белуга, потому, что они мне безумно нравились! Я хотела такие же, но понимала, что не видать мне их, как своих ушей. Слово дефицит знали тогда даже дети, пап. А ты мне раздобыл их. Пусть и не сразу, а почти год спустя, но я до сих пор помню, как стояла на школьной линейке, и чувствовала себя самой красивой. Потому, что у меня были и гольфы эти, и бантики, и косы! А еще я знала, что где-то там, в толпе родителей, ты смотришь на меня… - Я тогда так волновался, как будто сам в первый класс собрался… - Ага! Школьницей стала я, а валерьянку пил ты. И это я помню! Все помню, папка… Не помню только одного, да и не могу помнить. - Чего же? - Как получилось так, что ты стал моим отцом? Я никогда не спрашивала тебя об этом, но, думаю, время пришло. - Все очень просто, доченька. Я любил твою маму. - И все? - А что еще надо? Мы познакомились с ней, когда ты уже была. Маленькая совсем. Чуть больше годика тебе было. Смешная… Обнимала меня за ногу и не хотела отпускать… Ты так на нее похожа, Оленька… Как мне было не любить тебя? Мы, мужчины, народ странный. Это, если с вашей, женской стороны, поглядеть. Женщины редко понимают причины наших поступков. А ведь просто все. Есть любимая женщина и есть ее ребенок. И если ты любишь эту женщину, то примешь все, что она принесет с собой в твою жизнь. Без оглядки, без условий, без страха быть непонятым кем-то. Все это не имеет никакого значения. Есть она и есть будущее. И все! Больше никаких условий и условностей. - Пап, я тебя люблю… - Я знаю, доченька! Знаю... Палец в очередной раз болезненно дернуло, и Ольга поморщилась. - Мам? – Катя поставила перед Ольгой чашку с чаем, и присела на корточки, заглядывая в глаза. – Я не хочу ссориться… - Я тоже не хочу! Но ты же понимаешь, как это важно – выбор будущей профессии? - Конечно, понимаю! Мам, именно поэтому я и хочу, чтобы ты меня услышала! Заниматься тем, что мне неинтересно, просто потому, что вы с папой так решили, мне совсем не хочется. Я знаю, что ты скажешь! – Катя осторожно обхватила ладонь Ольги, стараясь не задеть многострадальный палец. – И я очень ценю все, что вы для меня сделали! Но хочу попробовать добиться чего-то сама! Разве у тебя такого желания никогда не возникало? Ольга грустно усмехнулась. Знала бы Катюшка, сколько раз такое желание посещало ее маму… - Папка, я не хочу в вуз после школы! - Даже не обсуждается! - Ты же никогда не диктовал мне, что делать и как! - Не в этом случае, дочь. Прости, но вопросы, которые касаются твоего будущего, я буду решать по своему разумению. Образование нужно получить! Точка! Положишь мне на стол диплом и можешь делать все, что тебе заблагорассудится! - Так уж и все? - В разумных пределах. - Папа! - Я за него! Что ты хочешь от меня? - Хочу, чтобы ты разрешил мне работать! - Да ради Бога! Только, после учебы. Если очень уж неймется, то найди подработку на вечер. Я не буду против, если пойму, что это не мешает тебе учиться. А в остальном – уволь, но я буду настаивать на своем. Образование необходимо! - Да масса успешных людей вообще не имеют высшего! - И пусть их! Они мне никто и звать никак, а ты – дочь! И я за тебя отвечаю! - Я не хочу этого! - А разве это так плохо? Ольга, вспомнив этот разговор, невольно усмехнулась. Какой же глупой она была тогда! Как не понимала, что нет на свете ничего дороже того тыла, который обеспечил ей отец?! Разве мог кто-то сделать для нее больше? Студенческие годы, наполненные бесшабашной радостью, о которой она никогда не узнала бы, если бы не отец. Первые трудности, с которыми она столкнулась, когда влюбилась на третьем курсе и забросила учебу. Рождение Кати и отчаяние, когда отец девочки решил, что такая ответственность ему вовсе ни к чему… И жесткие отцовские ладони, которые словно наждаком прошлись по ее мокрым щекам, заставляя вспомнить, что она не одна. И новый ремонт в комнате, чтобы кроватка Кати встала в тот угол, где потеплее и посветлее и было место, где играть… И тяжелые шаги отца за стенкой, который укачивал горланящую шестимесячную Катюшку, приветствующую свой первый зуб, пока мать готовилась к очередной сессии. И колыбельная, которую Катя пела своим куклам, совсем как дед, безбожно фальшивя, но ничуть этим не смущаясь… Ведь, разве важно, попадаешь ты в ноты или нет, если песня твоя от души и для тех, кого ты любишь? И первые успехи… Пусть небольшие, но встреченные с восторгом, потому, что для отца никогда не было ничего важнее, чем радости дочери… Его поддержка и уверенность в том, что все, что она делает – это правильно… Неужели она теперь не даст дочери того же? Не услышит ее? Ольга тронула Катю за руку и кивнула на стул. - Сядь! Поговорим спокойно. - Мам, а ты готова? - Теперь уже – да. Сложно мне, конечно, Катюша. Ты права в чем-то. - Ого! Я думала, что ты мне скажешь, что я глупая девчонка и ничего не смыслю! - Я это уже сказала, если ты помнишь. Но, наверное, не совсем правильно это сделала, ведь ты меня не услышала и не поняла. Вот теперь я готова к спокойному разговору, и мы с тобой должны решить, как быть дальше. Плохо, конечно, что папы дома нет, но мы с ним обязательно поговорим позже. - Согласна. Мам, я прям такую уж глупость сморозила? - Нет. Просто застала меня врасплох, и я не знала, как отреагировать. - А теперь что? Знаешь? - Да прям! Ничего я не знаю! Кроме того, что надо найти какой-то компромисс. - Это когда ни вашим, ни нашим? - Не совсем так. Это когда всем, но так, чтобы никому не обидно было. - И как же это сделать? - Тащи ручку и бумажку! Будем думать! Через час на листочке, вырванном из Катиной школьной тетради, красовалась таблица, кривовато расчерченная ею и заставившая девочку задуматься. - Видишь? Сколько плюсов в твоей затее, столько же и минусов. И к общему знаменателю мы пока не пришли, так? - Мам, это очень сложно… - А ты как хотела?! Одно дело объявить себя модельером и решить, что мода – это то, чем ты хочешь заниматься всю свою жизнь. - Свадебная мода, мам… - И прекрасно! Шить такие платья – это, наверное, здорово! Какая девушка не мечтает выйти замуж в платье своей мечты? Мне кажется, мало найдется девочек, которые не мечтали бы с детства о том, какую свадьбу они хотят. Не придумывали бы себе наряд и не мечтали бы о том, как будут ахать гости, любуясь на такую красоту. - Вот! И я так думаю! - Отлично! Но придумать наряд – мало. Надо же еще его сшить! А для этого, вон, сколько всего нужно! Прежде всего, оборудование. Ведь качественный пошив без него просто невозможен. Нашей швейной машинкой тут не обойтись. - Согласна! - Потом, нужны хорошие ткани и кружево. Ты же не хочешь шить что-то простенькое? - Нет… - Значит, нужно проработать и этот вопрос. А еще... Ольга встала с места, и поманила за собой Катю. - Нам нужно будет куда больше места, понимаешь? Невозможно шить такой наряд на кухне или даже в гостиной. Места не хватит! Ведь юбки могут быть пышными, а испортить уже готовое платье можно любым пятном. Нужна мастерская! Катя покрутилась, задумчиво разглядывая стены и потолок, а потом пригорюнилась. - Мам, получается сплошная математика… - А ты как думала? Любое дело – это прежде всего математика. Просчитать вероятности, продумать, как, чего и сколько. Без этого никуда! Я готова, конечно, тебе помочь, но в этой сфере никогда не работала. Поэтому, понимаю, что это только верхушка айсберга. Стоит копнуть поглубже, и найдется еще очень много того, о чем мы с тобой не подумали. - И что делать? – Катя крутила в руках бумажку с табличкой и готова была разреветься. - Эй, ты чего?! – Ольга шагнула к дочери и обняла ее, прижимая к себе так крепко, как только могла. – Не надо плакать! У тебя красивая мечта! Очень красивая! Но, чтобы сделать ее реальностью, нужно хорошенько поработать. - А как? – Катя прижалась к матери, отвечая на ласку, и ища ответа у той, что всегда ее слышала. - Придумаем! Ты ведь не одна! Есть я, папа, дед, бабушка. И все мы тебя любим и хотим, чтобы у тебя все получилось! А, значит, так и будет! - Мам, а как же подкурсы и репетиторы? - А что с ними? - Получается, что все зря? - С чего бы? Или ты думаешь, что стать модельером – это так просто? Нет, родная, тут тоже потребуется образование! И учиться тебе придется ничуть не меньше, чем там, где мы планировали изначально! Просто теперь нам нужно будет чуть подправить траекторию – куда и как. Но это мы решим, когда приедет из командировки папа. Соберем семейный совет и будем думать. Катя потерлась носом о мамино плечо, и Ольга рассмеялась: - Хватит! Для этого платок есть! Фу, Катерина! Вроде выросла уже, а все как маленькая! Прекращай реветь, и принеси мне телефон! - Зачем? - Буду звонить тому, кто знает, как с девчонками вредными разговаривать! - Деду? - Ну! А кому еще-то? Моя нервная система не приспособлена к таким нагрузкам. Нужен стабилизатор! - А если дедушка скажет, что все это глупости? - Не скажет! – Ольга забрала у дочери телефон и кивнула на стул. – Садись! - Зачем это? – не поняла Катя. – Ты же разговаривать будешь? - А разве этот разговор не тебя касается? – Ольга набрала номер и включила громкую связь. И через несколько минут Ольга уже улыбалась, слушая, как отец расспрашивает Катю о ее мечтах и планах. Все наладится. Ведь если есть те, кто хочет тебя услышать – это уже половина успеха. А если они тебя еще и поддержат… Добавь к этому щепотку своих усилий и желания доказать, на что ты способен, а потом приправь все это любовью и мечтой, и получишь именно то, что было задумано! Вот и Катина мечта воплотится в реальность. И спустя несколько лет она будет заполошной квочкой носиться за кулисами модного показа, готовя свою первую коллекцию к суду зрителей. - Не та фата! Смените на кружевную! Да, эту! А это что? Почему корсет так безобразно зашнуровали? Переделайте! Девочки, вы прелестны! Куда! Стоять! Туфли же не те! Ольга, будет наблюдать за всей это суетой, пристроившись в сторонке, чтобы не мешать, но в конце концов не выдержит и ухватит за подол пробегающую мимо дочь. - Катя, успокойся! Все будет хорошо! - Ох, мам! Я так волнуюсь! – Екатерина на мгновение замрет, прижавшись к матери. – Только бы все прошло хорошо… Она возьмет руку Ольги, приложит к своему животу, и лукаво улыбнется: - Как думаешь, она будет гордиться своей мамой? - Даже не сомневаюсь в этом! – Ольга обнимет ладонями живот дочери и рассмеется, приветствуя неугомонную свою внучку. – Катюша, давай-ка потише! Вон, как она разгулялась! - Чувствую, будет еще один ураганчик! Такой же, как и мы с тобой. - Пусть будет! Только вовремя, хорошо? Нам спешка ни к чему! Ведь так? Поэтому, давай-ка выдыхай! И успокаивайся! Все будет хорошо! Катя кивнет в ответ и побежит дальше, а Ольга пройдет в зал, найдет свое место, и сядет рядом с отцом - Папка, а папка! - Что, Олюшка? - Спасибо тебе… - За что это? - За уши, пап! За уши… За то, что ты всегда слышал меня и научил слушать… Отец ничего не ответ ей. Кивнет на подиум, призывая смотреть повнимательнее, и улыбнется: - А наша девочка – вся в тебя, Олюшка! Такая же егоза! Ты смотри, что устроила! Молодец! *** РАССКАЗЫ ЛЮДМИЛЫ ЛАВРИНОВИЧ ПУБЛИКУЮТСЯ В ГРУППЕ " В гостях у белки " С РАЗРЕШЕНИЯ ИХ АВТОРА!!! Распространение ( копирование) без согласия автора - запрещено! *** Новые рассказы Людмилы Лавровой можно прочесть на канале автора (Дзен) по ссылке https://dzen.ru/a/Zbeth4T-8DHejSxM

Липовый доктор на потеху людей устраивал шоу с недоношенными детьми и спас так 6500 малышей. Это одна из самых потрясающих историй, которые я слышал. Человек придумал необычный и вынужденный способ финансирования, чтоб спасти тысячи недоношенных детей, но в ответ презирался медицинским сообществом. Аттракцион и его руководитель… На входе висела огромная надпись: "Инкубаторы с живыми детьми". Само помещение располагалось на Чикагской ярмарке с 1933 по 1934 года. "Аттракцион" обошёлся создателям в $75000 (на современные деньги - это $1,4 миллиона). Организатором странного шоу был Мартин Коуни, которого, с некоторой издевкой, называли "врач-инкубатор". Он был грустным 60-летним человеком с редкими и седыми волосами и выраженной сутулостью. Последнее он сам в шутку приписывал тому, что всю жизнь склонялся над младенцами. В 1933 году газеты писали про этот необычный аттракцион: "Тут вы увидите странных маленьких существ (до 25 одновременно). Трудно поверить, что все они когда-нибудь станут полноценными людьми. Они больше напоминают обезьян, чем мужчин или женщин." Спасти детей… В то время больницы не брались за лечение недоношенных детей. Их считали генетически неполноценными. Женщина, родившая раньше срока, вспоминала: "Они просто отказались помогать. Отвечали, мол, этот ребенок не должен был вообще родиться". К счастью, отец женщины знал человека, который мог позаботиться о младенце - Мартина Коуни. Первые инкубаторы были разработаны в 1880-х в Париже, а в 1903 Мартин привез их в США. Он утверждал, что является учеником некого французского доктора, хотя никаких подтверждающих документов у него не было. Поддержание и лечение младенцев стоило дорого ($15 в день, на сегодняшний пересчет это $400), и Коуни придумал новый подход к финансированию. Он демонстрировал недоношенных детей в инкубаторах и брал за это плату. Посмотреть стоило $0,25. Посетители платили деньги, а младенцы продолжали жить. Инкубаторы… Они были чудом того времени. Стекло и сталь защищали детей, а горячая вода от котла поддерживала нужную температуру. Младенцев, которые рождались на несколько недель раньше срока, медсестрам приходилось одевать в кукольную одежду, потому что в магазинах просто не продавались настолько маленькие размеры. Фальшивый доктор-шоумен… Большинство медицинских работников были уверенны, что Мартин - липовый доктор. Они пренебрежительно называли его шоуменом и избегали иметь с ним дело. Тем не менее, этот шоумен из Пруссии спас жизни примерно 6500 младенцев и смог существенно поменять отношение медицины к недоношенным детям. К началу 40-х годов в больницах, наконец-то, начали открывать отделения для лечения и ухода за ними. Мартин скончался в 1950-х годах в возрасте 80 лет. Накоплений у шоумена не было, и умер он в нищете. Это было довольно разорительное занятие - в одиночку заботиться о детях, от которых отказалось медицинское сообщество того времени... *** Источник ⤵️ https://dzen.ru/tsm

Одна тетенька трижды была замужем. И все три раза - счастливо. А другая тетенька была всего один раз замужем и тоже счастливо. А третья тетенька, вообще не была замужем и всё равно была счастлива. Вот и получается: ФИГ ПОЙМЕШЬ ЭТИХ ТЕТЕНЕК...

ПУТЁВКА Автор : Жанна Шинелева — Ну, мам! Андрюшку-то куда? Мы же хотели… — Я знаю, сын. Извини, но… Я не могу. Светлана Матвеевна повесила трубку телефона и подумала, что, правда, не может. Нет. Надо отказаться. Так не годится. Не по-человечески как-то получается. Или как? Ох, если бы жив был муж, он бы помог, посоветовал, как быть. А она одна. Совсем одна. И никому до неё нет дела, даже собственным детям. *** — Надевай варежки, пойдём снежок копать! — А я уже покопал сегодня немножко! — похвалился Андрюша. — Бабушка, а когда Новый год наступит? — Скоро, дорогой, скоро, — отвечала Светлана Матвеевна, — Ведёрко бери и пойдём! Было раннее субботнее утро. Светлана Матвеевна планировала сегодня выспаться, потом неспешно встать, посидеть, поджав под себя ноги на любимом кресле с чашечкой кофе, почитать книгу или посмотреть телевизор. Потом надо было бы убраться. На неделе некогда. После работы, что называется, ноги гудят и хочется только присесть и отдохнуть, не до уборки. А ещё сготовить что-то надо. Хоть и для себя одной, а всё же приходится. Никак Светлана Матвеевна не могла привыкнуть готовить меньше. Мужа уже три года, как не стало, а она все не привыкнет. Хотя одной ей побыть-то редко случалось. Как сегодня. Звонок в домофон вытащил Светлану Матвеевну из тёплой кровати в восемь утра. — Бабушка! Это мы! — услышала она в трубке детский голосок. Сын с внуком вошли в прихожую, наполнив её запахом морозного утра. — Привет, мам! — чмокнув Светлану Матвеевну в щёку, произнёс сын. — Мы с Динкой сегодня с утра прямо решили поехать, чего ждать? Раньше уедем, раньше приедем, вот. Кстати, Андрюшка не завтракал ещё. Ты покормишь его, ладно? Всё. Пока. Завтра заеду, заберу его. Часикам к восьми. Светлана Матвеевна застыла, держа в руках свой домашний халат, который так и не успела накинуть, после того как вылезла из уютной постели, разбуженная звонком домофона. Когда за сыном захлопнулась дверь, она растерянно оглянулась. Трёхлетний внук Андрюша сидел на полу и сосредоточенно сопя, пытался снять свои зимние сапожки, рядом стояла сумка, которую принёс сын. В ней виднелись вещи Андрюши: сменные футболочки и колготки, а также его любимый плюшевый мишка и пара детских книжек… Она взяла в руки свой смартфон. Семь пропущенных вызовов. От сына. Понятно. Она так устала, что спала без задних ног и не слышала звонков. Хотя, что бы это изменило? С некоторых пор сын стал так делать. Сваливался, как снег на голову в выходной. Ясное дело. Они молодые, им погулять хочется, отдохнуть в выходные дни, вот и привозят внука. Прямо сразу, как только он родился, так и стали его привозить. Пришлось Светлане Матвеевне вспоминать, как пеленать, как кормить и укладывать малышей спать. Дина, супруга сына, не кормила малыша грудью. Пропало молоко, почти сразу. Неизвестно почему. И пришлось переводить его на смесь. Сама она была очень нервная и чувствительная особа. Если не выспится, то всем в доме караул наступал, поэтому ночами с сыном занимался Лёня, сын Светланы Матвеевны. Качал, менял памперсы, кормил из бутылочки. И утром супруге тоже надо было давать выспаться. Хотя бы по выходным. Поэтому чуть свет Лёня отправлялся с сыном на прогулку. А там и до бабушки недалеко. Всего две остановки на автобусе. Вот и устраивали сюрпризы Светлане Матвеевне. А той вроде и отказаться неудобно. Не по людски как-то… Внук родной, да и любит она его, но… #ВГостяхУБелки После выходных она приходила на работу совсем не отдохнувшей. Женщина работала в регистратуре ведомственной поликлиники. Целый день вереница посетителей, куча бумаг, заявления, оформления, звонки… Иногда приходилось бегать весь день. У не выспавшейся Светланы Матвеевны бывало, всё плыло перед глазами, но она стойко терпела. Что она за бабушка такая, если внука родного будет выгонять! И как это вообще можно представить? Вот прямо взять и выставить за дверь? Бабушки другой у них не было, помогать надо, — решила для себя Светлана Матвеевна. Да и дети растут быстро. Скоро в садик пойдёт, там полегче будет, сами справятся. Но и через некоторое время ничего не изменилось. Андрюша по-прежнему проводил у бабушки все выходные. С раннего утра субботы до вечера воскресенья, а иногда и с вечера пятницы. — Так тебе и повеселей, правда, мам? — говорил Лёня. — Одной-то, поди, тоска берёт сидеть в четырёх стенах… — Да уж, — отвечала Светлана Матвеевна,— Скоро ещё веселей будет. Марине вот-вот рожать. Марина — это сестра Лёни, младшая дочь Светланы Матвеевны. Она тоже, выйдя замуж, жила недалеко от матери. На электричке можно было доехать за десять минут. — Спасибо, мамуль! Ты самая лучшая! Смотри, у тебя теперь настоящий детский сад! — улыбалась дочь Марина, завозя в прихожую коляску с дочкой. — А малышка-то на бабушку похожа становится, гляди глаза какие! Твои! Внуков стало двое. Вся квартира Светланы Матвеевны заполнилась баночками с детским питанием, упаковками памперсов, пирамидками, детскими книжками и ещё многими милыми вещами, которые сопровождают малышей. Андрюша уже подрос и поэтому он больше времени проводил, играя с машинками, тогда как четырехмесячная внучка не слезала с рук. Дочери хотелось помочь. Бедная девочка! Муж у неё совсем не помощник. Работает на двух работах по графику «сутки-трое» и ночует дома только раз в два дня… — Баю-баюшки, баю, не ложися на краю. Придёт серенький волчок и утащит за бочок, — тихонько напевала Светлана Матвеевна. Она носила на руках внучку Лизочку уже час. Та всё плакала и никак не могла уснуть. Андрюша прошлёпал босыми ногами в тёмную комнату. — Бабушка, мне не спится, я кушать хочу! — Тише, тише, дорогой, — прошептала Светлана Матвеевна, укладывая засопевшую, наконец, внучку на кровать. — Пойдём на кухню, я налью тебе молочка. После того как внуки наконец улеглись, она не заметила как уснула, сидя на кухонном стульчике, прислонившись к холодильнику. Как и когда она на туда села, женщина не помнила. Просто открыла глаза, а уже утро. Лизочка разоспалась, правда вся раскрылась. А Андрюша, который спал на раскладном кресле в соседней комнате, наоборот весь закрутился в одеяло, правда, из-под него всё же торчали две розовые пяточки… Светлана Матвеевна без сил опустилась на кровать, в надежде ещё хоть немножечко подремать. «Скоро отпуск, скоро отпуск», — на грани сна и яви крутилось в голове у женщины. «Однако, что он изменит, — грустно подумала Светлана Матвеевна, — Вообще на весь месяц привезут детей... Нельзя раскисать… Надо помогать… Это мои внуки, мои дети…Нельзя… Надо витаминов что-ли каких-нибудь попить…» Светлана Матвеевна начала проваливаться в сон. Внучка засопела, заворочалась и заплакала. Проснулась. Нужно было её покормить и переодеть. Светлана Матвеевна с трудом разлепила веки и поднялась с кровати. Начинался новый день… *** — Светлана Матвеевна! Будете брать путевку в санаторий? От профсоюза. Это же дёшево выходит! Вы подумайте, у вас отпуск как раз совпадает. — Нет! — Светлана Матвеевна отвлеклась от заполнения бумаг, и посмотрела на коллегу, — Надя, шутишь? Какая путёвка? Я не могу. «Или могу?..» — вдруг подумала женщина, а потом решительно тряхнула головой и сказала: — Надя, погоди. Я беру. Я беру путёвку. — Ну, вот и отлично! — повеселела Надежда. — Тогда идите сейчас поставьте вот тут печать, потом… *** Дочь растерялась: — Мам, я так не смогу, без отдыха совсем… Ты же знаешь, Серёжка на работе всё время, так хоть выходные я отдыхала, может, передумаешь, с путёвкой-то? Я думала в отпуске как раз на недельку тебе Лизочку оставить. Сережка, может, отпуск возьмёт и мы съездим куда-нибудь… А теперь… — Ну, извини, дорогая, — наигранно грустно произнесла Светлана Матвеевна, — Не только тебе нужен отпуск и Серёжке твоему. Знаешь, я без отдыха тоже не могу. Вы думали, я двужильная? Сколько можно–то? Марина странно посмотрела на мать и ничего не сказала. Ушла. Зато потом позвонил сын. — Мам, мне Маринка рассказала про твой отпуск… Странно, что ты решила ехать. Ты же никогда не любила санатории? А Андрюшку куда теперь? Может, не поедешь? Светлана Матвеевна в душе испытывала сильное смятение. Никогда она ещё не выражала свои желания столь сильно. И никогда не защищала их так яростно. — Нет, Лёня. Это решено. Я еду, — ответила она сыну и пошла собирать чемодан. Настроение было великолепным. Светлана Матвеевна мечтала о предстоящем отдыхе. Как хорошо, что она решила отправиться в санаторий! Никогда она больше не позволит на себе «ездить». Всё. Хватит. Сначала отдых, а потом другая жизнь. «Поставлю условия. Пусть как хотят, приспосабливаются, — размышляла Светлана Матвеевна, — Мне тоже нужен отдых. На меня им совершенно наплевать. Вот попробуют месячишко без меня, покрутятся, а там, глядишь, и привыкнут…» Автор по ссылке https://dzen.ru/a/Yan8P1d0ng3RXgoO

Судьба, как струйка по стеклу ... Рассказ Автор Наталья Павлинова. Село тонуло в песнях и плясках. В поля выходить ещё было рано, ещё не схлынули талые воды, ещё шли дожди. Играли уж третью свадьбу за эту весну. Свахи и сватьи под переливы гармошки носили всем на обозрение девичьи рубахи да простыни – верное свидетельство непорочности. Головы у всех гудели, только и разговоров было, что про жениха и невесту. – Эх, Клава, гульнём скоро и на твоей свадебке! – невестка Дуся подскочила к столу, налила себе квасу, – Пошли плясать, чего сидеть-то! Ладно уж, не кисни... Молодой квасок - и тот играет. Она вытащила Клаву из-за стола, держа за руку золовку, пошла в пляс. Затопала и Клава. Свадьба же... Гуляй – веселись! Вот только нет-нет да и поглядывала Клава на невесту. Изредка невеста ловила ее взгляд и сразу опускала глаза, как будто стыдясь. Встречаясь взглядами они тотчас, как-то по-особому, понимали друг друга, как люди связанные большой и важной тайной, о которой не проронили они, даже меж собой, ни слова. Жених Захар– крепкий молодой мужчина с высокими скулами и твёрдыми резко очерченными губами сидел рядом с Верой, невестой. Он был даже красив. Пара – что надо. Но видела Клава, как никто другой, жестокость в красивом его лице. Знала уж, что взял он подругу силой, и вроде даже с одобрения ее отца. Вера после того выскользнула из небольшой зимней пристройки, служившей для хранения всяких хозяйственных запасов, где и поджидал ее Захар, побежала на тайное место огородами, тяжело перескакивая пни и коряги. Ещё местами лежал снег, земля была сырой. А Верка бежала по весенней распутице, без платка, простоволосая и расхристанная, таща на калошах комья грязи. Спряталась в шалаше, который строили они много лет с самого детства, и притихла там. Там и нашла ее Клава. Никто не нашел, а она нашла. И Верка не рыдала, не жаловалась, глядела сквозь Клаву, как будто и не было ее рядом. – Верочка! Верочка! Ищут там тебя, а я сразу сюда побегла. Никто не видел... Ну, говори же! Не мучь меня, не мучь... Вера легла к ней на колени, примостилась, и Клава почувствовала ее мелкую дрожь. Клава сняла с себя тужурку, платок, прикрыла подругу. И без слов все было ясно – белоголовый любимый ее Федька, с которым в детстве они и шалаш этот строили, теперь так и останется девичьей мечтой подруги. Отцам их виднее – за кого отдавать. У Клавы сжимались кулаки и лились слезы. В ту ночь Клава долго не могла заснуть, все думала о Верке, думала и о себе. Обрывки воспоминаний мелькали перед ней, томило предчувствие близких перемен. Ей казалось, что перед ней откроется нечто такое, отчего вся её жизнь переменится. И сама она переменится. И это было тревожно. Она прислушивалась к шорохам ночи, разглядывала жёлтые томительные густые тусклые блики на бревенчатых стенах. Во сне причмокивал маленький племянник, храпел в горнице отец. Дом у них был наполненным. Жили здесь они тесно: отец с мачехой, бабушка, тринадцатилетний брат Федя, и старший брат Владимир с женой своей Дусей и двумя детьми. Отец не отдаст ее за Ивана. Точно – не отдаст. Бездомный он, Иван-то. Считай, сирота. Живёт в теткиной семье. Свадьба пела и плясала, заставляла подхватить ее угар. Молодежь затеяла игры. Парням завязывали глаза, усаживали в ряд девиц. Пришла очередь завязывать глаза Ивану. Он пошел на поиски, трогал девиц за плечи, и опустил руки на неподвижные тоненькие плечи Клавы, узнал, выбрал, сорвал повязку. Клава краснела, сидела перед ним отводя глаза, старательно скрывая, что рада. По правилам игры он поцеловал ее в щеку. Было стыдно, на них смотрели все, хмурился отец. И было непонятно, то ли забава эта ему не по душе, то ли уж знает чего... Осенью ещё завязались у них с Иваном переглядки. Сначала в поле, когда сено убирали, а потом и на рынке, куда с отцом она часто ездила. А зимой, когда свободны были от больших работ, на Рождество уж катал он ее на санках. А однажды покатились они вдвоем за холмик, он резко затормозил ногой, развернул санки так, что упали они набок, в мягкий снег. Клава подымалась, но он с необычным приливом сил обхватил её за плечи, прижал к себе и поцеловал в губы. И случилось с ней что-то такое, чего раньше никогда не было, что и напугало и обрадовало, и самое главное – было ей неподвластно. Она расслабилась, повалилась на снег, и позволила целовать себя долго. А потом, испугавшись, что выскочит кто-то из-за холма, быстро прижалась щекой к его руке, вскочила и, утопая валенками в сугробы, пошла в гору. По негласному уговору они не вспоминали тот случай, но с тех пор Клава уж знала – она влюблена. Они переглядывались, невзначай он пожимал ей руку на общих встречах, был всегда где-то рядом, и она искала его глазами. Иван был улыбчив, чубат. Вокруг него вилась молодежь, да и девки на него заглядывались. Порой Клава исходила ревностью. Но ей нельзя было так вот запросто к нему подходить. Попробовала бы! Отец и сейчас, на свадьбе, следил за каждым ее шагом, хоть и был хорошо хмельным. Он был строг, да и мачеха ее не баловала. Была она женщиной не злой, но перед мужем робела. Робела и терялась, так как во всем признавала его превосходство. Домовит, жизнь загадывает далеко наперед, и в делах – кремень. Уж, коли чего надумал – выполнит. А надумал он дочку выдать замуж побогаче. И присмотрел уж ей двух женихов. Сначала Клаве потихоньку об этом докладывала Дуся, а потом отец и вовсе перестал таиться. Дом – вот главное, что должно быть у жениха. Только таких отец в кандидаты и рассматривал. У самих у них дом был добротный, сложенный из крепкого все ещё сочащегося сосняка. Но в нем было тесно. Отец с братом все собирались делать пристройку, только об этом и говорили: вот тут будут жить сын со снохой, тут – они с Федькой. Ну, а Клавку – замуж. И чтоб дом у жениха был, а иначе, что это за жених? И рассматривались отцом два дома. Именно так – рассматривались дома и хозяйство, а не женихи. Первый дом стоял на тракте. Клаве показала его Дуся, когда ездили они на рынок. Был он невысок, но просторен, вытянут на зады. И уж больно хорош собой. Резные кружевные наличники волнообразным узором украшали окна, бегущим ручейком шли по обрамлению крыши. А постройки все – за домом, земли много кругом. Внутри двора Клава разглядела качели. Дом хорош. А вот хозяином его, по словам Дуси, был лысеющий вдовец, оставшийся с двумя детьми после того, как умерла жена в третьих родах, унеся с собой и ребеночка. Был он значительно старше семнадцатилетней Клавы. Звали его Богдан Силантьев. Искал он себе жену, потому что одному с двумя детьми жить было нелегко. Сейчас жила с ним его мать – старая полуслепая Пелагея. Второй дом стоял прямо в их селе. Великан-шестистенок с грудастым коньком на крыше. И двор широкий с поветью, сенником, сараями и зимницей. Тоже хорош собой, потому что имел трёх трудолюбивых хозяек, мать и двух сестер. Женихом там был Сергуня Михалев, единственный сынок одной из сестер. Поговаривали, что был он ленив и избалован матушками– бабушками. Но был Сергуня молод, хорош собой и невест в том доме перебирали. Встречалась Клава с ним чаще в церкви, куда матушки водили Сергуню часто. У их брата была в городе своя лавка и ещё что-то. Жили сестры не бедно, нанимали работников. Сергуня был упитан и высокомерен. Клаве он не нравился совсем. То ль гармонь кружила голову, то ль брага, которой и глотнула-то Клава чуток, но захотелось вот сейчас плясать, что было сил, захотелось улететь хоть куда, только б не сидеть вот так, как сидит сейчас ее подруга, принудительно на своей свадьбе. Она оторвалась от невестки, огляделась – в глазах ее блеснул красный закат, взмахнула клетчатой юбкой и забила молодыми звонками ногами в твердую ещё замерзшую весеннюю землю, пошла по кругу поведя плечом. Встала перед Иваном и с лицом непроницаемым, полным печали, задробила с переборами опять. – Эх, хороша наша Клавдия! Давай, девка! – кричали из-за стола. А она разошлась, да пошла опять по кругу, останавливаясь уж перед всеми мужиками, зазывая. В круг вымахнул дед Клим, заплясал с ней было, да быстро выдохся. А она глянула на отца, тот смотрел удивлённо, открыв свой заросший усами и бородой рот – не ожидал такого от своей скромницы и молчуньи Клавдии. Да и не положено девкам-то вот так отплясывать. Но тут Клава повесила руки, резко остановилась и убежала за ворота. Гармонь звучала, на ее место уж вышли плясать другие. А она забежала за первое же дерево, прижалась к нему спиной. Вот и продали Верку! Видать, теперь ее очередь! Сзади услышала хруст веток. Оглянулась. К ней шел Иван. – Ваня! – Клав, чего ты? – Вань! Вань! Давай убежим! – она дышала горячо, еще возбужденная своим поступком, – Отец точно меня вот-вот замуж отдаст. Уж все разговоры только об этом. – Так куда бежать-то? – В город. В город пойдем, а оттуда уедем. А я денег украду у отца. Сам виноватый будет! Украду! – Тихо, тихо, Клав! Чего ты? Я чего, совсем безденежный что ли? Чай, мужик. Подумать дай время. Потерпи чуток... Из двора вышел старший брат, за ним и Федька, младший, они звали Клавдию. За свадебным столом отец смотрел хмуро. Утром Клавдия побежала к Снежке, к белой их кобыле. Так уж повелось у неё, как только появилась в доме эта лошадка. Она именно ей доверяла свои тайны. – Потерпи, Снеженька. Скоро уж травка, скоро, – она наглаживала ещё сонную свою любимицу, – Да только доживу ль я здесь до травки-то! Батя замуж меня отдать хочет. А мы убежим, убежим с Ваней, – шептала Клава. Отец сидел на постели в полотняных подштанниках, в мягких валяных опорках, спина перевязана пуховым платком, смотрел на Клаву, зашедшую в дом с ведром молока. – Чего, Клавка, замуж сильно хочется, да? Разгулялась, смотрю! Она молчала, только сердце зашлось. Не успеют они сбежать с Ваней, не успеют! – Чего молчишь? Клава не ответила, сливала молоко. А Веруня после свадьбы стала другой. Была всегда веселой, шустрее тихой Клавы, игры придумывала, затеи. А сейчас ушла в себя, замкнулась. Только однажды руку у колодца сжала Клаве, а в глазах – такая боль. Шла она от колодца, а Клава вслед ей смотрела. Смотрела и жалела, смотрела и думала, что не хочет вот так жить – с жестоким и нелюбимым... Через некоторое время узнала она, что отец говорил с Михалевыми насчёт Сергуни. А Михалевы ответили отказом. Мол, не хотят пока Сергуню женить, пусть ещё с мамками да няньками поживет. Отец злился – спешил Клаву выдать замуж. А Клава вздохнула спокойнее. Знать до осени дотянет отец. Он был расчётливый, а летом руки, ох как, нужны, а вот под осень можно и сбыть дочь с рук. Сходили большие снега, и тут же зарядили дожди. Но дороги ещё держались. Их село стояло на берегу широкой реки Оболоньки. Река как будто обложила себя холмами, кое где обрывающимися резко, и лишь в нескольких местах, где холмы проваливались, делала большие заводи. В период таяния, строили там запруды, потому что топило не только поля, но и избы. Выходили обычно ещё по морозу, по неразмытым дорогам. Вот только в этом году, ещё не успели сойти сильные морозы, как уж зачавкали по холодной земле ледяные дожди. Но запруды были нужны. Об этом говорили в каждом доме, остерегаясь половодья. Ждали, чтоб хоть чуток дали передышку дожди. А Клава жалела Снежку – скоро придется той бревна да землю на запруду возить. В один такой дождливый день, когда они ужинали, и явился в дом молодой лысоватый мужичок высокого роста, худощавый, но жилистый. Стряхнул воду в сенях, потопал сапогами. Его уважительно усадили за стол. Мачеха неожиданно почти запела мягким голосом, какого Клава у нее и не слышала: – Проходи, проходи, повечеряешь с нами. Отец сидел во главе стола, изредка поглядывая на свое семейство, хрустел соленым огурцом и беседовал с гостем о запруде. – Клава, доченька! – все тем же елейным голосом пропела мачеха, – Достань-ка в кладовке сальца, да получше там, с мясом. На столе появились спешно нарезанные крупными кусками сало, хлеб. Сковырнув пробку с бутылки, отец, щуря глаза, разливал самогон. – А нут-ка, погуляйте! – Федьку, Клаву и племянников отправили на улицу. Они привычно перебежали под дождем в сенницу. Отец часто вел серьезные разговоры, выставив детей. Порой и мачеху гнал, и старшего Володю с женой. Клава забежала к кобыле, но Снежка уже дремала, и она вернулась в сенник. – Жених твой, – вдруг вымолвил Федька. – Кто? – Ну, этот... , – он махнул на дом. Клава оцепенела. Как жених? Вот оно что! А она и не догадалась. Так они сговариваются о ней ... Сейчас там, в доме, ее отдают этому лысому. А как же Иван? Нет, они успеют. В такие дожди свадьбу не сыграешь. Все равно отец будет ждать, когда дожди пройдут. Просто она думала, что весну и лето отец ещё выждет, предпочтет осень для свадьбы. Но ... Из дома показался Владимир, крикнул ее. Клава настороженно вошла в избу. – Ну, что, дочка, вот, знакомься. Это Богдан. Сватов хочет слать...Построить, так сказать, с тобой совместную жизнь законным порядком, – отец был явно доволен. В сенях что-то грохнуло. Видать Федька с детворой прибежали следом, подслушивали. Клава застыла, как вросла в пол. – Чего молчишь-то, хоть кивни. Впрочем, понятно – стесня-ается девка. Клава резко развернулась и выбежала из избы, краем глаза увидев, как привскочила, было, за ней Дуся. Дети рванули в сенник. Клава остановилась на крыльце, но никто не вышел. Видать, Дусю остановили. Грудь Клавы вздымалась, в глазах темнело, а на сердце – камень... Прошло минуты две, и на крыльцо вышел сам новоявленный жених. Клава, увидев его, отошла подальше, отвернулась. Он скрутил самокрутку, закурил. Мокрые дома деревни в сумерках потемнели, голубели холстинами длинные огороды, нудный дождь не хотел кончаться. – Ты не бойся, Клавдия. Я, коль не мил, коль противен тебе, сватов слать не стану. Потому и пришел, чтоб глянуть на тебя, понять. Отец у вас строг, знаю, любую заставить сможет, – он затянулся, глядя вдаль, а потом как будто вспомнил чего, усмехнулся, повернулся к ней, – А я ведь тебя давно приметил. Даа... В городе на рынке года три назад девчонкой совсем. Ты тогда ловко отцу мясом торговать помогала, аккуратно все раскладывала, отмывала посудины начисто. А я любовался, думал – вот девка славная вырастет! Даже Люба, жена моя тебя приметила, улыбалась, на тебя все тогда глядела. Даа... Он помолчал, молчала и Клава. – Стар я для тебя. На двенадцать годков старше. Дети уж...Не справляюсь один-то. Лысею вон, хоть и не старый, – он провел ладонью по голове, – Коль не мил, так и скажи. Братку вон пошли, он прибежит, скажет мне. Но знай, если женой мне станешь, ничем не обижу. Вместе век вековать будем. И в горе, и в радости... Клава молчала. Не проронила ни слова, а он и не просил. Просто зашёл в дом, простился со всеми и был таков. Как и не было. "Не мил! Не мил! Разве не видно! Иван мил – молод, весел и чубат," – упрямо твердила про себя Клава. Она опять полночи провозилась. И чего Иван не спешит? Железное кольцо чуть слышно позвякивало на крыльце, весенний дождь тихо, как мышь, скребся в окно у кровати. Клава наблюдала за каплями на стекле. Там рябили мелкие брызги, капли лились по стеклу, что-то соединялось, а что-то распадалось. И поди угадай, где и как соединится... как сложится? Уже через день Клава пошепталась с Федькой, отослала его на тракт, сказать Богдану, что не мил он ей, как и сговаривались. Но Федька все тянул, все некогда ему было. Отец не давал продыху. То заставил хомуты чинить, то деревья опиливать. Наконец, дожди поутихли. Вышли всем селом на запруду, и бабы тоже. Лошадей привели все, у кого они были. Работы было много. Мужики с пилами и топорами рубили лес. Двенадцать лошадок тянули волокуши к реке. Здесь была и Снежка, водил ее Володя. Лес был кряжистый, сырой и тяжкий, и лошади с хрипом припадая на задние ноги, потея от усилий и покрываясь на глазах седой изморозью, волокли крепкие бревна. Они оглядывались с покорностью на хозяев, но привычно тянули. Бабы с ведрами и лопатами делали земляную насыпь вокруг бревен. Клава была рядом с Верой – хоть так вспомнить былые их детские денёчки. Тут же был и Иван. Он тоже возил бревна на лошади семьи своей тетки. Он уже попытался подойти к ней, накрыть своей рукою её руку, но Клава отдернула – рядом был отец. А потом завертелась работа. Все устали. В объезд холма везти было дальше, и мужики немного сменили маршрут, заезжая по холму, отвязывая и скатывая вниз бревна. Клава наблюдала за Иваном. Работал он как-то неохотно, переругивался с мужиками, злился, когда учили его. А вот Богдан рубил сосны споро, как будто всю жизнь в лесорубах. Мужики с ним говорили уважительно. Работа уже подходила к концу. Все устали. Клава жалела Снежку, подходила терла её сухой рукой, стряхивая сырость. И вдруг что-то случилось там, наверху. Сбегались мужики, потянулись и бабы. Лошадь вполне упитанная чалая, видать, выдохлась. Она села по-собачьи на зад, и лишь трясла головой, когда Иван дёргал её за удилище. Сыпались разные советы. Кто советовал распрячь, кто говорил, что нельзя, перекроют волокуши дорогу всем. Иван злился, из-за него, вернее из-за его лошади, которую он сам и перегрузил, желая закончить побыстрее, остановилась вся работа. И тут он взмахнул кнутовищем и вдарил лошади по спине. От этого опоясывающего спину длинного кнута она встряхнула лохматой головой, словно в насмешку оскалила жёлтые зубы, но не тронулась с места. Иван замахнулся и ударил ещё раз, а потом ещё. Кобыла мотала головой. А Иван все бил и бил, норовя попасть лошади по голове, по морде. Кто-то пытавшийся остановить Ивана тоже получил кнутом случайно. Мужики и бабы сбегались, кричали. И тут кобыла дернулась к обрыву и, ломая оглобли, опрокинулась набок. Бревна поползли с холма к реке. От леса бежали ещё мужики. И тут Богдан подскочил к Ивану, схватил его за занесенную руку, одним сильным рывком вырвал кнутовище, бледнея, ударил, оттолкнул. – Что ж ты делаешь с кобылой, поросенок! – только и успел сказать. И уж вместе с мужиками побежал к лошади, начали распрягать. Земля была сырая, поленья тянули вниз с горы к реке. Богдан, распрягая, отвязывая кобылу, скользнул, съехал. Перепуганная избитая лошадь спасалась, раскачивалась всем телом, пытаясь вскочить на ноги. Нога Богдана угодила под кобылий круп, там что-то сильно хрустнуло, Богдан вскрикнул. Вскоре кобылу распрягли. Она встала на ноги и, ведомая под уздцы, сама зашла на холм, поленья сползли в реку и застыли там в сухих камышах, лишь наполовину утонув. Богдана заботливо водрузили на телегу. Нога была явно сломана, на штанине растекалась кровь. – Чего кобыла-то? – спросил, морщась от боли. – Нормально, сама зашла. Держись, Богдан. К лекарю сейчас поедем. Ему вроде как стыдно было за то, что вокруг него такая суета. Он встретился глазами с Клавой, стоящей тут же в толпе, виновато улыбнулся, а потом, когда телега дернула его, трогаясь, закрыл глаза, сморщился и прикусил губу от боли. Клава взглянула на Ивана. Он стоял в стороне, смотрел не на телегу, он смотрел на лошадь, которую так жестоко избил. Смотрел с озлобленностью. Видимо, так и считал, что это она во всем виновата. Клава не стала к нему подходить, вернулась вместе с бабами к запруде. А мысли были где-то далеко впереди, рисовали ей будущее. Как те капли, лились судьбами-струйками по стеклу, что-то соединялось, а что-то распадалось. И поди угадай, где и как соединится ... А вечером она начала складывать узел. В открытую, не таясь. Домашние зашептались, отец уже спал. Мачеха разбудила его. Он кашлял, кряхтел и рычал, но все же встал. – И куда это мы такие собрались на ночь глядя? – Я к Силантьевым. – Куда-а? – К Силантьевым, – Клава продолжала собираться. – Это кто ж тебя туда пустит? А нут-ка! Быстро спать! Ишь ты... Клава подняла подбородок выше. – Коли хочешь, чтоб замуж за него пошла, отпустишь. Его увезли, там только бабка полуслепая с детьми малыми. А корова, а поросята, а кобыла на запруде умотанная? Как они одни-то? Пойду! – и она засобиралась опять. Отец бухнулся на табурет устало. Трудный был денёк, да ещё и дочь... – Клавка! Ведь не люб он тебе. А теперь и вовсе – хромым может остаться. Разрешаю, не ходи за него. Посиди ещё в девках. Мачеха и Дуся кивали. Видно вопрос этот уже обсуждался, и было понятно, что жених теперь Богдан Силантьев незавидный. Коль останется больной, какой их него хозяин? – Люб, – вдруг услышали они, – Почему это не люб? – Так ведь Федьку ты посылала ... , – видать Федька проболтался Дусе. – А это я поиграть решила, пошутить. А сейчас уж не до шуток. Да и не добёг Федька. Отец помолчал, поразмыслил. Видать, дочь с характером у него. Велел он Федьке запрячь Снежку. – Да не надо, Добегу я. Тут всего-то пять верст, – обрадованно махнула Клава. – Надо! – с отцом не поспоришь, – Мать, собери там, чтоб и детей накормила, – и отец, полусогнувшись, зашаркал к постели. Приехали они к Силантьевым ещё засветло. Клава потрепала гриву Снежке, прощалась. Федька развернулся и уехал сразу. Дом и правда весь в резных кружевах. В сарае мычит корова. В просторном дворе на качелях– растрёпанная девчушка лет пяти и мальчик годков трёх. Дети смотрели на неё. – Здравствуйте! Батя дома ваш? – Неет! – девочка пошла ей навстречу, – Он теперь калеченный у нас. Ножка болит. – Полечат ему ножку. А звать вас как? – Я Галинка, а он – Антипка. Только он плохо говорит. А ты случайно не станешь нашей мамой? – вдруг спросила девочка. Клава присела перед ними на корточки. – А ты бы хотела? Девочка покраснела, опустила глаза и кивнула. – А ты? Антипка кивнул тоже. Они зашли в дом. А в сенях-то – Клава ахнула: резные вешалки и полки, резные картинки и игрушки. Клава дивилась, а Галинка рассказывала, что все это сделал батя. Примостившись на резной скамье, подслеповато щурясь и близко поднося шитье к глазам, бабка Пелагея что-то латала, протягивая через ткань толстую цыганскую иглу. На полу – ведро с молоком. Она подняла глаза, но не увидела Клаву. – Галинк, хватит уж шляться. Заходьте у хату. Поешьте чего... Да и спать. – Бабушка, а к нам мама пришла, – тихонько на ухо шепнула ей Галинка. – Мама? Кто туть? – Здравствуйте! Клава я. Говорил вам обо мне Богдан? – Клава? Это Григория что ли? – Его. Я к вам жить пришла, к Богдану. Примете? – Так ведь у фельдшера он... – Знаю я. Помогу пока вам. А там и он вернётся... Что-то корова там у вас больно мычит. – Ой, милыя, так разе я подою чередом-то? Вот и ведро ж не поднять руки не держуть... Клава подхватила ведра и направилась на колодец. Воды было мало. Сначала ведра промыть, потом – дойка, детей умыть. И было у нее так светло на душе, светло и легко. И солнце теплое, и ветерок влажный. И в доме ей хорошо, играл там свет в окнах, хотелось там жить. И дети милые. И нужна она тут. Очень нужна. Лишь через пару дней привезли Богдана. Он зашёл в калитку, прыгая на одной ноге, опираясь на две корявые палки. Они столкнулись во дворе, Клава стояла с метлой и раскачивала на качелях Антипку. Увидев её, он закачался, ухватился за резной забор, одна палка упала. Он так и застыл, ухватившись за доску. Клава подошла спокойно, подняла опору, подхватила его, высокого и худощавого снизу, и вместе они направились к скамье. Он уселся, подбежали дети, Галинка заваливала вопросами, они трогали загипсованную ногу. Он рассеянно отвечал и все косился на Клаву. – Это как отец-то тебя отпустил? – А у Вас дом хороший, вот и отпустил. Ему ж дом приглянулся. – А тебе? – А мне ... , – она немного смутилась, – А мне и в доме, и дети, ну, и хозяин, – решилась все-таки сказать. – Так я сейчас – вишь, – он кивнул на ногу. – Чего там? Чего лекарь-то сказал? – озабоченно спросила Клава. – Сказал, срастётся, только...только на всю весну и лето – калека. Как же хозяйство-то..., – он озабоченно глянул на двор, на сараи со скотиной. – Вместе переживём. Как Вы там сказали: век вековать будем. И в горе, и в радости... *** РАССКАЗЫ НАТАЛЬИ ПАВЛИНОВОЙ ( РАССЕЯННЫЙ ХОРЕОГРАФ ) ПУБЛИКУЮТСЯ В ГРУППЕ " В гостях у белки " С РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА . Источник : канал автора на Дзен по ссылке https://dzen.ru/a/ZhbYWUKsqWaO0WkN

Как Антонину Павловну обманули. Автор : Анонимно я Антонине Павловне было уже почти девяносто лет. Жила она одна в своей маленькой однокомнатной квартирке. Квартирка была маленькая, но уютная и аккуратная. Хотя... То там кран потечёт, то здесь краска облупится. Раньше с соседями Антонина Павловна дружна жила. В гости друг к другу ходили, пирогами друг друга угощали, помогали, если нужно было. А сейчас... Старых никого не осталось, а новых она и не знала никого. Менялись они постоянно, и пожилая женщина не могла никак их запомнить не то что по имени, даже в лицо. Как-то в очереди в поликлинике, куда она ходила не сколько к врачу, сколько пообщаться, ей посоветовали обратиться в соцзащиту. Туда Антонина Павловна и отправилась, оперевшись на свою трость. Там её выслушала приятная женщина, даже чаем напоила с вкусным печеньем и пообещала прислать сотрудницу помогать по хозяйству. Старушка рассыпалась в благодарностях. Так ей понравилось как её приняли! И уже на следующий день пришла девушка. На вид ей было не больше двадцати лет. Сказала, студентка, подрабатывает. И имя то у неё какое приятное — Лиза! Антонина Павловна сразу подружилась с Лизой. Теперь было с кем поговорить. Лиза приходила ежедневно ближе к вечеру, приносила молоко, хлеб и другие продукты из ближайшего магазина. Помогала с уборкой и готовила для старушки еду. Потом они вместе пили чай, сидя за большим круглым столом в комнате. Антонина Павловна рассказывала Лизе о своей семье, показывала фотографии, вытирая сухонькой ладошкой выступающие слёзы. Сын у них с мужем был один, да и тот ушёл в горы и не вернулся. Альпинист он был. Так никто и не знает, где могилка его. А муж уже пятнадцать лет в земле сырой лежит. Никого родни не осталось, одна она. Так продолжалось почти полгода. Однажды Лиза пришла с мужчиной и представила его как своего брата. Тот быстрыми глазами пробежался по комнате и кухне, починил кран, ручки в дверях, замок на входной двери смазал. — О, теперя заедать не будет! — сказал он, перекатывая жвачку с одной щеки на другую, — Что, бабуль, надо ещё чё починить? А то пойду, у меня сёдня клиентов во! — он рукой помахал у себя над головой. — Да вроде нет... — старушка немного растерялась и крутила головой, вспоминая что у неё ещё есть сломанного. — Ну, как же нет! Баб Тонь! Вот Вы жаловались, что замок на шкатулке сломан! — подсказала Лиза. — И то верно. Так я туда и не лажу почти. Но шкатулку принесла и на стол поставила. Парень тут же сел делать, а Лиза увлекла Антонину Павловну на кухню чай приготовить. Через пятнадцать минут парень их позвал. — Всё, бабуля, я починил! Антонина вернулась в комнату. Парень открыл при ней шкатулку, закрыл, снова открыл и снова закрыл. Он эту операцию проделал ещё несколько раз. И только Антонина Павловна хотела сама попробовать открыть и закрыть, её на кухню позвала Лиза. Она быстро убрала шкатулку в шкаф и пошла на зов. Потом они ещё пили чай втроём и слушали рассказы старушки. — Ох, и хорошо у Вас, но мне пора! — сказала парень и засобирался. — Ой, милый, а как же мне тебя отблагодарить-то? — Да, Бабуль, не надо ничего. Только вот акт мне подпишите. — Что за акт? — Я такая-то такая-то, претензий к проделанной работе не имею. — Ой, конечно, конечно. Антонина Павловна пыталась своими слеповатыми глазками отыскать очки, но они как сквозь землю провалились. — Лизонька, а где мои очки? Не вижу же я без них ничего! — Не знаю... Вот сколько я Вам говорила, купите цепочку и носите на цепочке! Сейчас на кухне гляну! И она ушла. Лиза искала очки, а парень поторапливал. — Бабуль, давай побыстрее! Я ведь только у Вас так долго проторчал, и то только из-за сеструхи! А так у меня пятнадцать минут на каждого! — Да-да, я понимаю. Да куда они запропастились, окаянные? — Бабуль, давайте я Вам прочитаю, что там написано, и покажу, где подпись поставить. Ну, правда, некогда. Антонина Павловна махнула рукой. — Давай! Покажи где писать! Парень ткнул перед ней пальцем. — Здесь что ли? Как тут много всего напечатано....и это всё про претензии? — Ну, да. Спасибо, бабуль! Парень выхватил бумажку и выбежал из квартиры. Едва за ним захлопнулась дверь, из кухни вышла Лиза. — Вот Ваши очки. Кое-как нашла! Лиза в тот день ушла и больше не возвращалась. Ни на следующий день, ни через день, ни через месяц. Пришлось Антонине Павловне снова идти в соцзащиту. Она хотела узнать, может быть Лиза заболела тяжело. На этот раз её уже никто чаем с печеньем не угощал. — Лиза уже полгода у нас не работает! — Как так? Что-то Вы путаете. — Нет... Так Вы же, Антониа Павловна, — сказала ей та приятная женщина, заглядывая в толстый журнал, — заключили договор пожизненной ренты. Вот с них и спрашивайте! И вообще, мне некогда каждому объяснять! Сначала подписываете, а потом спрашиваете, что это! Антонина Павловна вышла из кабинета и побрела медленно домой. Она не очень понимала, что такое договор пожизненной ренты. Но ещё больше она не понимала, когда успела его подписать и главное с кем. И причём здесь Лиза? Антонина Павловна с трудом добрела до дома. Ей было сложно ходить летом, а уж зимой и подавно. Села за свой круглый стол и задумалась. О Лизе, о её брате и о том, что ей сказали в соцзащите... Решила она ордена и медали мужа перебрать. Они всегда её успокаивали. Письма его перечитать, как снова с мужем поговорить. Достала шкатулку, открыла. Ещё порадовалась, как легко замочек открылся. Вот они письма треугольничками, бережно ею хранимые. Гребень, который муж из Германии привёз, а под ним.... под ним всегда лежало кольцо, которое ей свекровь подарила на свадьбу. Большое такое, с гранатом. А уже под кольцом лежали медали. Но сейчас было пусто! Под гребнем было дно!!!. Антонина Павловна вытряхнула шкатулку и потрясла, как будто медали могла в складке застрять. Тщетно. Соскочила, насколько ей позволили ноги, подошла к шкафу и стала его перебирать. Рядом со шкатулкой лежал мешочек с деньгами. Она всю свою пенсию туда складывала. Мешочек был пустой. Антонина Павловна закусила зубами губы и стала методично выкидывать всё из своего шкафа. Но кроме старых тряпок ничего не было! Даже её коса пропала, которую Антонина Павловна отрезала, едва началась седина, да руки стали плохо слушаться. В дверь позвонили. — Это Лиза! — вскликнула старушка и побежала открывать. Но это была не Лиза. Это была та приятная женщина из соцзащиты и участковый. Антонина Павловна хорошо его помнила. Тот уже давно работал и периодически к ней приходил, про соседей спрашивал. То про одних, то про других. — Антонина Павловна, если это Вас успокоит, Вы не единственная жертва. Лиза, или Елизавета Ковалёва устраивалась по поддельному паспорту в соцзащиту, втиралась в доверие к старушкам и старичкам, а потом вместе с мужем обчищала их. Подсовывали старичкам под разными предлогами подписать договор ренты. Как я понимаю, в их банде ещё должен быть кто-то третий, и этот третий не меньше чем нотариус. Иначе бы не смогла бы они столько квартир продать. У Антонины Павловны при этих словах потемнело в глазах и она упала. Очнулась в больнице. Милые люди, улыбающиеся медсёстры, приятные врачи. Но теперь Антонина Павловна на всех смотрела с недоверием. За несколько дней до выписки пришёл к ней тот самый участковый и рассказал, что взяли Лизу и её банду. И добро Антонины Павловны нашли. Нужно будет только в полицию сходить и опознать. А та вытирала ладошкой навернувшиеся слёзы. Страж порядка уже было хотел уйти. — Антонина Павловна, не сочтите за наглость, я от безысходности к Вам обращаюсь.... Антонина Павловна с интересом посмотрела на участкового. — Да нет, забудьте! Вы только что из такого выбрались, а я.... — Да говори, чего там у тебя стряслось? Участковый сел рядом. — Понимаете, есть у меня сестра младшая. Муж запойный. Дочка у них старшая школу в этом году закончила, хотела поступать, так денег не было даже на автобус, не то что здесь жить. Я б мог у себя её поселить, так у меня и так семеро в двух комнатах и жена вечно пилит... — Так зимой вроде не поступают... — Летом. Она там хочет на курсы ещё какие-то свои походить. — Ты хочешь, чтобы я её у себя поселила? — Ой, я же говорю, глупость сморозил! — Хорошая племянница что ли? — Хорошая. Трудолюбивая. Работящая. — Ты как сватаешь её. Ладно. Пусть приезжает. Приючу. И то только по тому, что ты просишь! Если что, спрос с тебя будет! И снова Антонина Павловна жила не одна. Было с кем чай пить за большим круглым столом в комнате и с кем разговаривать. Племянница участкового Света на курсы ходила, работать пошла и за старушкой как за родной бабушкой ухаживала. Летом поступила в сельхозакадемию и хотела съехать, так Антонина Павловна не пустила. — Живи! Мне с тобой спокойней! Так и живут. Света учится, подрабатывает, Антонину Павловну вкусностями балует да рассказы её слушает. А Антонина Павловна чувствует себя на лет двадцать моложе и даже изредка печёт свой фирменный пирог. А недавно в тайне от всех составила завещание в пользу Светы. Только об этом ТССССС! | Рассказ основан на реальных событиях, имена героев изменены. *** Источник : канал автора ( Дзен) " Анонимно я "⤵️ https://dzen.ru/anonimnoya РАССКАЗЫ АНОНИМНО_Я ПУБЛИКУЮТСЯ В ГРУППЕ " В гостях у белки " С РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА. Распространение ( копирование) в другие группы, без согласия автора, запрещено🚫.

Автор : Н.Брынских Давно, когда деревья были уже маленькими, но казались зеленее, мне было чуть за двадцать. Я была мудрой бабой, давала качественные советы, верила в женскую дружбу, пищевые волокна, и любовь навсегда. Нас было несколько подруг, и все, кроме одной, замужем. Назовём ее Гуля, потому что потому.  Гуля была сложновыдаваемой — ее не сильно хотели брать, потому что она была навязчиво, и даже бесперспективно красива. Всегда, даже алкогольно вхлам, обгоревшая на солнце, спящая в палатке, обёрнутая в надувную лодку.  Мужики приходили посмотреть на нее, проверить уровень идеальности, и надеялись найти хоть один изъян. Не находили, боялись уровня ответственности за совершенную красоту, и уходили.  Гуля страдала: стеснялась готовить манты и кыстыбый, училась делать фрикасэ, шпагат, помпушки с творогом, но становилась только лучше.  В один прекрасно — осенний вечер Гуля объявила экстренный сбор по форме один.  Несколько нас, в полном составе прибежали к Гуле. Гуля плакала. Мы уважительно молчали. Гуля сказала, что ее полюбил мужчина, и она вроде тоже, но это не точно. Но если полюбил, надо брать, а то когда еще так повезёт.  Он купил две горящих путёвки в Турцию, чтобы по горячим следам дать ей ощущение заботы и горячей любви.  Путёвки горели сильно. Был обед, у нас дома на плите горели макароны и каклеты для мужей.  Билеты были на пять ноль ноль завтрашнего утра.  Мы сказали: не ссы, Гульнара, все уедут! Мы бежали домой выключить газ, раздать детей, и вернуться с мартини и коньяком. Мужья, когда узнали причину, дали ещё поллитра самогона, перекрестили, и сели смотреть футбол.  Мы должны были проводить подругу в новую каклетно — макаронную жизнь.  Начали, как правило, с советов под вермут, потому что замужем очень много подводных камней и послеродовые растяжки на ягодицах.  Потом караоке под коньяк, упражнения для пресса, бабьи слёзы о тяжелой двадцатидвухлетней судьбе, коленно — локтевая поза для последнего триместра беременности, и был самогон…  Наш космический корабль терпит крушение, война машин должна поглотить всё живое, вход ломают терминаторы, и орут голосом Меладзе: — красииииво, ты вошла в мою грешную жиииизнь.  Я открыла глаза. Половина группы поддержки спала на диване с микрофоном в руках, вторая половина на кровати. Я спала в кресле. В дверь стучали, стучали битой, не меньше. Гули не было…  Открыла дверь. Ворвался мужик, в ботинках побежал в квартиру, кричал Гулю… Местами даже плакал.  Дверь в ванную была закрыта изнутри. Выключили музыку. В ванной храпело нечто.  Мужик вырвал задвижку, и мы обнаружили на полу, укутанную в шторку для ванной, Гулю. Гуля спала как младенец, и храпела, как трактор «Беларусь» в горе.  Мужик очень нежно вынес ее из ванной, возложил на постель, стёр с ног лежавшими рядом, новыми чулками, в которых она планировала быть сексуальной, гель для бритья, и побежал варить кофе.  Гуля не просыпалась.  Я подняла боевых подруг, и начали собирать багаж.  Мы надели на Гулю самый нарядный сарафан, босоножки, бейсболку, дали мужику в руки ее документы и багаж. Мужик нес Гулю на плече, как варвар добычу, пешком, с пятого этажа. Сильно за полночь. Соседская бабушка успокоилась, когда мужик с Гулей на плече, на вопрос «Куда вы ее», ответил «Отдыхать».  Старушка со словами «Дай Бох, Дай Бох, давно ей туда пора», закрыла двери.  Мы закрыли квартиру, перекрестили зад машины. До порта — два с половиной часа езды. До окончания регистрации — три часа. Бох нужен был им как никогда.  Гуля написала смс. На следующий день. В смс она орала.  Гуля улетела в босоножках 39 размера на ногу 36 го, в домашнем сарафане её мамы, с гетрами с начёсом в багаже, и мамиными таблетками от ревматизма с ишиасом. Камфорный спирт пролился, и она две недели пахла больными коленями.  У нее не было шансов остаться незамужней.  Гуля вышла замуж, у нее двое детей. По выходным у них аутентичный кыстыбый на расписных синих тарелках, крепкий чай с молоком, хворост, густо посыпаный сахарной пудрой, и любовь.  Она до сих пор не помнит каким образом оказалась в автобусе, на подъезде к отелю.  А ее муж говорит, что по настоящему полюбил ее именно тогда, когда увидел спящей на полу, обернутую в шторку для ванной.  Странные они, мужики. *** Источник : интернет

ФЁДОР И ЧУЖОЙ РЕБЕНОК Автор : Татьяна Брылько Не то, чтобы Ира невзлюбила отчима, просто не приняла. Ну, какой он ей папа? Не было никогда у Иры папы и этот «дядя Федя съел медведя» тоже не папа. Однако ради мамы она с первых дней знакомства старалась держать свое недовольство при себе. Не маленькая, уже одиннадцатый год, понимает, что маме хочется семью, хочется, чтобы за ней ухаживали. Так-то дядя Федя неплохой, молчаливый просто. Но чужой. Иру словно и не замечает. Зато не пьет, как отец у лучшей подруги Зины, что была ей даже сестрой троюродной. А Федор словно и не замечал, что у его любимой женщины подрастает дочь. Принял как данность ее наличие и стал строить планы на дальнейшую жизнь, в надежде, что родит ему Женька своего родного сына, а то и двух. Расписались они быстро и тихо, обменяли две квартиры на одну просторную, в которой у Иры появилась своя комната, и между отчимом и Ирой появился просто «худой мир», вместо «доброй ссоры». Пообедав после школы, Ира ныряла в свою комнату и старалась поменьше сталкиваться с мужем матери. Он с дружбой тоже не навязывался. Когда у Евгении появилась тошнота по утрам и стало мучить головокружение, они даже все дружно обрадовались – беременность! Ира мечтала о братике, а Федор о сыне. Но случилось страшное, не новая жизнь зародилась, а болезнь поселилась инородной агрессивной плотью в головном мозге молодой еще женщины. Стала Ира сиротой уже в 11 лет. И путь ее лежал прямиком в детский дом. Она еще не задумывалась о своей дальнейшей судьбе, придавленная страшным горем, когда услышала, как на кухне рыдает после поминок пьяненькая мать Зины и словно оправдывается перед Федором:- да взяла бы я ее к себе, все же Женька сестра моя двоюродная, не чужие. Но мы сами с Зинкой раз в неделю из дома бегаем, как мой шары зальет. Не потяну. А больше никого у нас из родни и нет. Ира не хотела подслушивать, но так получилось, и из разговора она поняла, что приходили из опеки, что «изымают ее в детский дом», что в этих стенах большой и просторной квартиры, она потому, что отчим отстоял, выпросил несколько дней, в надежде найти родню Жени. Вот и разговор этот отсюда вытекает. - Ира, поговорить надо - начал утром отчим, но замолчал, подбирая слова. - Да, не бойтесь, говорите, я уже знаю, что нужно в детдом собираться. -Я о другом. Если ты не против, то я хочу оформить опекунство над тобой, ведь мы с матерью были расписаны, говорят, что можно попытаться, но если ты сама захочешь. Я знаю, отец из меня никудышный, но не могу я тебя в детдом отдать. НЕ МОГУ. Может, попробуем? Ради Жени, попробуем. Наверное, смотрит на нас и переживает. Она и не представляла, что взрослый мужчина может плакать. Особенно Федор. Он и на похоронах не плакал. Окаменевший был, да, но ни одной слезинки. А тут…. Подошла, обняла его и стала, как маленького утешать. Все у них получилось. Кто кого поддерживал первые полгода, это еще вопрос, но время потихоньку лечит. Наладили быт, научились оба варить борщ и не только. Научились разговаривать друг с другом. Правда Федор собеседник был немногословный, но Ира привыкла. Помимо благодарности, она стала испытывать и уважение к отчиму. Мужик он был справедливый. Не раз заступался за нее во дворе, пытался как-то ее радовать в мелочах. То мороженку после работы принесет, то два билета на премьеру кино им с Зиной купит. Иногда забегала тетя – что помочь, подсказать, разобраться со счетами, квитками за квартиру. Частенько приходила с ночевкой Зина. Боль стихала. Стали жить. Федор ходил на собрания в школу, оставлял часть зарплаты на общее пользование и никогда не спрашивал отчетов. Ира старалась не подводить его. Но никогда не называла его папой, ни в глаза, ни за спиной, понимая, что для него она чужой ребенок. Не сама пришла к такому выводу, а нашлись «добрые люди» - просветили «сиротку», жалея слащаво. Когда ей исполнилось 14, Федор опять решился на тяжелый для обоих разговор. На этот раз, он спрашивал ее мнение по поводу своей женитьбы. На работе незаметно у него стали строиться отношения с одной женщиной, и еще - у них будет ребенок. - Я бы ушел к ней жить, но ты еще не можешь оставаться одна. Да и опека набежит. А вдвоем к ней тоже не вариант – тесновато будет. У нее лишь комната в служебном доме. Но если я приведу ее сюда, как думаешь – уживемся? Внешне ужились. Лида ходила по дому, как важная гусыня, лелея свою первую беременность, Федор повеселел, а Ира старалась сглаживать все возникающие конфликты. К ней почему-то так и не пришел сложный подростковый период. Наверное она сразу повзрослела с уходом мамы. А вот Лида… Ира многое списывала на ее беременность и не рассказывала Федору, как сползает улыбка с лица его жены, когда за ним закрывается дверь. Как всем своим видом она показывает Ире, что теперь хозяйка она, а Ира никто. И это «никто» по недоразумению, по глупости Федора мешается у них с мужем под ногами. Поняв, что Ира ничего Федору передавать не собирается, она уже не только видом, но и словами открыто это ей стала говорить. Раздражала ее чужая дочь, чужой ребенок. И опять помогла старая тактика. Поменьше попадаться на глаза. Федор долго был в неведении, но когда родился их с Лидой сын - Стаська, то стал догадываться, что Ире непросто в их семье. Лида уже и Федору стала напевать, что чужой ребенок ей мешает. Ну и что, что несколько квадратных метров ей в этой квартире принадлежат? Выплатим ее долю к совершеннолетию, и пусть живет своей жизнью, - пела она ему. А сейчас о ней государство должно заботиться, а не мы – чужие ей люди. Федору сложно давались возражения, он действительно с молодости был неразговорчивый. А Лиду переговорить вообще было трудно. Однако нашел аргумент попроще – стукнул кулаком по столу и сказал. Прекрати. Никогда больше не хочу слушать подобное. А Иру позвал в ближайшую субботу навестить Женю. Убрались там, покрасили оградку, цветы пересадили. Посидели молча, и снова словно сблизились, как в первые полгода, что были заполнены горем и болью. - Ничего, Ириш, все уладится. Ты потерпи. Скоро Стас в садик пойдет, Лида работать начнет, некогда ей будет дурью заниматься. Но Лида стала с другого края действовать. Под предлогом слабого иммунитета Стасика запретила приглашать в дом Зину. А ее мать она давно уже отучила забегать к ним по-родственному. Взяла в руки все финансовые вопросы. Не было у Иры уже доступа к общим деньгам. Приходилось просить у Лиды даже на самое необходимое, о чем девочки стесняются вслух говорить. Она не жаловалась Федору, не хотела быть причиной их ссор. Ей искренне нравилось то, что отчим повеселел, что снова заблестели его глаза. Она видела, как он любит сына. Однажды Федор нечаянно узнал, что Ирина не питается в школе. Она уже училась в девятом, часто оставалась на дополнительные занятия, еще занималась в стрелковой секции. И частенько до вечера была голодной. Карманных денег, чтобы перекусить, у нее тоже не водилось. С тех пор, как деньги из доступной шкатулки перекочевали в Лилин кошелек. Вернее, это уже была банковская карта. Федора отчитала класснуха Ирины. -Вы бы, Федор Ильич, поговорили с Ириной. Мода модой, но она же уже прозрачная! Скоро в обмороки будет голодные падать. А отвечать кто? Снова школа – снова недоглядели? Замучились мы с их диетами! Когда до Федора с трудом дошло, что он упустил момент с деньгами, понадеявшись на жену, то корил себя и ругал Иру, что молчала. - Ну, прости, дочка, тугодум я. Ну, а ты-то что молчишь? Ты знай - у тебя и счет свой есть. Я туда все опекунские складываю, и выплаты туда же все идут. Но знаешь, мы все же их трогать не будем. У тебя и учеба впереди, и свадьба. Я тебе просто карту открою и буду с зарплаты скидывать. Хорошо? Ира толком и не слушала его, про деньги, про карту. Набатом в голове звучало – ДОЧКА. Неужели она и правда для него не чужая девочка, что он расстроился из-за нее. Не из-за Лиды, не из-за Стаса, а из-за нее? Ох, и бесилась Лида, когда поняла, почему денег к ней чуть меньше поступать стало. Стала, то опекунские «в общий котел» требовать, то демонстративно причитать, что деньги словно в трубу улетают. Как она не экономит, отложить на отпуск не получается. А как иначе, если «эту» одевать, обувать и кормить приходится. А тут еще и деньги ей стал выделять! - Так отпускные получу, и поедем в отпуск, проблем-то… - Опять в дом отдыха ваш? Я к морю хочу! В таких баталиях пролетело еще пара лет. Лида пыталась задеть Иру, Федор стеной вставал на защиту. Ирина страдала, зная, что является причиной ссор в семье. Одно грело - они с Зиной мечтали окончить школу, найти работу и снять комнату на двоих. Отец у Зины совсем уже «слетал с катушек», уходил в недельные запои, стал тащить все из дома. И неясно даже было – кому из девочек живется хуже. Но мечтам не суждено было сбыться. Зина выскочила замуж сразу после выпускного. Почти за первого встречного, не могла уже жить с родителями. У Ирины сменились планы – поступить туда, где будет общежитие стало уже ее целью. Федор хотя и не поддерживал эту идею, но понимал, что Ирине сложно с ними. Просчитывал уже варианты, как взять ипотеку для Ирины, но Лида сопротивлялась, как могла, настаивая на денежной компенсации. - Что ей там положено-то из этой квартиры? И так на всем готовом выросла! Решение пришло неожиданно. Федору в наследство досталась неплохая квартира в соседнем областном городе. Там как раз был и институт сервиса, куда Ирина втайне мечтала поступить, но считала, что ей «не по карману» платное обучение, а по желаемому направлению не было предусмотрено бюджетных мест. Да и общежития там не предоставляли. Федор переписал свою наследственную полнометражку на Ирину, вручил ей и управление счетом, где накопилось достаточно, чтобы разом оплатить все годы учебы. Сам поехал с ней – помочь с заселением, с подачей документов. Нет, он действительно хотел помочь, но и еще была причина. Лида бесновалась, когда узнала, что наследство «уплыло» из ее рук. А он уже устал от ругани и скандалов. Поэтому неделька отдыха от жены была кстати. Обошел всех соседей в подъезде, благо квартир там было не так уж много. Небольшой трехэтажный дом в уютном ЖК. Попросил «не обижать дочь, приглядывать». И это Федор, который в магазины-то ходил, только с самообслуживанием, чтобы чтобы лишний раз не разговаривать с продавцами! - Повезло тебе с отцом, девонька, - говорили соседки, встречая Иру во дворе. - Да, папка у меня замечательный, - соглашалась Ира. На каждой свадьбе, есть трогательные моменты, когда сложно сдержать слезы. На Ирининой свадьбе этим моментом стал танец отца с дочкой. Федор вообще заставил всех гостей понервничать в тот день. Невеста не хотела идти на регистрацию, пока не приедет отец. А у него встала машина на трассе между городами. Новую гнал, в качестве свадебного подарка. Не обкатана для такой дороги. Но обошлось, успел. Все в жизни успел этот немногословный мужик.... Источник : Канал " Под грифом "Несекретно" "⤵️ https://dzen.ru/nesekretno