Предыдущая публикация
Гусь в яблоках
Автор : Татьяна Фильченкова
Не только дети расстраиваются до слёз, когда их ожидания разлетаются вдребезги, подобно осколкам ёлочной игрушки. Я, сорокалетний мужик, едва не заплакал от обиды, услышав от жены, что праздновать Новый год мы поедем к её родителям. Конечно, я сдался не сразу: убеждал, молил, шантажировал и даже угрожал. Шутка ли, впервые за девять лет с рождения дочки мы были свободны. Спасибо моим старикам, взяли егозу с собой в Швейцарию, устроив тем самым нам второй медовый месяц. Мы с Ольгой планировали провести безмятежную неделю на природе, я уже и дом с камином снял в дачном посёлке. И вот, нате вам, тёща решила, что имеет право посягнуть на нашу свободу.
За все пятнадцать лет брака я не проявлял такой пылкости и красноречия, как сейчас, убеждая Оленьку ослушаться приказа матери и сбежать со мной на край света, подальше от людской суеты. Расписывал, как чудесно мы проведём вдвоём наш маленький отпуск. Она печально кивала, а потом, когда я в глубине души уже присвоил себе звание лучшего оратора и мастера убеждения, выдала:
– Толь, я же места себе найти не смогу, если мама расстроится. Что это за праздник получится?
Та-ак, приехали. С чего вдруг мы переживаем о ранимой гранитной натуре бывшего завмага? Мне думалось, что в наши редкие визиты в родовое гнездо жена сама не чаяла, как поскорее убраться оттуда. Было отчего впасть в уныние: мрачная помпезность восьмидесятых в наши дни сломила бы не только хрупкую женщину. Меня самого в дрожь кидало, стоило вспомнить рассохшийся паркет в гостиной, называемой залом. От шагов по шатким дощечкам подпрыгивал и звенел посудой сервант, в резонанс с ним входила люстра и возмущённо дребезжала подвесками. Тёща при этих звуках клокотала раздражением и ворчала: «Тише топайте – хрусталь побьётся!» Ольга не раз предлагала сделать ремонт и заменить мебель, но родители испытывали болезненную ностальгию по прежним зажиточным временам и не желали менять облик своей обветшавшей «полной чаши».
– Раньше тебя это не особо волновало. А у нас и повода уважительного для отказа не было. Не хотели – и не ехали.
– У отца проблемы со здоровьем, давление скачет. Направила его на обследование. Представляешь, мама сказала: «Какое счастье, что ты кардиолог».
Ещё интереснее. Неужели старая грымза признала важность профессии собственной дочери?
– Всё так плохо?
– Не думаю. Но папка успел себя накрутить, ты же знаешь его мнительность.
Ещё бы, паникёр-подкаблучник во сне и наяву страдал кошмарами о визите ОБХСС.
– Толик, очень прошу, поехали. Даже Герка будет. Обещал гуся к столу доставить.
Только Ольгиного братца не хватало! Герка, Герман Востриков, горе-фермер, гордость и опора семьи. Впрочем, фермер из него вроде неплохой получился. После пяти лет экспериментов над животными хрюшки перестали дохнуть и, со слов тёщи, даже доход умудрялись приносить. Как же он решился бросить хозяйство и отправиться за триста километров? Я выпучил глаза и прикрыл рот ладонью, чтобы из него не вылетело осознание:
– Оля, что ты от меня скрываешь? Папа при смерти?
Жена шутки не оценила:
– Не смешно! Они мои родители!
– Извини, дал лишка, – а про себя подумал, что теперь из-за своего неуёмного языка точно придётся забыть про дачу.
В соседний Муходрищенск, вотчину Ольгиных родителей, мы отправились тридцать первого в обед, но из-за пробки больше стояли, чем двигались. Жена надела наушники и притворилась спящей. Не хотела больше спорить со мной? Или её тоже тяготила предстоящая встреча с родственниками? Пожалуй, второе. Как Ольга ни изгоняла из себя Востриковский дух, в самые безмятежные моменты нашей жизни появлялась маман, грозная Анжелика Пантелеевна, и напоминала о том, что от осинки не родятся апельсинки. После Оля пару недель ходила потерянная, раздражаясь по каждому незначительному поводу.
Такой ершистой я помнил её только в студенчестве. Хмурая ботаничка с факультета, прятавшая свою неуверенность за яркими безвкусными шмотками. На совмещённую пару она явилась с опозданием, выпалила, тряся мокрой полой медицинского халата:
– Простите, я кофем облилась, пришлось стираться.
– Кофем! – кажется, я ржал тогда громче всех.
Девчонка опустила голову, закрыв выбеленной паклей волос пылающие щеки, проскочила на задние ряды и села за мной. Я слышал тихие шлепки и шёпот:
– Кофе он, не склоняется! Запомни, идиотка!
Я обернулся. Ольга била себя по губам и повторяла, как мантру: «Кофе не склоняется!»
В конце четвёртого курса в деканат фурией ворвалась Анжелика Пантелеевна и, потрясая накладными локонами, потребовала вернуть ей деньги за образование либо «переобучить» дочь на дантиста, а нищебродам докторишкам в семье Востриковых не место. Бушующую даму удалось выпроводить только наряду милиции. Огорчённые концом представления мы расползались по аудиториям. В коридоре я заметил Олю.
– Чего это твоя маман так разошлась?
Она отмахнулась:
– А, я сама виновата. Надо было зачётку спрятать перед её приездом. Она-то думала, что я на стоматолога учусь.
– Не вник. Ты что, врала, что учишься на стоматолога?
– Ну да. Иначе она бы меня в медицинский не пустила.
Я присвистнул. А девчонка-то рисковая. Ляпнул первое, что пришло в голову:
– Напрасно она так. С таким характером помощь кардиолога ей скорее потребуется, – думал, Ольга обидится, а она вдруг прыснула смехом.
«А она изменилась. Выглядит как нормальный человек без ярких лосин, цветастых блузок и клоунского макияжа. И волосы красивые», – отметил я тогда.
К счастью, делец в Анжелике Пантелеевне перевесил обманутую и оскорблённую мать. Посчитав, что глупо разрывать договор, когда большая часть инвестиций уже внесена, а «плохой» диплом лучше никакого, она позволила дочери окончить ВУЗ. К счастью, потому что зародившаяся во мне симпатия к Ольге быстро загустела и переросла в крепкое чувство.
После выпускного Оля оставила квартиру, которую снимала ей мать, и поселилась у меня комнате. Тогда мы ещё жили с моими родителями. Анжелика Пантелеевна восприняла выбор дочери как личное оскорбление. Мыслимое ли дело – выйти замуж за сына докторишек, по полгода ожидающих мизерную зарплату, и наплевать на семейный бизнес! Однако и на этот раз грандиозный скандал не принёс ожидаемого результата. Ольгину решимость не смогли пошатнуть ни угрозы, ни железные аргументы, ни слёзы матери. Анжелика Пантелеевна устала и сдалась. Но сдалась не значило «оставила в покое». Периодически бизнес леди наносила визиты и вываливала на нас сумки с деликатесами и всё своё горькое разочарование:
– Как вы тут выживаете? Ой, исхудала-то как! С хлеба на квас перебиваетесь? И одета как мышь серая. Когда внуками порадуете? Да о чём я, какие дети с таким мужем, сами того гляди ноги с голоду протянут. Вот вышла бы замуж за Витьку – горя бы не знала, автосервис-то его процветает.
Благо, посещения тёщи случались нечасто и длились недолго. Посокрушавшись в ускоренном режиме над несчастной судьбой дочери, Анжелика Пантелеевна собирала свои сумки и деловито заявляла:
– Некогда тут мне с вами, и так бизнес на полдня без присмотра оставила.
И уезжала, дав нам передышку на ближайшие пару месяцев.
Бизнес Востриковых рухнул как-то внезапно и без видимых причин. Не случилось ни дефолта, ни чумы, ни революции, просто вдруг пёстрые турецкие шмотки перестали пользоваться спросом. Анжелика Пантелеевна приуныла ненадолго, но быстро взяла в руки себя и все семейные сбережения и отправилась за новым товаром, более ярким, с обилием блёсток и стразов. Свежепривезённую коллекцию, как и предыдущую, постигла участь равнодушного презрения.
Предпринимательская хватка мадам Востриковой оказалась повержена проснувшимся в провинциалках эстетическим вкусом.
Сломить неуёмный дух Анжелики Пантелеевны оказалось не так-то просто. Спустив товар за бесценок, она переквалифицировалась во владелицу пиццерии, затем кофейни, после – пивной и блинной, но дело не шло, будто кто сглазил. В отчаянии мадам Вострикова хваталась за спасительные курсы по привлечению денег и освящению осквернённого недобрым взглядом завистников помещения. Но всё было тщетно. Тёща сникла, сделалась тише и как будто меньше.
Тем временем моих родителей пригласили работать в частную клинику. Позже и мы с Олей присоединились к ним. Магнатами, конечно, не стали, но обзавелись собственным жильём и стали подумывать о ребёнке.
Узнав о беременности дочери, Анжелика Пантелеевна сгорбилась, задрожала плечами:
– Дотянули! Зачем мне сейчас внук? Что я ему дать смогу?
– Мама, ты о чём? – недоумевала Ольга.
– Чего непонятного? Гериным деткам я баулы с одёжками везла, у них даже соски фирменные были. А теперь что? Пирожки буду передавать?
В последний год тёща, прогорев во всех возможных коммерческих начинаниях, довольствовалась продажей пирожков. Ольга попыталась вразумить мать:
– Что ты говоришь такое? Любят же не за подарки.
– Много ты понимаешь! Попробуй любить, когда, кроме школьной формы с заплатками на локтях и драных гамаш надеть нечего. Над тобой смеются, а ты люби. За стыд любить надо было? За то, что рожали, меры не зная, а прокормить не могли? Ты о лихе не знаешь, я тебя как принцессу наряжала всегда.
Никакие доводы дочери не смогли разубедить потерпевшую крах предпринимательницу.
Светланка родилась в апреле. Солнце в тот день топило остатки снега и смотрелось в лужи, заливавшие улицы. Мы хотели назвать дочь Софьей, но ослепительная весна изменила наши планы. Однако для Анжелики Пантелеевны блажь погоды была слишком ничтожным мотивом в выборе имени:
– Манькой бы ещё назвали! Этих Светок как мух в жару на помойке! Имя должно быть красивым, звучным. Сама-то ты Олимпия.
– Мама, если бы ты знала, как мне с этим именем живётся! Я бы и официально поменяла на Ольгу, если бы не геморрой с документами.
– Дура ты потому что, не можешь заявить о себе, вот и маешься, только б не заметили тебя. И одеваешься как старуха.
Не в силах превратиться вновь в щедрую покровительницу, тёща запретила себе любить внучку, держалась с ней отстранённо, да и навещала нас редко, чему я, честно говоря, радовался. И сейчас с облегчением подумал, что Светику не придётся скучать на тоскливом семейном торжестве.
Въевшийся запах прогорклого масла не перебивали даже ароматы гуся, томящегося в духовке. За годы пирожкового бизнеса стены и потолок в квартире Олиных родителей потемнели, а на кухне и вовсе были коричневыми. Всё, к чему ни прикоснись, покрывала жирная слизь.
Оля с тёщей отправились разбирать привезённые нами продукты. Я прошёл в «зал». Сервант ощерился на меня разорёнными полками. Неужели его утробу лишили хрусталя? Однако я рано обрадовался: атрибуты былой роскоши, наполненные напитками и майонезными салатами выстроились на столе. Над этим изобилием висело скорбное лицо «умирающего».
– Здорово, Толик! Вот, последний год жизни встречаю. Давай выпьем за встречу, больше уже не свидимся.
– Вам пить-то можно?
– А-а, пей, не пей – конец один. Хоть наживусь перед смертью.
Сервант загромыхал полками, оповещая о приближении Германа:
– Какая смерть, батя? Ты у нас ещё ого-го! Привет, Толян! Чего так долго? Гуся видел? Красавец! Идём покажу.
Я поплёлся за Геркой в кухню. Он приоткрыл духовку и осветил фонариком пузырящуюся кожу тушки:
– Сейчас ещё яблок к нему добавим, от них мясо нежнее и ароматнее. Я там для племяшки корзину «Айдареда» привёз, в детской поставил.
Ну да, Светланка же бледный городской ребёнок, не знающий вкуса витаминов. Спасибо, благодетель!
Герман тем временем достал телефон:
– Глянь только, какой великан! Здесь ещё неощипанный.
На фото семейка Олиного братца держала мёртвую птицу за расправленные крылья. Длинная шея болталась безвольно.
– Это ещё что! Я ж его с гусёнка к столу приметил. У меня целый альбом его, – не унимался шурин и показывал мне портреты птенца на фоне деревенских пейзажей. Красную гусиную лапу украшала голубая ленточка.
«Извращенец! Что за садистское удовольствие смаковать снимки обречённого на убой?»
– Вы за стол сядете сегодня? – в кухню вплыла Анжелика Пантелеевна. – Гер, ты всё гусем хвастаешься? Ой, я вам сейчас такое покажу!
Тёща величественно прошаркала в «зал» и достала из нижних ящиков серванта пыльные фотоальбомы. Ольга оживилась, засветилась улыбкой:
– Наши фотографии!
Чего она так радуется? Будто ей о счастливом детстве напомнили.
Жена забралась с ногами на диван рядом с матерью, даже голову ей на плечо положила. Гера уселся с другого бока. Тьфу, тоже мне, семейная идиллия!
Анжелика Пантелеевна листала картонные страницы с кодаковскими снимками:
– Это мы в Турции в первый раз. Аквапарк. Олиме здесь десять, горок испугалась. Долго мы её покататься уговаривали. А это в Египте на следующий год. Потом Париж был… Толик, иди глянь, ты же, небось, в детстве ничего этого не видал. Да, пахала я как лошадь, чтобы детки каждые каникулы путешествовать могли. А куда деваться? Жизнь, она такая. Либо крутись, либо другим завидуй. Я бы тоже могла в тёплом кабинете на заднице ровно сидеть и ждать, когда мне копейки жалкие заплатят. Только никто на блюдечке не принесёт ничего. Уволилась с должности и пошла челночить, чтобы у ребяток всё не хуже одноклассников было.
Камень в огород моих родителей. За то, что в девяностые не ушли из стационара в поисках лучшей доли. Ответить бы этому быдлу как следует, да не хочется Ольгу расстраивать. Сказал только примирительно:
– Кто бы людей лечить остался, если бы все в торговлю подались?
– А я медицину и не обременяла, ни разу не обратилась, хоть и спину сорвала, баулы в пятьдесят кило таская, и на рынке в морозы стояла, пока артрит не заработала. Не женский это труд, только за тебя его никто не сделает. Не Васю же мне за товаром было отправлять, он в моде не понимал никогда.
Я посмотрел на жену, ища поддержки. Оля будто и не заметила издёвок в мой адрес, поглаживала мать по плечу, бормотала слова благодарности. Предательница! Неужели она и правда была счастлива в этом мещанском мирке? А мне врала, что стыдится родителей.
Чтобы унять разыгравшуюся желчь, я решил позвонить своим. Как они в Швейцарии новый год отмечают? В отеле, наверное, уже праздничная программа началась. Набрал отца. Безразлично-сочувственный голос сообщил, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Странно. Тот же голос ответил с номеров мамы и дочери. Моя диафрагма тревожно сжалась.
– Толик, оставь ты свой смартфон! Давайте выпьем уже! – тесть разливал самогон по стопкам.
– Я пропущу, не могу до своих дозвониться.
Тёща отмахнулась:
– Деньги, наверное, кончились. Или линия перегружена, праздник же.
Только утешений тупой маразматички мне сейчас не хватало!
Оля достала свой телефон:
– В мессенджеры тоже с обеда не заходили. Что там случилось у них?
– Говорю вам, линия перегружена. Что там той Швейцарии? А народу туда уйма понаехала. Вася, налил? Давайте старый год провожать!
Им лишь бы нажраться! Хоть бы для приличия изобразили беспокойство. Я встал из-за стола:
– Что-то у меня голова разболелась. Пойду прилягу.
– А как же гусь? – обиженно прогнусавил Герка.
– Накати – и всё пройдёт, – предложил неизменный рецепт от всех болезней тесть.
– Успеется, времени десять часов только, – ответил я им обоим и закрылся в бывшей детской, за ненадобностью превращённой в нечто среднее между гардеробной и кладовкой.
Лампочка давно перегорела. Я посветил фонариком, чтобы не переломать ноги в залежах хлама. Луч выхватил гладильную доску, сушилку для белья, трёхногий стул, матрас у стены и письменный стол с корзиной красных яблок, переложенных стружкой. Устроившись на матрасе, полез смотреть новостные ленты из Швейцарии.
Сход снежной лавины неподалёку от курорта Виллар объяснял молчание родных, но ни черта не успокаивал. Было известно только, что отели с туристами остались без связи и электричества, число жертв и пропавших без вести выясняется. Ведётся эвакуация.
Провались хоть вся Швейцария под землю, я бы волновался меньше, чем о судьбе трёх человек, о которых не мог ничего узнать. Телефоны посольства беспомощно скулили короткими гудками, сайт помог только ссылкой на списки спасённых из зоны бедствия, но мои в них не значились. Я листал новости в поисках скудных крупиц сведений, смахивал назойливые рекламные фотографии с летящими по снежным склонам лыжниками и сноубордистами. Небо неестественно ярко синело над белыми горами, солнце сияло, люди улыбались. Фигурка в красном комбинезоне ожила и покатилась мне навстречу, размахивая палкой:
– Папа, смотри, я научилась!
Светланка ловко маневрировала на спуске, поднимая за собой искристую волну снежинок. Вдруг потемнело. Я поднял голову – ничего страшного, всего лишь облако набежало на солнце. Сейчас уплывёт в сторону. Но странное облако двинулось вниз, преследуя мою дочь. Я рванул к ней, но увяз по пояс в снегу и не мог сдвинуться с места. Красный комбинезон пронёсся мимо, я крикнул ему в спину:
– Света, быстрее, укройся где-нибудь!
Облако настигало, гоготало и хлопало крыльями. Гуси-лебеди, мать твою! Птица с голубой лентой на красной лапе вырвалась вперёд и схватила дочь за капюшон…
В зале хлопали и смеялись. Видимо, приветствовали появление гуся из духовки. Я посмотрел в телефон. Экран не успел погаснуть, значит, сон длился не больше трёх минут. За это время новостей не прибавилось. К чему же видение Светика на лыжах и гусиной погони? Знак? Я должен решить загадку и спасти дочь?
Поднявшись с матраса, наткнулся в темноте на стол. Корзина качнулась, яблоки застучали по полу. Яблоки… Что там в сказке про яблоню говорилось? «Съешь моего лесного яблочка, тогда скажу». А мелкая зараза ответила: «У моего батюшки и садовые не едятся». Дура, ей брата спасать надо, а она выделывается, превосходством своим кичится…
Осознание прошибло ознобом. Сам-то я чем лучше? У меня ребёнок в беде, а я презрение к Востриковым смакую. И на Ольгу обиделся ни за что. Не понравилось мне, видите ли, что жена воспоминаниям улыбалась. Родителей и детство не выбирают, по моему желанию она их не заменит. Заботился бы о том, чтобы со мной не горевала, а не досадовал на прошлое. Света… Она же кровь от крови Востриковых. Что же получается? Отвергая их, я от дочери отрекаюсь, от её востриковской части. Только человека пополам не поделишь.
Думай, Толя, думай! Как от гусей-лебедей спастись? Яблочко съесть? Тебя настигают, крыльями хлопают, а ты давись, но глотай. А после благодари. Кого только благодарить? Востриковых? Что хорошего они сделали? А что плохого? Кто я такой, чтобы их судить? Выживали как могли, о детях заботились, по-другому, иначе, но без зла же…
Я собрал с пола раскатившиеся яблоки и вышел к столу. Тесть оживился:
– Прошла голова?
– Гусь так пахнет аппетитно, что и о голове забыл, – слова радушия давались неловко, но даже от таких Герка просиял:
– Подставляй тарелку, я тебе сейчас бедро отпилю.
– Не калечь мне мужа, – рассмеялась Оля. – От гуся лучше отпили.
– Толик, ты, может, выпьешь?
– Выпью, дядь Вась. Наливайте!
Самогон пробрал до слёз, но поперёк горла не встал. Как и гусь. Мясо и правда оказалось нежным, со сладким привкусом яблок. Герка рассказывал, какими травами подкармливал гусёнка, чтобы тот набрал массу без гормонов и химии, снова показывал фотографии.
– На балконе для вас полтушки поросёнка, тоже на натуралке выращен. Я бы и больше привёз, да в багажник не вместилось. Побалуйте племяшку, как вернётся.
«Если вернётся», – снова поднялась тревожная тошнота, но я усилием воли загнал её обратно и от души поблагодарил шурина.
За пять минут до полуночи завибрировал Олин телефон. Из динамика зазвенел голос дочери:
– Мама, ты не представляешь, что было! Я летала на вертолёте!
Подробности я не услышал, потому что из кармана раздался сингл, поставленный на отца. Я принял вызов и ушёл говорить в спальню. Отец пытался казаться бодрым, но не мог скрыть дрожь в голосе:
– Хорошо то, что хорошо заканчивается. Главное, всё обошлось. Понесло же нас прогуляться! Лавина стороной прошла, но страху натерпелись. Боялись нового схода. Замёрзли немного, нас отрезало от отеля и дороги, но спасатели быстро нашли. Света? Да лучше всех! Кажется, она не поняла, что была на волоске. Так что с новым годом и с новой жизнью, сынок. Позвоню завтра, мы очень устали.
Мы закончили разговор точно к бою курантов. Я вернулся за стол к семье. Звенели хрустальные бокалы, шипело пузырьками шампанское. Я пил за новую жизнь без предрассудков.
Источник 
https://www.litres.ru/author/tatyana-vladimirovna-filchenkova/
https://www.litres.ru/author/tatyana-vladimirovna-filchenkova/
Следующая публикация
Комментарии 6
И отдельное спасибо за грамотность
Чувствуется, что писал состоявшийся человек, писатель
Честно говоря, надоели горе писаки, которые даже грамотно писать не умеют