Предыдущая публикация
В полдень.
Автор Ольга Пустошинская.
Варька захватила руками стебли, поднатужилась, выдернула их с корнем и сложила в стожок. Это называлось — теребить лён.
Было жарко... Ныла спина и горели руки, но Варька ни за что не призналась бы матери, что устала. А той хоть бы что: работает наравне с другими бабами, изредка разогнётся, потрёт поясницу и опять дёргает длинные стебли. Длинные — это хорошо. Полотно будет высший сорт, на продажу.
— Акуля, иди отдохни, чего надрываешься? — крикнули ей. — Прямо в поле родить хочешь?
— Меня мамка в поле родила, — отозвалась мать, но бабы насильно отвели её в тенёк, под стожки.
— Есть кому работать, вон какая у тебя невеста вымахала!
Варька порозовела. Она большая, помощница мамкина.
Ближе к полудню бабы собрались домой отдыхать и обедать.
— А зачем так рано? — спросила Варька.
— Так завсегда делали... — подумав, ответила мать, — будешь работать в полдень в поле или огороде — Полудница придёт.
— А кто это?
Мать устала и разговаривать не хотела.
— Потом расскажу, дочка.
Они дошли до дома. Мать наложила окрошки себе и Варе, долила в тарелки квасу, похлебала и прилегла на кровать.
— Закрой ставни, дочка, — попросила она, — жарко-то как...
Ставни? Это Варя с дорогой душой. Выскочила во двор, захлопнула ставни, на крючок закрыла. Сумрачно и прохладно стало в доме. Мать задремала, а Варьке стало скучно. Хоть бы подружка Катька прибежала, всё повеселее бы стало.
И как по заказу, а может и впрямь по заказу, кто-то затопал в сенях, дверь приоткрылась и в просвете показалась лохматая Катькина голова с растрёпанной косицей. Варька приложила палец к губам: тише, мол, мать спит.
— Пойдём с нами за яблоками, — прошептала Катька.
— Куда?
— К бабке Дусе, у неё яблочки страсть какие сладкие.
— К Ду-усе? А она нас хворостиной не отстегает по голой заднюхе? — с опаской спросила Варька, вспомнив рослую и крикливую бабку Дусю.
Катька тихо фыркнула:
— Она старая и ходит плохо. Пусть догонит сперва.
Варя посмотрела на мать — та спала, сложив руки на большом животе, — и вышла за порог, бесшумно ступая.
За воротами стояли Захарка и Мишка Лопух, прозванный так большие торчащие уши.
— Ну что, идём? — деловито сказал Захарка, и ребята пошли к дому бабки Дуси, в чьём саду росли самые вкусные яблоки.
Стало ещё жарче. Варька, поддевая босыми ногами камешки, спросила вдруг:
— А кто такая Полудница?
— Это баба, — ответил всезнающий Захарка, — высокая, в длинной рубахе, такой белой, аж глаза слепит. В руках у ней коса острая. Увидит в поле человека какого-нибудь, когда солнце высоко, размахнётся... вжик — и головы нету.
— Как? — ужаснулась Катька.
— Вот так! — рассмеялся Захарка. — А ещё Полудница шутить любит: возьмёт отрезанную голову и обратно приставит. Она ничего, держится. Только мужик или баба потом как дурные становятся.
— Этими сказками только маленьких пугать, — выпятила губу Варя. Ну сами подумайте, сколько баб и мужиков без голов бы тогда ходили! А ни одного нету, хоть всё село обойди...
«Интересно, как это без головы жить?» — думала Варька, и мысли её полетели галопом. Она живо представила, как обезглавленный человек ходит и спотыкается. Ну правильно, не видит же ничего. Но зато умываться и причёсываться не надо.
Вот уже и огород бабки Дуси. Мальчишки первыми перелезли через довольно хлипкий забор, за ними последовали девчонки. Собаки они не боялись: та была небрехучей и всех любила. Через грядки с луком и помидорами ребята пробрались к деревьям.
Это были чудо какие яблони. У всех в деревне яблоки только начинали спеть, а у бабы Дуси с хороший кулак наливались, краснобокие, сладкие. Не зря муж её покойный откуда-то издалека саженцы привозил.
Вся земля была усыпана паданцами. Мишка с Захаркой собирали яблоки в карманы штанов и за пазуху, девчонки — в подолы.
— Ей столько всё равно не съесть, сгниют же, — в оправдание сказал Мишка и надкусил яблоко. — Ну, хватит, айда домой!
С раздутыми карманами и топорщившимися рубахами, оглядываясь на окна бабы-Дусиного дома, мальчишки поспешили покинуть огород, за ними шли Варя с Катькой, бережно придерживая подолы сарафанов.
— А перелезать как? — растерянно спросила Катька. — Руки-то заняты!
— Вот дуры! За пазуху надо было собирать или в платок, — рассердился Лопух.
— Ах поганцы! Да чтоб вас разорвало, иродов! Да чтоб у вас зенки повылазили!
Варька вздрогнула: на крыльце стояла бабка Дуся. Хотя уже и не стояла, а бежала к ним, размахивая голиком.
Девчонки взвизгнули, побросали яблоки и, обдирая руки, полезли через забор, мальчишки тоже не отставали. Старое дерево не выдержало, и все четверо рухнули на землю.
Мишка с Захаркой и Катя прыснули в разные стороны, а Варе не повезло: она неудачно упала и подвернула ногу. Поднялась, побежала хромая.
— Катя! Обожди!
Отведала бы Варька голика или хворостины, если бы бабка Дуся была порезвее. Но она быстро задохнулась и принялась с руганью собирать яблоки в фартук.
— У-у-у, жадюга! — прошептала Варька. Поковыляла к риге, присела в тени. Нога болела и, кажется, слегка опухла.
«Мамка заругает!» — со страхом подумала Варя и, морщась растёрла лодыжку.
В эту минуту она разглядела на дороге женщину, слава богу, не бабку Дусю. В знойном мареве колыхалась белая рубаха, развевались волосы цвета спелой ржи. Уж не грезится ли это Варьке? Никто в их деревне из баб простоволосыми не ходит, тем более с расплетённой косой.
Женщина остановилась в шаге от Вари, посмотрела насмешливыми глазами, голубыми, как васильки.
— Яблоки воровала? — спросила она.
— Нет, — тут же отпёрлась Варька.
— Ну-ка скажи мне, девочка, как лён теребят.
— Как, как... обыкновенно. Выдёргивают — и в стожок.
Варька удивилась, но ответила. Уж очень красива была незнакомка, как барыня. Да точно, это барыня! Бывают такие чудные: напялят сарафан и ходят по деревне, как будто дома им не сидится. Надо вежливо отвечать, вдруг десять копеек даст.
— А что дальше делают?
— Известно что. Очёсывают и молотят. А потом раскладывают на лугу. А как высохнет, так трепят трепалом.
Барыня подробно спрашивала: как трепят, как ткут, умеет ли Варька работать за кроснами. Та ответила, что мамка всему учит.
— Ну хорошо, — с каким-то сожалением сказала барыня и отвернулась.
— А гривенник? — протянула Варька.
Барынька рассмеялась и бросила большое яблоко:
— Свидимся ещё.
Дома Варька не выдержала и рассказала о странной барыне, утаив про яблоки бабки Дуси.
Мать побледнела.
— В белой рубахе и коса распущена? Это же Полудница была! Вот скажу отцу, пусть выпорет тебя чересседельником!
Она расстроилась, разохалась. Схватилась за поясницу и согнулась пополам.
— Ой, беги скорее к тётке Марфе, скажи — началось!
Варька опрометью кинулась к двери и побежала в переулок к дому повитухи.
— Тётя Марфа! Мамка сказала прийти скорее, говорит — началось!
— Ох! — Марфа бросила тарелку в таз, в котором мыла посуду, и торопливо вытерла руки. — Бегу!
Грузная и неповоротливая, она «бежала» — семенила мелкими шажочками, задыхаясь и охая.
Варьку Марфа выставила из избы:
— Погуляй покуда или к подружке сходи. Нечего тебе здесь...
Варя не пошла к подружке, а забилась в баню, где пахло деревом и берёзовым веником, и просидела там до позднего вечера. А когда вернулась, возле мамки лежал туго завёрнутый в пелёнки ребёночек с маленьким красным личиком. Варька смотрела на него не дыша.
— Братик родился, — довольно сказал отец, — как назовём?
— Митькой!
Мамка, отлежавшись несколько дней, стала выходить в поле, а Варька оставалась с братиком. Укачивала, когда он кричал, меняла пелёнки и носила кормить. Мать бросала работу, усаживалась в теньке и прикладывала Митьку к груди. Тот жадно сосал, а насытившись, тут же засыпал.
***
Варя проснулась от крика. Она подняла голову и огляделась: мамки и отца не было, только Митька шевелился и орал в своей зыбке, махал ручками, видно сумел как-то выпростать их. Варя вытащила из-под братика мокрую пелёнку, отбросила к печке; достала из шкафа чистую и завернула Митьку как смогла. Тот орал, вертел головой, хватал губками край пелёнки — хотел есть.
— Сейчас пойдём к мамке, сейчас… — успокоила братика Варя.
На улице он притих, щурился от яркого солнца и кряхтел.
Мать разогнула усталую спину, отошла и присела к стогу и сказала: «Давай сюда». Пока она кормила Митьку, Варька грызла соломинку и мурлыкала песенку — такая была привычка. Голову сильно пекло, она поправила сползшую на плечи косынку.
Мать потуже запеленала Митьку.
— Неси домой, — велела она и подала свёрток, — к подружкам не ходи, слышишь? Сразу домой. Я скоро приду.
Варька кивнула, прижала к себе братика и пошла в деревню. Она и не думала заглядывать к подружкам, но кто же знал, что ей встретится по дороге стайка ребят. Сблизив головы, они что рассматривали и ахали.
Варя подошла.
— Что там, покажите…
— Вот, смотри!
Оживлённая Катька с румянцем на щеках протянула игрушку — ярко раскрашенного деревянного зайца на деревянной же подставке. Снизу висела на нитке гирька. Если её вращать, заяц начинал бить лапками по барабану.
— Твоя? Откуда? — спросила Варя.
— Тятька привёз с ярмарки.
Как захотелось Варьке попробовать самой раскрутить гирьку! Но братика куда девать? Только сейчас она почувствовала, как болит спина.
— Подержи! — протянула она Митьку Захарке, но тот и не подумал брать.
— Вот ещё, все будут играть, а я стоять как дурак?
— Да положи его! — посоветовал Мишка и махнул рукой на ригу. — Вон туда, в тенёк.
Варька так и сделала. Ничего братику не будет, полежит чуток на мягкой травке, пока она поиграет немножечко. Отвлеклась она всего-то на десять минуточек, может, на двадцать, а когда опомнилась, посмотрела в сторону риги, то увидела, как та самая барынька в длинной рубахе поднимает Митьку с травы.
Бросилась Варька выручать братика, а барынька посмотрела на неё, усмехнулась и… исчезла.
Руки-ноги отнялись у Варьки. Страшно стало так, что крикнуть не может, голос пропал. Рот открывает и закрывает, как рыба, которую на песок выбросили.
Подбежали другие ребята, окружили то место, где младенчик лежал, стали спрашивать друг у друга, видели ли они, как баба была-была, а потом раз — и пропала! Все видели, не померещилось Варьке.
— Вот те крест! Подошла, Митьку взяла на руки, посмотрела вот так, а потом исчезла, — с жаром сказал Мишка. — Я первый заметил!
— А ты чего молчал, если заметил? Лопух и есть Лопух! — напустилась на него Катька.
— Не знаю… — смутился Мишка, — подумал сперва, что это тётя Акуля, волосы у ней такие же.
— Это не баба, а нечистая сила, — сказал Захарка.
Варька разревелась. Ей теперь хоть дома не появляйся. Говорила мамка: ни на минуточку не останавливайся и никуда не заходи, а она не послушалась. Не сносить теперь ей головы.
— Полудница это… — заикаясь сказала Варька, — она всё меня пытала, как лён теребить да как трепать… Меня мамка теперь прибьё-о-от!
Ребята молчали, не знали, как можно помочь горю, а Варька тёрла глаза рукавом и шмыгала носом.
Захарка быстрее других пришёл в себя и предложил всем вместе сходить на ржаное поле, уверяя, что Полудница любит гулять по полям, он сам слышал, как тётка Дуся тётке Марье рассказывала.
— Да-а-а… а она нам башки косой отрежет, — забоялся Лопух
— Не дрейфи, назад приставит, ещё красивше станешь, — ответил Захарка, хотя и слегка дрогнувшим голосом.
Надо же, какой смелый. Ну он и старше Мишки на целых два года.
Они ещё немного постояли, поспорили, потом двинули по дороге к полю, но не успели пройти и тридцати шагов, как услышали позади захлёбывающийся младенческий плач, такой знакомый, что Варька застыла столбом.
— Братик орёт! — в мгновенье ока определила она, повернулась волчком и кинулась обратно к риге.
Митька лежал на том же самом месте, на траве, где его оставила сестрёнка. Выпростал из пелёнок руки, кричал, сморщив маленькое личико. Варька подхватила его на руки и разревелась, на этот раз от радости. Смахнула с пелёнок приставшие соломинки и что есть духу помчалась домой. Если мамки нет, то повезло считай.
Но мать оказалась дома, сидела за столом и ела холодную варёную картошку. Видно, пришла она недавно, потому что только глянула сердито на Варьку и ничего не сказала.
— Я только на минуточку остановилась, руки устали, — пролепетала та, переводя дух, — Митенька тяжёлый.
Ей и правда показалось, что Митька стал тяжелее, будто за час он прибавил фунт-другой.
— Давай сюда… — Мать отодвинула тарелку и взяла кричащего Митьку.
Братик замолчал, стал жадно сосать грудь. Вдруг что-то сильно ударило в ставни, как будто бросили камень. Митька вздрогнул, захныкал, засучил ножками.
— Мальчишки озоруют, — поморщилась мать.
Она вгляделась в личико Митьки, открыла ему пальцами рот и охнула: из розовых дёсен выглядывали два зубика, беленьких, как сахар.
— Ты кого принесла?! — закричала мать, бледнея. — Митенька где?!
У Варьки сердце упало. Неужели чужого ребёночка взяла? Обмирая от страха, подошла к матери и пристально посмотрела на младенца. Да Митька это, кто же ещё. Глаза те же, нос, губы. И пелёнки-распашонки его.
— Мамка, ты чего? Это Митенька, посмотри!
Мать поспешно развернула пелёнку, ощупала Митины ручки-ножки и немного успокоилась.
— Померещилось…
***
Варька сжалась в комочек, лежала не шевелясь, чтобы мать с отцом не догадались, что она не спит. Зачесался нос, но она терпела, только жмурилась.
— Никогда я не слыхала, чтобы у маленького дитяти зубы выросли. Месяц ему, всего-то месяц, — горячо шептала мать. — Утром кормила — не было зубов, а домой пришла, чую, что кусает. Как посмотрела… И волосы у него как будто темнее и глаза не такие. У Митеньки серые, а у этого с золотинкой. И плачет, и плачет, как будто Полуночница его изводит… Кое-как успокоила. А ведь такой тихий был.
Отец завозился на лавке.
— Выдумаешь тоже, Акуля. Я слыхал, что и рождаются детки с зубами. А тут выросли… ну и что же, бывает.
— Да не он это, — заплакала мать, — похож, а не он. Варьку пытаю — молчит. Небось, с девчонками гуляла и перепутала младенца. Зинка недавно родила, её малец, небось.
— Скажешь ещё! У Зинки чёрный парнишка, совсем не похож на нашего.
У Варьки зубы застучали от страха. Неужели Полудница подменила братика? Что теперь делать?
Почти не спала Варя, насилу утра дождалась. Пока мать возилась у печки, выскочила из дома и к Захарке побежала. Он умный, всё знает.
Подняла маленький камешек, бросила в крайнее окошко, завешенное дырявой тряпкой. Выглянул Захарка, увидел Варьку и через минуту вышел на крыльцо.
— Чего тебе?
— Мамка говорит, что Митька непохож, — выпалила Варька.
— На кого? — не понял Захарка.
— На себя. Говорит, что не Митька это.
— А-а-а, вот оно что… — Он задумался, покусал губу. — Я слышал, что Полудница подменивает ребёнков. Заберёт человеческого, а своего подсунет. Смотрит баба: вроде её ребёнок, а вроде и не он. Вдруг и Митьку подменила?
Варька зашмыгала носом: жалко братика. Неизвестно, где он теперь. Ревёт, небось, без мамки. Надо настоящего Митьку выручать, а Полудницыного вернуть.
Дождалась Варька, когда мать с отцом уйдут, вытащила младенца из зыбки, пригляделась… А ведь и правда, не Митька это: глаза с золотинкой и косят немного. Смотрит она, смотрит, а младенчик потянулся ручкой и цап Варьку за нос, да больно! А сам смеётся как-то нехорошо.
Подхватила Варька ребёночка и выскочила с ним за порог. Пришла на ржаное поле, села под дерево, что неподалёку росло, младенца рядом положила и стала ждать.
Долго сидела. Солнце высоко поднялось, палит-жарит так, что мочи нет, знойное марево у земли переливается, колышется. Вдруг видит: женщина появилась, не идёт — плывёт, белое платье развевается. Волосы распущенные цвета спелой ржи, на голове венок из колосьев и цветов полевых.
Вскочила Варька:
— Эй, Полудница! Верни Митьку, а своего младенчика забирай обратно!
Остановилась Полудница, губы скривила.
— Экая быстрая! Потрудись, постарайся. Перепляшешь меня — верну тебе брата.
— Я согласная, — сказала Варька.
Улыбнулась Полудница, пальцами щёлкнула — и пропал младенец. В ладоши хлопнула — и заиграла музыка.
— Ну давай! До вечерней зари.
Сама смеётся, плывёт белым лебедем, руками плавно поводит, плечиками пожимает, глаза так и блестят. Смотрит Варька на неё и старается не отставать. Босые подошвы камешки и сухая трава колют, пот глаза заливает. Час и другой прошёл, не чует ног под собой Варя, а Полуднице хоть бы что, знай себе пляшет.
— Уморилась? — рассмеялась Полудница.
— Ещё чего!
Солнце к закату стало клониться. В кровь избила ноги Варька, но не уступает. Знает, что если уступит, не только братика не вернёт, но и сама сгинет.
Закатилось солнышко за горизонт, и умолкла музыка. Остановилась Полудница, а Варька упала на пыльную тропу, слова сказать не может.
— Вот ведь упрямая какая девчонка! — промолвила Полудница. — Что же, уговор так уговор, получай своего крикуна. — И положила Варе на коленки запелёнатого ребёнка.
Посмотрела Варька: Митенька! И глазки его, и носик, и подбородочек. Прижала к себе, поблагодарить хотела Полудницу, а той и след простыл — исчезла. И тут услышала Варя людские голоса как будто издалека: «Варя! Варька! Варвара!» Поднялась с трудом, Митьку взяла на руки и побрела с поля. Как только вышла на дорогу, словно пелена у неё с глаз упала. Увидела отца и соседей — Мишки Лопуха родителей.
— Тятька… — прошептала Варя и закачалась, ноги подломились.
Бросился отец к ней, успел подхватить. До дома на руках нёс, не могла сама идти Варька.
…Три дня лечила мамка Варькины ноги, смазывала маслом коровьим, тряпочки, смоченные в отваре трав лечебных прикладывала. И сотый раз спрашивала:
— И что Полудница сказала?.. Ох, страсти какие! А если б не переплясала ты её?.. Матерь Божья, заступница, спаси и сохрани!
А в пелёнках, в которые Митька завёрнут был, нашли монеты золотые.
— Чудо-то какое! Это ведь, Варя, тебе на приданое Полудница деньги дала, — ахнула мамка и убрала монеты в сундук.
https://vk.com/knishnaiapolka
Следующая публикация
Комментарии 5