Свекровь, которую я зову уважительно Любовью Михайловной, восклицает, распахивая дверь: – Ну, красавица моя, заходи! Она стоит передо мной в трусах, выцветшей, вытянутой футболке. Ее голые ноги, бугристо полные, вызывают в памяти рубенсовскую аллегорию Земли. Такая же полнокровная, пышнотелая, гордая и красивая своей уверенностью в себе. Без тени смущения она говорит: – Не обращай внимания на мой замызганный вид. Мне жарко. Я недавно с Мишенькой из сада приехала, рассаду там посадили. Ей шестьдесят, и все свои комплексы она уже пережила. Миша – ее бойфренд, муж ее умершей подруги Люськи, некрасивый, ростом ниже Любови Михайловны, но она совершенно довольна их союзом. – Какая же, оказывается, все-таки Люська счастливая была! – делилась со мной свекровь в первые недели ее начавшегося романа с Мишенькой. – Ведь он настоящее золото! Все сделает, и в саду поможет, и по дому, и на машине меня возит. Не красавец только, да не это главное... Мой Костя был вылитый Ален Делон, да и Георгий был хорош... И что? Только детей от них и заимела: Сереженьку да Сашеньку. А остальное все сама: и детей вырастила, и квартиру кооперативную купила, и в квартиру тоже... Хорошие люди, конечно, помогли, не без этого... А мужьям тоже спасибо... за детей. Я прохожу в небольшую комнату. Свекровь все еще крепкими руками обхватывает мои плечи и крутит меня в стороны. – Дай-ка я на тебя полюбуюсь! Хороша... Чисто кукла! А блузка-то у тебя какая нарядная! Новая? – Новая, – улыбаюсь я. С удовольствием подарила бы ей эту блузку, но понимаю, что свекровь на себя ее не натянет, и все-таки осторожно предлагаю: – Может, примерите?.. – Да, ты что, – смеется она, – я ее порву! Это ты у нас худышка, одни титьки торчат, уж не знаю, на чем они там держатся, на костях что ли? Я смущенно бормочу о том, что не такая уж я и худая... Мне для нее ничего не жалко, свекровь – моя старшая подружка, и как полагается настоящему другу, она всегда на моей стороне, хотя мои приятельницы, которых я знаю со школы, твердят: – Наивная, ты! Разве свекровь может добра желать? Это ж история из разряда сказок о дружбе волка с овечкой! Она к твоей квартире, зарплате и прочему благополучию хорошо относится, а не к тебе. Ее Сереженьке у тебя, как в теплом гнездышке, сладко. А так, представь, вернулся бы он к мамочке в хрущевку-однушку! Как ей тебя не любить? Это звучит убедительно, но я оптимистично возражаю: – Не все в этом мире строится на расчете! И Сережа тоже неплохо зарабатывает... – Ну, рассказывай, как там Сереженька, как дети? – спрашивает Любовь Михайловна, комфортно устраиваясь в кресле с рвущейся и выцветшей от времени обивкой. Отечными пальцами в паутинках линий, в которые въелась садовая земля, свекровь достает из покрытой целлофаном пачки тонкую сигарету и вкусно закуривает, слегка откинув кудрявую голову и полуприкрыв темные глаза. Ее лицо, только что открытое и ясное, меняется: в нем появляется загадочность и отстраненность, словно с ароматным дымом изнутри поднимается неведомая тайна. Так бывает с водной поверхностью: смотришь, все гладко, каждый камешек внизу виден, но вдруг налетает ветер, и упругая рябь сжимает воду мелкой сетью, а внизу клубится песочная муть, и уже не знаешь, что там на глубине: прекрасная ли Атлантида, или притаилось Лох–Несское чудовище. На полу комнаты лежит вытершийся ковер, под потолком висит люстра с пластмассовыми подвесками, имитирующими хрусталь, полированная стенка демонстрирует фарфор советских времен и толстые книги Дюма. На подоконнике толпятся горшочки с рассадой, запах которой мешается с сигаретным дымом. Я думаю, что Любови Михайловне очень идет – курить, она устало по-кошачьи грациозна, и ее сын, мой любимый Сережа, удивительно на нее похож. Сергей у меня второй муж, дети же мои от первого брака, но свекровь всегда ими интересуется и обычно напихивает мне в сумку всякие разносолы, твердя: "Возьми, это детям. А вот еще и компот, а это малиновое варенье, не дай Бог, кто из ребятишек заболеет..." – Ну что, эта коза не звонит больше? – неожиданно спрашивает свекровь, вскидывая на меня глаза, и довольно прищуривается. – Татьяна, что ли? – спрашиваю я, вспомнив о недавней напасти. А напасть эта – следующее: к Сереже привязалась его сотрудница настолько, что стала звонить домой. Больше всего меня выводило из равновесия то, что ей всего двадцать три года против моих тридцати восьми. После того, как Татьяна позвонила ночью и нагло попросила передать, что «ждет Сережу в кафе «Озирис», («он знает, где», – добавила она), со мной случилась истерика. На следующий день подруги сочувственно на меня смотрели и загробными голосами вещали: «Против нового поколения не попрешь! Наглые, как акулы... А что? Серега – хороший парень, за него можно драться»... Свекровь же покачала головой и рассудительно сказала: «Ну, подумай сама, зачем Сереженьке эта зеленая курица?» И сейчас на ее вопрос о Татьяне я осторожно отвечаю: – Да уж недели две ее не слышу... – И не услышишь, – ее все еще полные губы довольно морщатся. – Ведь до чего дошла эта нахалка: мне позвонила! Якобы ей срочно нужен Сергей, а она его найти не может... Я ее таким матом обложила! – свекровь мастер выстраивать цепи крепких слов. – Сказала, что у Сережи жена и двое детей, и он никогда их не бросит! И еще пригрозила, что приду на работу и так ее при всех отхарактеризую, что она улетит в свою деревню, забыв трусы и документы. Она же из деревни, я все узнала. Городской решила стать! Свекровь гасит очередной окурок в стеклянной пепельнице и поднимается. – А давай-ка я тебя покормлю! Ты ж голодная, по глазам видно. Ко мне тут в гости приходил Илья Николаевич, коньячок принес, семгу. Мы с тобой сейчас их и прикончим, чтобы Мишенька не увидел. Я ему про Илью Николаевича ничего не говорю, чтобы не ревновал... Пойдем на кухню. Илья Николаевич – ее старый бойфренд. У него семья и дети, и Любовь Михайловна не настаивала, чтобы он их оставил. «Зачем мне это надо? – пожимала плечами она, делясь со мною этой историей, – Мне и так хорошо было». Их отношения длились около десяти лет. А сейчас он не здоров. «Не до любви ему, – говорит свекровь. – Но в гости захаживает поговорить, на меня посмотреть». Кухонька у свекрови крохотная, на подоконнике батарея банок. На маленьком корявом столике появляется коньяк, масляно лоснящаяся розовая семга с кружками лимона, биточки с золотистым луком. – А коньяк хороший, – оцениваю я, – армянский, пять звезд. – Еще бы! – удовлетворенно отвечает свекровь. – Илья Николаевич плохое не принесет! И ни разу с пустыми руками он не приходил! А уж как мы с ним в ресторанах отдыхали! Я спохватываюсь и достаю из пакета купленный мною для свекрови виноград и дорогие конфеты. Я тоже не прихожу к ней с пустыми руками. – В Америку еду, в командировку, – сообщаю я и не знаю, чего больше в моем голосе: радости или тревоги. – Ух, ты, – искренно удивляется свекровь. – Далеко-то как! Я дальше Ленинграда, сейчас Питера, никуда не ездила. Зато ту поездку мне не забыть... Она, почему-то опечалившись, разливает душистый коньяк по маленьким рюмкам. – Был у меня любимый мужчина, – говорит она, – Витюша. – Это тот полковник? – вспоминаю я одну из ее сердечных историй. – Нет, с полковником было не то, – энергично мотает она головой. – Это другой... Почему мы с Витюшей расстались, до сих пор не знаю. Наверное, потому, что любили друг друга очень. Когда сильно любишь, тогда любовь ломаешь... в целях самосохранения... Ревность голову мутит и уж порой так тебя скручивает, что жизни не рад. От сильной страсти, знаешь ли, легко свихнуться. Поссорились мы, и я выскочила замуж за Георгия, от которого у меня младшенький Сашенька. А Витюша... он женился на соседке Ритке. Мы с ним друзьями стали. У меня со всеми моими мужчинами нормальные отношения. Некоторые люди расстанутся и злостью исходят. У меня не так. Встретила я как-то Витюшу на улице, разговорились о том, о сем, ремонт говорю надо сделать, а я краску не могу купить. Дефицит был... Через два дня он в дверь звонит. – Вот, – подал мне банку, – тебе краска. – Ой, спасибо! – я чмокнула его в небритую щеку, и вдруг тяжело стало на душе, и я спросила: – Как ты вообще? – Да что-то сердце побаливает, – пожаловался он. – Ритка уговаривает в больницу лечь. А ты... как?.. – А я в Ленинград еду, – сказала я ему, а зачем, куда, и объяснять не стала, да он и не спросил. И вот сижу я в субботу в ленинградской квартире, за окном дождь, я штопаю колготки и вдруг слышу знакомый голос: – Любаня!... – Никто меня, кроме Витюши, так не называл! Я подскакиваю к двери, а сама удивляюсь: откуда он узнал, где я? Смотрю в глазок – никого. Глянула на часы: два часа, а здесь у нас, в Челябинске, значит, пять было. Я опять за работу. И вновь его голос «Любаня!». Да, что ж такое, вот шутник! Распахнула я дверь – ни души. Села на диван, и уже от окна идет Витюшин зов. А квартира на четвертом этаже, но я все равно выглянула, только дождь за окном волнами ходил. На третий день уезжала я из Ленинграда, и вот эту дорогу вовек не забуду: заливалась слезами до самого Челябинска. Понимала, что причины нет: еду домой к мужу, детям, здоровая, сильная. А слезы лились неудержимо... сколько из меня тогда воды вышло! Люди смотрели на меня, как на полоумную, и я быстро объяснение придумала, стала говорить, что зуб болит... Вышла из вагона, меня Георгий на платформе встретил. – Ты что, такая измученная? – удивился он. А я сразу с вопросом: – Как дети? – Ничего не случилось? – продолжала выпытывать я. – Ничего... Да, тут твой Витюша умер, в субботу... – Во сколько? – прошептала я. – Ритка говорит, в пять. При ней умирал. Похоронили уже... «Вот и оказалось, что причина для слез была»... – заканчивает рассказ Любовь Михайловна, глаза ее влажно блеснули, но через мгновение я вижу, что мне это показалось. – Давай, за мужчин... Махом, как водку, опрокидывает дорогой коньяк, чуть поморщившись, заедает тонким ломтиком лимона и крупными пальцами, без вилки, не по-ресторанному, подхватывает кусочек семги, не спеша, отправляя его в рот. Прижав к губам салфетку, она говорит: – Вкусно! – и добавляет: – Ты ешь, ешь, угощайся. Биточки вот попробуй... Ни за что не угадаешь, из чего они! Ладно, не буду тебя томить: из геркулеса. Биточки, в самом деле, очень вкусные, но я уже этому не удивляюсь. Помню, на мой вопрос, как это она из ерунды умудряется так мастерски готовить, свекровь мне ответила: «Жизнь заставила. В нашей стране, чтобы поднять детей, разве что из топора не попробуешь варить...» Сумерки синим дымом начинают густеть, красивые глаза свекрови кажутся черными. Я размышляю о том, как мне повезло с этой женщиной: прожив сложную жизнь, она помнит своих мужчин. И знает, что не святая. И потому у нас прекрасные отношения... Автор: Ила Опалова
    13 комментариев
    194 класса
    Мать Автор : Людмила Колбасова – Киса-киса, – звала бабка Пелагея, – куда же ты опять запропастилась? Маленькая сухонькая старушка в белом платочке стояла на деревянном крылечке с тремя покосившимися ступенями и глядела окрест. Её дом на окраине села, был самым обветшалым. Редко где проглядывала ещё не до конца облупившаяся зелёная краска, крошился и просел фундамент, покосились оконные рамы. Внук – сын покойной дочки, как наведывался – всё предлагал ремонт сделать. Как-то рабочих привёз, в день крышу починили, крылечко подремонтировали, но Пелагея просила больше не затеваться. Уж больно ей утомительно всё это было. «Дай мне, внучек, спокойно дожить, как есть», – просила. Он возражал, заботясь о бабке, в город к себе звал. У него в районе дом большой, места всем хватит. И жена его – Настёна, добрейшая душа. Но не могла Пелагея уехать: «А как Фёдор вернётся? Я же обещала дождаться». Фёдор – это младшенький. Это её боль и горе. Трое деток было у Пелагеи. Старшенький Алёшка военным стал, да погиб на учениях, не успев жениться. Дочку Полину болезнь забрала. Но хоть замужем побывала, сыночка успела вырастить. А вот Федя рано пошёл по кривой дорожке. И в кого только такой горячий уродился? Драться начал, только ходить научился. Как что не по его – ревёт, аж зубами скрипит от злости, всё вокруг раскидает, ногами топает. Пелагея с ним и лаской, и ремнём. Ничего не помогало. А как подрос – подворовывать начал. Плакала мать: «В голодные годы ни одного колоска с поля не принесла. Вовек ничего чужого не брала. Был бы отец…». Но отца война – проклятая не пощадила. И понеслось: колония за колонией – для несовершеннолетних, общего, а потом и строгого режима. То кража, то разбой. А последний срок за убийство дали. Федя решительно отказывался, но никто ему не верил. А мать поверила. К следователю ходила. Тот выслушал: «Вы – мать, я понимаю, но факты говорят об обратном».
    20 комментариев
    323 класса
    — Сима Марковна, ваш паразит спёр мою рыбу! — Гефилте? — Нет. Вяленую. Под пиво. — Ойц, не наговаривайте. Мой пиво не пьет. — Пиво, может, и не пьет, а рыбу жрет. — А с чего вы решили, шо это мой? — Такая наглая морда тока у вашего. — Це-це-це, у нас весь двор полон наглых морд. — А рыжая и толстая тока у вашего. — Не наговаривайте лишнего. Я своего кормлю самым лучшим кормом. Роял Конин. — Во-во… фигня какая-то. Рояль для коней. — Это самый лучший сбалансированный витаминный комплекс для котов. — Самый лучший для котов комплекс — это рыба и чуток сметанки. Вот поэтому ваш наглый рыжий Изя своровал мою рыбу. — Изя-Изя, кыс-кыс. Иди сюда, мой сладкий. Эта старая грымза пожалела для тебя кусочек рыбки. — Чо это я старая? — Ну, не хотите «старая», будете «молодая». — Изя! Скажи своей хозяйке, этой старой дуре, шобы ко мне на кофе больше не приходила. — А чо это я и вдруг «дура»? — Кто сказал шо «вдруг»? — Изя! Скажи этой жадине, шо у нее рыба… невкусная. И котлеты вчерашние тоже. И вообще, скажи, шо она не умеет готовить. — Ах, так! Изя… передай своей Серафиме, шо от нее уехал муж, потому что она его тоже кормила тока каким-то кормом… для свиней. — Он уехал в санаторий. По путевке, подлечить нервы и суставы. — Во-во… подлечить. С такой больной на голову и сам заболеешь. — А у вас… а у вас… а у вас даже кота своего нет. Вечно переманиваете к себе чужого. — Та если я захочу, то у меня 100 котов будет. — Кошмар! Соседи! Вы слышали… она нам угрожает. Изя! Не ходи больше к этой… и не ешь её сметану. Изя! Не ешь сметану! Изя… предатель. Циля! Верни моего кота. — Он сказал, шо к тебе не хочет. Ему у меня… вкуснее. Он будет к тебе ходить тока… в лоток. Сима! Сима? Слышишь? Иди кофе пить… старая дурочка. И оладушки бери. Я по запаху чую, шо уже готовы. Сметана у меня есть. — Та иду. Сейчас баночку с вареньем возьму и иду. Марина Гарник
    10 комментариев
    168 классов
    В очереди к ветеринару все равны. И одинаково трусливы. Ближе к кабинету врача завис в прострации на руках хозяйки рыжий кот. Затем парень спортивного типа привёл двух огромных овчарок. В дверь он их буквально втащил, поскольку на пороге они уперлись и никак не хотели входить. «Не позорьте породу», – пригрозил парень и потянул собак к свободному стулу. Кот, возле которого приземлилась эта троица, на минуту отмер, явно впечатлённый размерами лохматых чудовищ, но быстро взял себя в руки. Он вдруг приосанился, распрямил спину, красиво подобрал лапы и выразительно посмотрел на новых пациентов. Дескать, за мной будете. Овчарки послушно уселись вторыми в очереди. Далее, вдоль стеночки, заняли места молодая пара с клеткой, в которой был кролик, бабушка с внучкой и хомячком, последней пришла девочка с совой. Доктор должен был начать приём с минуты на минуту. Вдруг в приоткрытую дверь кабинета выбежал большой серый попугай. В лапе он держал металлическую столовую ложку. Стремительно пробежав до конца коридора, попугай развернулся и побежал обратно. Ложка звонко бряцала по кафельному полу. Посередине пути пернатый остановился и заорал: «Бляха-муха!» Потом распушил хохолок на голове, поклонился, выдержал театральную паузу и отправился дальше, бряцая ложкой. Следующую остановку он сделал возле кота. «Тяжёлый случай! Глииисты!» – Помилуйте, какие глисты? – возмутилась хозяйка кота, – мы делали прививку. Но попугай был уже возле юноши с собаками. «Почему без бахил?», – изрёк строгим командным голосом, постучал ложкой по собачьей лапе и отправился дальше. Завидев маленькую сову, попугай пришёл в полный восторг. Он исполнил что-то вроде ритуального танца, а потом принялся декламировать: «Жила-была Куррочка Рряба. Ппптиччка такая…» – Марина, опять у нас Прапорщик сбежал, – послышалось из кабинета врача. Следом выскочила, видимо, та самая Марина, подхватила попугая и унесла. Первым пришёл в себя кот. Встряхнувшись, как от наваждения, он выразительно посмотрел на собак. – И что это было? Собаки переглянулись, фыркнули одновременно и равнодушно отвели взгляд. Попугай. Что с него возьмёшь. (с) Людмила Зайцева
    6 комментариев
    108 классов
    Призрак бывшей. Анна Елизарова. - И что же он? Обижал её? Бил сильно? Отчего она - того?.. - допытывалась Марья, приглаживая на руке вставшие дыбом волосы. От услышанного она вся покрылась гусиной кожей, даже гладко уложенная грива приподнялась. Она и знать не знала о трагической судьбе первой жены мужа. Степан так объяснял: молод был, глуп, по дури женился. Закрутилось у них с Марьей лихо и как-то было не до подробностей... - Ох, обижал, Марьюшка, - виновато скукожила лицо бабка Степана, - бить не бил, но пил, проклятый, и гулял от неё, кобелировал в открытую. Что с этих музыкантов взять ещё? Да и дедовская порода... - призналась, совсем посуровев, бабка, вспомнив недоброй мыслью своего благоверного. - Но ты не переживай, счас он не такой, то по молодости, покуда мозги на место не встали. Марья ещё раз взглянула на чёрно-белую фотографию своей предшественницы, которую перед ней разложила на потёртом столе бабка. Девушка была совсем юна, едва исполнилось восемнадцать. Её светлые волосы были спрятаны под простую фату с налётом деревенской старинки, а платье и вовсе словно шили вручную и явно не на неё - широкие плечи наряда смотрелись разболтанными на её узкой фигуре. Рядом задорно улыбался Степан, а невеста смотрела не в кадр, а чуть в сторону, и столько тоскливой грусти читалось в этом гаснущем взгляде, что можно было подумать... - Так она с ним не по любви была? Её заставили? - Кого? Надьку? Неее... Влюбилась в него, как кошка, - заверила бабка, - а как не влюбиться в такого? Красив, чертяка, ты погляди: и фигурой истинный атлет, и лицом недурен - о́на чуб какой один залихватский, - а глаза как обманчиво-искренни: они на тебя глядят, а ты тонешь... Хоть и внук он мне, да так порой залюбуешься, что случалась мысля: была б я девкой - не устояла бы перед таким пряником. Так это я, которая любовь в жизни всякую знала, а Надька что? Сирота она с семи лет. Детдомовская. Ни ласки, ни тепла не ведала. Тут бабка вспомнила про свой чай и, шумно отбивая по краю кружки неудобной вставной челюстью, ополовинила его, закусив халвой. Марья терпеливо ждала продолжения, по-прежнему не сводя глаз с единственной фотографии Надежды. Она видела её в этот день не впервые - ранее Надя навещала её. И не только во сне. Бабка, причмокнув, продолжила: - Вцепилась она в Степку всеми когтями, как в последнюю надежду на счастье, да и он влюбился. Шальной, молодой... Женюсь, грит, и всё тут! А самому всего двадцать! Может жалко ему стало сироту бедную? Она-то где жила? В общежитии при ПТУ, а там клопы, тараканы, зимой холодно... На праздники ребятня по домам разойдётся, а ей куда идти? Вот и сидела там одна, сама рассказывала. Стёпка-то у нас с детства парень добрый, жалостливый, но наградил его дьявол красотой, а душу дал разбитную, артистскую... Ну вот привёл он Надьку к нам, а мы-то не очень ей рады были... Девка без роду, без племени, за душой никакого приданого. Чему радоваться? Но приняли. Кое-где с прохладцей, с недовольством, но приняли. За год, пока жили они, привыкли к ней, даже по-своему полюбили.
    8 комментариев
    146 классов
    Гусь в яблоках Автор : Татьяна Фильченкова Не только дети расстраиваются до слёз, когда их ожидания разлетаются вдребезги, подобно осколкам ёлочной игрушки. Я, сорокалетний мужик, едва не заплакал от обиды, услышав от жены, что праздновать Новый год мы поедем к её родителям. Конечно, я сдался не сразу: убеждал, молил, шантажировал и даже угрожал. Шутка ли, впервые за девять лет с рождения дочки мы были свободны. Спасибо моим старикам, взяли егозу с собой в Швейцарию, устроив тем самым нам второй медовый месяц. Мы с Ольгой планировали провести безмятежную неделю на природе, я уже и дом с камином снял в дачном посёлке. И вот, нате вам, тёща решила, что имеет право посягнуть на нашу свободу. За все пятнадцать лет брака я не проявлял такой пылкости и красноречия, как сейчас, убеждая Оленьку ослушаться приказа матери и сбежать со мной на край света, подальше от людской суеты. Расписывал, как чудесно мы проведём вдвоём наш маленький отпуск. Она печально кивала, а потом, когда я в глубине души уже присвоил себе звание лучшего оратора и мастера убеждения, выдала: – Толь, я же места себе найти не смогу, если мама расстроится. Что это за праздник получится? Та-ак, приехали. С чего вдруг мы переживаем о ранимой гранитной натуре бывшего завмага? Мне думалось, что в наши редкие визиты в родовое гнездо жена сама не чаяла, как поскорее убраться оттуда. Было отчего впасть в уныние: мрачная помпезность восьмидесятых в наши дни сломила бы не только хрупкую женщину. Меня самого в дрожь кидало, стоило вспомнить рассохшийся паркет в гостиной, называемой залом. От шагов по шатким дощечкам подпрыгивал и звенел посудой сервант, в резонанс с ним входила люстра и возмущённо дребезжала подвесками. Тёща при этих звуках клокотала раздражением и ворчала: «Тише топайте – хрусталь побьётся!» Ольга не раз предлагала сделать ремонт и заменить мебель, но родители испытывали болезненную ностальгию по прежним зажиточным временам и не желали менять облик своей обветшавшей «полной чаши». – Раньше тебя это не особо волновало. А у нас и повода уважительного для отказа не было. Не хотели – и не ехали. – У отца проблемы со здоровьем, давление скачет. Направила его на обследование. Представляешь, мама сказала: «Какое счастье, что ты кардиолог». Ещё интереснее. Неужели старая грымза признала важность профессии собственной дочери? – Всё так плохо? – Не думаю. Но папка успел себя накрутить, ты же знаешь его мнительность. Ещё бы, паникёр-подкаблучник во сне и наяву страдал кошмарами о визите ОБХСС. – Толик, очень прошу, поехали. Даже Герка будет. Обещал гуся к столу доставить. Только Ольгиного братца не хватало! Герка, Герман Востриков, горе-фермер, гордость и опора семьи. Впрочем, фермер из него вроде неплохой получился. После пяти лет экспериментов над животными хрюшки перестали дохнуть и, со слов тёщи, даже доход умудрялись приносить. Как же он решился бросить хозяйство и отправиться за триста километров? Я выпучил глаза и прикрыл рот ладонью, чтобы из него не вылетело осознание: – Оля, что ты от меня скрываешь? Папа при смерти? Жена шутки не оценила: – Не смешно! Они мои родители! – Извини, дал лишка, – а про себя подумал, что теперь из-за своего неуёмного языка точно придётся забыть про дачу. В соседний Муходрищенск, вотчину Ольгиных родителей, мы отправились тридцать первого в обед, но из-за пробки больше стояли, чем двигались. Жена надела наушники и притворилась спящей. Не хотела больше спорить со мной? Или её тоже тяготила предстоящая встреча с родственниками? Пожалуй, второе. Как Ольга ни изгоняла из себя Востриковский дух, в самые безмятежные моменты нашей жизни появлялась маман, грозная Анжелика Пантелеевна, и напоминала о том, что от осинки не родятся апельсинки. После Оля пару недель ходила потерянная, раздражаясь по каждому незначительному поводу. Такой ершистой я помнил её только в студенчестве. Хмурая ботаничка с факультета, прятавшая свою неуверенность за яркими безвкусными шмотками. На совмещённую пару она явилась с опозданием, выпалила, тряся мокрой полой медицинского халата: – Простите, я кофем облилась, пришлось стираться. – Кофем! – кажется, я ржал тогда громче всех. Девчонка опустила голову, закрыв выбеленной паклей волос пылающие щеки, проскочила на задние ряды и села за мной. Я слышал тихие шлепки и шёпот: – Кофе он, не склоняется! Запомни, идиотка! Я обернулся. Ольга била себя по губам и повторяла, как мантру: «Кофе не склоняется!» В конце четвёртого курса в деканат фурией ворвалась Анжелика Пантелеевна и, потрясая накладными локонами, потребовала вернуть ей деньги за образование либо «переобучить» дочь на дантиста, а нищебродам докторишкам в семье Востриковых не место. Бушующую даму удалось выпроводить только наряду милиции. Огорчённые концом представления мы расползались по аудиториям. В коридоре я заметил Олю. – Чего это твоя маман так разошлась? Она отмахнулась: – А, я сама виновата. Надо было зачётку спрятать перед её приездом. Она-то думала, что я на стоматолога учусь. – Не вник. Ты что, врала, что учишься на стоматолога? – Ну да. Иначе она бы меня в медицинский не пустила. Я присвистнул. А девчонка-то рисковая. Ляпнул первое, что пришло в голову: – Напрасно она так. С таким характером помощь кардиолога ей скорее потребуется, – думал, Ольга обидится, а она вдруг прыснула смехом. «А она изменилась. Выглядит как нормальный человек без ярких лосин, цветастых блузок и клоунского макияжа. И волосы красивые», – отметил я тогда. К счастью, делец в Анжелике Пантелеевне перевесил обманутую и оскорблённую мать. Посчитав, что глупо разрывать договор, когда большая часть инвестиций уже внесена, а «плохой» диплом лучше никакого, она позволила дочери окончить ВУЗ. К счастью, потому что зародившаяся во мне симпатия к Ольге быстро загустела и переросла в крепкое чувство. После выпускного Оля оставила квартиру, которую снимала ей мать, и поселилась у меня комнате. Тогда мы ещё жили с моими родителями. Анжелика Пантелеевна восприняла выбор дочери как личное оскорбление. Мыслимое ли дело – выйти замуж за сына докторишек, по полгода ожидающих мизерную зарплату, и наплевать на семейный бизнес! Однако и на этот раз грандиозный скандал не принёс ожидаемого результата. Ольгину решимость не смогли пошатнуть ни угрозы, ни железные аргументы, ни слёзы матери. Анжелика Пантелеевна устала и сдалась. Но сдалась не значило «оставила в покое». Периодически бизнес леди наносила визиты и вываливала на нас сумки с деликатесами и всё своё горькое разочарование: – Как вы тут выживаете? Ой, исхудала-то как! С хлеба на квас перебиваетесь? И одета как мышь серая. Когда внуками порадуете? Да о чём я, какие дети с таким мужем, сами того гляди ноги с голоду протянут. Вот вышла бы замуж за Витьку – горя бы не знала, автосервис-то его процветает. Благо, посещения тёщи случались нечасто и длились недолго. Посокрушавшись в ускоренном режиме над несчастной судьбой дочери, Анжелика Пантелеевна собирала свои сумки и деловито заявляла: – Некогда тут мне с вами, и так бизнес на полдня без присмотра оставила. И уезжала, дав нам передышку на ближайшие пару месяцев. Бизнес Востриковых рухнул как-то внезапно и без видимых причин. Не случилось ни дефолта, ни чумы, ни революции, просто вдруг пёстрые турецкие шмотки перестали пользоваться спросом. Анжелика Пантелеевна приуныла ненадолго, но быстро взяла в руки себя и все семейные сбережения и отправилась за новым товаром, более ярким, с обилием блёсток и стразов. Свежепривезённую коллекцию, как и предыдущую, постигла участь равнодушного презрения. Предпринимательская хватка мадам Востриковой оказалась повержена проснувшимся в провинциалках эстетическим вкусом. Сломить неуёмный дух Анжелики Пантелеевны оказалось не так-то просто. Спустив товар за бесценок, она переквалифицировалась во владелицу пиццерии, затем кофейни, после – пивной и блинной, но дело не шло, будто кто сглазил. В отчаянии мадам Вострикова хваталась за спасительные курсы по привлечению денег и освящению осквернённого недобрым взглядом завистников помещения. Но всё было тщетно. Тёща сникла, сделалась тише и как будто меньше. Тем временем моих родителей пригласили работать в частную клинику. Позже и мы с Олей присоединились к ним. Магнатами, конечно, не стали, но обзавелись собственным жильём и стали подумывать о ребёнке. Узнав о беременности дочери, Анжелика Пантелеевна сгорбилась, задрожала плечами: – Дотянули! Зачем мне сейчас внук? Что я ему дать смогу? – Мама, ты о чём? – недоумевала Ольга. – Чего непонятного? Гериным деткам я баулы с одёжками везла, у них даже соски фирменные были. А теперь что? Пирожки буду передавать? В последний год тёща, прогорев во всех возможных коммерческих начинаниях, довольствовалась продажей пирожков. Ольга попыталась вразумить мать: – Что ты говоришь такое? Любят же не за подарки. – Много ты понимаешь! Попробуй любить, когда, кроме школьной формы с заплатками на локтях и драных гамаш надеть нечего. Над тобой смеются, а ты люби. За стыд любить надо было? За то, что рожали, меры не зная, а прокормить не могли? Ты о лихе не знаешь, я тебя как принцессу наряжала всегда. Никакие доводы дочери не смогли разубедить потерпевшую крах предпринимательницу. Светланка родилась в апреле. Солнце в тот день топило остатки снега и смотрелось в лужи, заливавшие улицы. Мы хотели назвать дочь Софьей, но ослепительная весна изменила наши планы. Однако для Анжелики Пантелеевны блажь погоды была слишком ничтожным мотивом в выборе имени: – Манькой бы ещё назвали! Этих Светок как мух в жару на помойке! Имя должно быть красивым, звучным. Сама-то ты Олимпия. – Мама, если бы ты знала, как мне с этим именем живётся! Я бы и официально поменяла на Ольгу, если бы не геморрой с документами. – Дура ты потому что, не можешь заявить о себе, вот и маешься, только б не заметили тебя. И одеваешься как старуха. Не в силах превратиться вновь в щедрую покровительницу, тёща запретила себе любить внучку, держалась с ней отстранённо, да и навещала нас редко, чему я, честно говоря, радовался. И сейчас с облегчением подумал, что Светику не придётся скучать на тоскливом семейном торжестве.
    3 комментария
    41 класс
    Нелюбимая невестка. Мария Скиба.
    17 комментариев
    217 классов
    Провинциалка Автор : Ирина Малаховская - Пен Когда она была в этом городе последний раз? Ах, да. На похоронах матери. Буквально год назад. Когда-то она тут жила. Родилась, и жила. Давно. А потом улетела. Вера помнила себя, тогдашнюю, в этом холодном и сером аэропорту. Она тогда впервые улетала в Москву. С тяжёлым сердцем улетала. Ради своих целей и амбиций Вере пришлось порвать с парнем. Ей жутко не хотелось этого делать, они встречались с шестого класса. Вместе окончили экономический институт. Были во всём и всегда единодушны. Пока Вера не собралась покорять столицу. Тут Гоша встал на дыбы.
    10 комментариев
    94 класса
    Деревенская жизнь Матрёны Матвеевны. Автор Акостин.
    6 комментариев
    124 класса
    КАТЯ. Сильно зажмурившись, Катя стояла на весах. Глаза открывать было страшно. Она выдохнула весь воздух, задержала дыхание и только после этого открыла глаза. Она взвыла. Две недели новомодной диеты, изнуряющие пробежки по утрам, результатов не принесли. Катя психанула, открыла холодильник, достала колбасу. Сделала себе большой бутерброд. Долго смотрела на него, затем тяжело вздохнула и отнесла его дворовой собаке. Собака от счастья завиляла хвостом и лизнула Кате руку. Катя с детства была полненькой девочкой. С детского сада, в школе её дразнили "Жиртрест". Катя плакала, даже пыталась раздавать тумаки обидчикам. Всё было напрасно. Задирать её перестали только в институте. Со школы была у неё одна подружка Вика. Очень красивая и длинноногая девушка. На подружку заглядывались парни, постоянно приглашали на свидания. Вика пыталась познакомить Катю с мальчиками. Но труд её оставался напрасным. А в начале недели произошёл один интересный случай. Девчата возвращались из магазина. Проезжавшая машина промчалась по луже и обрызгала их с ног до головы. Машина притормозила. Выскочивший из неё симпатичный парень очень извинялся. Отвёз подружек в химчистку. Так Катя и познакомилась с Женей. Вика весело щебетала с парнем, а Катерина не могла даже поднять глаза на него. Она с ужасом понимала, что Женя ей очень понравился. Но также знала, шансы у неё нулевые. Парень пригласил подружек сегодня в кино. Катя твёрдо решила, не ходить. Понятно, что заинтересовала его Вика, а её пригласили так, за компанию. Это было очень обидно и унизительно. Промучившись до вечера, Катюша не выдержала, набрала подружку. - Как всё прошло? - Можно сказать никак, - пожаловалась Вика, - Фильм был хороший. Только это и радует. Женя какой-то молчаливый. Кстати, он интересовался причиной твоего отсутствия. Я соврала, что ты заболела. Катюша огорчилась. У неё была надежда увидеть Женю хотя бы с подружкой, но и она исчезла. Слёзы навернулись на её глазах. Нос моментально распух. Звонок в дверь отвлек её от рёва. На пороге стоял Евгений с пакетами в руках. - Ты не пошла в кино. - с порога затараторил парень. - Вика так и не объяснила причину. Я подумал, что ты заболела. Вижу, не ошибся, глаза воспалённые. Я тут собрал немного. Фрукты принёс. Может лекарства нужны? Я сбегаю. - Да не надо ничего, - растерялась Катя. Ей было очень стыдно, лицо распухшее, одежда домашняя. Видок ещё тот. - Это ты простудилась, когда я вас обрызгал, - виновато произнёс Женя, - Бери, - он протянул пакеты, - Я чувствую себя виноватым. Из-за меня заболела. Он сунул пакеты Кате в руки, немного помолчал. - Ладно, я пойду. Не буду тебя беспокоить. Адрес я твой знаю, подвозил же домой. Давай, обменяемся номерами телефона? Катя, как завороженная продиктовала свой номер и закрыла дверь. "Какой хороший человек." - размышляла она. - "Беспокоится. Наверное в Вику влюбился и хочет понравиться ей. Вот через меня и действует. Надо всё Вике рассказать. Пусть присмотрится к нему. Хороший парень, только не мой." - опять разревелась Катя. Утром, спеша на работу, она опять столкнулась с Женей. Выяснилось, что им по пути. Катя робко села в машину и всю дорогу застенчиво молчала. Женя рассказывал ей весёлые истории, пытался развеселить её. Каждое утро Женя встречал её возле дома и вёз на работу. Она с замиранием сердца ждала этих встреч. Катя расцвела. Сделала себе новую причёску, поменяла гардероб. Она осмелела, и утренние разговоры проходили легко и весело. Через месяц Женя пригласил её в кафе. Катя искренне удивилась и даже не поверила ему. - Ты, ты смеёшься надо мной? - сквозь слёзы произнесла она. - Почему? - не понял парень. - Чем я обидел тебя? Сходим в кафе, посидим, поболтаем. Что здесь такого? - Зачем смеяться? - разрыдалась Катя. - Я же толстая. Женя недоуменно хлопал глазами. Затем немного пришёл в себя. - Ты что обалдела? Что ты себе напридумывала? - пожал он плечами. - Я как увидел тебя, мир перевернулся. Красивая, статная. Царица. Я не знаю, как понравиться тебе. Я не встречал ещё кого-то лучше и красивее тебя. - Ты не обманываешь меня? - захлопала глазами Катя. - Дурёха, посмотри в зеркало. Ты же красавица. Или ты думаешь, что я тебе не пара? Не достоин тебя? Катя стояла возле окна. Немного болела спина. В её положении это нормально. Она глянула на часы. "Ой, что это я разленилась сегодня." - подумала она. - "Скоро муж придёт, а у меня ужина нет. Живот побаливает. Ой кажется началось." Катя схватила телефон.
    7 комментариев
    272 класса
Закреплено

Татьяна Владимировна Фильченкова

"Паучиха" ( Книга первая " Вера " , Книга вторая " Надя " ) . Ссылки на все части .
Татьяна Владимировна Фильченкова - 981874247603
  • Класс
  • Класс
  • Класс
  • Класс
  • Класс
514186052561
  • Класс
514186052561
514186052561
  • Класс
514186052561
Показать ещё