Предыдущая публикация
ДОСТОЕВСКИЙ: ЦИТИРУЮТ ПАСТЫРИ И УПРЕКАЮТ В ЕРЕСИ
Пожалуй, мало в мировой литературе писателей, которые оказывали бы такое сильнейшее влияние на умы и вызывали бы такие диаметрально противоположные оценки – от восторженного приятия до прямой ненависти, – как Ф.М. Достоевский. «Достоевский дает мне больше, чем любой научный мыслитель» (А. Эйнштейн); «Он видел человеческую душу во всем и везде» (В. Соловьев) – и «Неоспоримо и несомненно: Достоевский – гений, но это злой гений наш» (М. Горький) и ленинское «архискверный Достоевский». Да и у многих просто читателей творчество Достоевского вызывает отторжение. О том, почему это происходит и чем важны и ценны для нас произведения писателя, почему пастыри цитируют его в проповедях, а богословы упрекают в ереси, о героях романа «Идиот» и часах Раскольникова – беседуем с Татьяной Касаткиной, доктором филологических наук, председателем Комиссии по изучению творческого наследия Ф.М. Достоевского Научного совета «История мировой культуры» РАН.
❓ Татьяна Александровна, некоторые не любят романы Достоевского, считают его творчество чем-то болезненным. Как вы думаете, почему?
– Неприятие Достоевского не связано с тем, религиозен человек или нет, не связано с конкретной религией или конфессией. Объяснить его можно только одним: человек не готов видеть что-то дальше «насущного видимо-текущего», по определению самого Достоевского; он очень удобно устроился в этом «насущном видимо-текущем» и ничего иного знать не желает.
Кстати, именно такие читатели создали миф о «жестоком таланте», о Достоевском-истерике-параноике и прочее. И это началось еще при жизни писателя. Но заметим, что это, как правило, всё равно не равнодушные к Достоевскому люди. И даже очень не равнодушные!
❓ Мне доводилось встречаться с потомками священномученика Философа (Орнатского). Они свидетельствовали, что отец Философ любил Достоевского. Другой святой ХХ века – преподобный Иустин (Попович) – даже написал книгу «Философия и религия Достоевского». Получается, святые что-то находили для себя в его сочинениях?
– Не просто «что-то находили»: преподобный Иустин (Попович), например, прямо называет писателя своим учителем. Так что Достоевский – учитель святых ХХ века.
❓ Чему же Достоевский их учил?
– Тому же, чему Достоевский учит любого читателя: Богообщению. Тому, чтобы мы в каждом человеке видели образ Божий, видели Христа, а если речь о женщине – то Божию Матерь. Тому, чтобы мы в каждой сиюминутной сцене различали ее евангельскую первооснову, библейскую первооснову. Библию писатель устами своего персонажа старца Зосимы назвал «изваянием мира и характеров человеческих». Вот представьте себе: стоит Библия в центре мироздания как некое изваяние, а вокруг нее то, что писатель называл «насущным видимо-текущим».
Но тут можно поставить вопрос: чем такое мировидение отличается от языческого? Ведь любая языческая религия – это тоже «священная история», и каждый ее последователь в своей жизни осуществляет, оживляет и вновь дает быть сценам той, однажды бывшей «священной истории». А различие между тем радикальное.
❓ В чем же именно это различие?
– В языческих религиях история кончается вместе с этой «священной историей», произошедшей «в начале», а по сути – за пределами времен. То есть вообще никакой истории, кроме «священной», собственно, нет. Всё остальное – только ее воспроизведение. И человек может только дать вновь быть, явиться (лучше или хуже – в зависимости от качеств места его присутствия) тому, что уже было когда-то, потому что мир стоит только тем, что это бывшее всё время воспроизводится – такой постоянный круг времени вокруг «начала времен».
А христианская история совсем иная: это вечность, вошедшая во время, благодаря чему впервые история начинает разворачиваться во времени. История присутствия Христова в мире не повторяется, не возобновляется – она длится. И человек, который заново в своей жизни переживает евангельскую историю, не должен ее повторять – он должен ее трансформировать. Потому что слишком много ответов в евангельской истории от человека не было получено. Слишком много шагов навстречу Богу не было сделано. Вот о чем пишет Достоевский.
Итак, от нас ожидается ответ.
❓ Какой ответ должен дать человек?
– Старец Зосима говорит: «Жизнь есть рай». А в черновиках писателя мы встретим даже еще более радикальное: «Жизнь есть рай, ключи у нас». И в чем только не обвиняли Достоевского в связи с этими словами богословы – в том числе и в пелагианстве: якобы спасение зависит только от человека. А ведь у Достоевского совсем не об этом речь.
Христос Свой шаг навстречу человеку сделал и теперь ждет от него ответного шага – об этом всё творчество Достоевского
Старец Зосима говорит о ситуации, когда Христос уже Свой шаг навстречу человеку сделал и теперь ждет от него ответного шага. Ждет, потому что Бог никого не принуждает, никого не насилует. «Се, стою при дверех и толку: аще кто услышит глас Мой и отверзет двери, вниду к нему и вечеряю с ним» (Откр. 3: 20). Ждет, отворит ли Ему человек дверь или не отворит. А Он от этой двери не отойдет. Вот об этом всё творчество – и не только всё творчество, но – всё мировидение Достоевского.
❓ Не могли бы вы проиллюстрировать вашу мысль каким-то конкретным примером?
– У Достоевского есть замечательное письмо, написанное в связи с историей Корниловой – 20-летней беременной мачехи, которая выбросила из окошка свою шестилетнюю падчерицу и потом отправилась доносить на себя в полицию. Девочка не разбилась, но Корнилову осудили на Сибирь. Достоевский передает эту историю в «Дневнике писателя» и высказывает догадку: а не мог ли такой поступок быть связан с тем, что можно назвать «аффектом беременности»? И если так, то дело Корниловой необходимо пересмотреть. Некто К.И. Масляников, почитатель Достоевского, служивший как раз в ведомстве, которое могло инициировать пересмотр дела, принял горячее участие в судьбе молодой женщины и завязал переписку с Достоевским в связи с этим. В одном из писем он по пунктам перечисляет, что он сделал. Достоевский отвечает ему таким же деловым письмом, по пунктам и вдруг в конце внезапно и неожиданно добавляет: «В Иерусалиме была купель Вифезда. И расслабленный жаловался Христу, что уже долго ждет и живет у купели, но не имеет человека, который опустил бы его в купель, когда возмутится вода». И дальше: «По смыслу письма Вашего, таким человеком у нашей больной хотите быть Вы. Не пропустите же момента, когда возмутится вода, а я тоже буду действовать до конца».
Здесь идеально выражено то, как Достоевский строит образ человека в своих романах и как он видит человека в реальности: это мгновенное соотнесение с евангельской ситуацией. И заметим, в евангельской ситуации больной так и не нашел своего человека, и ему пришлось дожидаться Христа – Бога и Человека одновременно. То есть в Евангелии с Богом никто не захотел сотрудничать для того, чтобы этого конкретного человека спасти. А здесь ситуация радикально меняется: Господу находится человек, который хочет сотрудничать с Ним для того, чтобы исцелить эту больную. Вот об этом весь Достоевский.
Поэтому отворачиваются от Достоевского те, кто не хочет видеть разверзающиеся бездны: открываются те самые «концы и начала», которые для человека в «насущном видимо-текущем», как пишет Достоевский, нечто «все еще фантастическое». Возникают совсем другие точки отсчета для любого события: оно вдруг оценивается совсем не в той перспективе, в какой человек его привык оценивать и в какой ему удобно его оценивать. Мы на всё начинаем смотреть с точки зрения вечности, а от такой перемены ракурса можно, конечно, и заболеть.
❓ А был ли писатель православным, ведь некоторые богословы видели в его рассуждениях нечто еретическое?
– Достоевский был православным, но мне очень не нравится, когда слово «православный» употребляют вот так: православный – и всё. Я бы все-таки говорила о Достоевском как о «православном христианине», и на слове «христианин» сделала бы ударение. Потому что для Достоевского самое главное – что Христос присутствует здесь всякую минуту.
Достоевский именно о насущной, живой, каждого человека затрагивающей христологии и мариологии. А по свидетельству практически всех, кто тогда занимался догматическим богословием (и по свидетельству многих из тех, кто сейчас им занимается), это живое знание в системе догматического богословия отсутствовало. Без этого живого знания Христа XIX век и стал веком позитивизма – в России тоже.
Есть замечательная книжка итальянского автора Диво Барсотти, кстати, католического священника, – «Достоевский: Христос – страсть жизни». Это очень верное название. У Достоевского Христос – страсть жизни. Бунин сказал грубо: «У Достоевского Христос каждой бочке затычка». Достоевский – страстный христианин, и он, безусловно, православный, потому что он абсолютно точен в изложении того, как строится соединение человека с Богом.
Другое дело, что богословы, читая Достоевского, воспринимают чаще всего дискурс – а тут мы слышим голоса героев, вовсе не автора. А если не проводить различия между голосами автора и героев или не понимать, что у Достоевского мы сталкиваемся с чем-то более сложным, чем некое прямолинейное высказывание, можно прийти к ошибочным выводам. Один из самых ярких примеров – обвинение писателя в пелагианстве. Но обвиняющие не учитывают того, что для писателя Христос – это презумпция мира, и шаг, сделанный Христом, – это презумпция всякого действия героев (слово «презумпция» я употребляю в его исходном значении: лат. praesumptio – «упреждение, предвосхищение»).
❓ Достоевский оставался в художественном цеху до последнего росчерка пера, а писал, получается, о духовном?
– Это не единственный случай в мировой литературе. Вы можете сказать, что Данте, например, писал о чем-то другом? Хотя нам понять Данте довольно сложно: мы знаем «Божественную комедию» по переводу, а в оригинале ее текст проще по языку и в нем говорится о многом грубее, более «в лоб».
Но любой гений, собственно, почему гений? Есть два значения этого слова: одно употреблялось на рубеже XVIII–XIX и в начале XIX века, а другое – на рубеже XIX–XX веков. Пушкин говорит: «Мой гений», а И. Северянин уже стишок пишет: «Я, гений Игорь Северянин…» (1912).
❓ Поясните, пожалуйста, в чем разница.
– «Мой гений» – это кто-то, кто ко мне приходит, для кого я просто перо – орудие письма, кого я должен дослышать, мы творим вместе.
«Я гений» – это уже нечто совсем иное, это замкнутая на себе индивидуальность, которая ничего большего, чем весть о себе, нам дать и не может. Хотя и это интересно, как интересна весть о любом человеке, но это совсем другой уровень литературы.
Так вот, Достоевский (как любой гений) потому гений, что в нем присутствует гений: то есть мгновенно и мощно устанавливается связь между временным и вечным.
Кстати, Александр Блок написал как-то совершенно замечательную вещь – заметим: работая над исторической поэмой «Возмездие». Думая о том, как он ее будет строить, Блок записывает: «Самое главное для писателя – это установить связь между временным и вневременным».
❓Достоевского чтило мыслящее, пишущее, богословствующее духовенство. Это единственный писатель, цитаты из которого мне доводилось слышать в проповедях с амвона, причем от разных священников.
– Митрополит Антоний (Храповицкий) даже считал, что в какой-то мере Алеша Карамазов списан с него.
Вопрос в том, ставит ли автор себе именно задачу воздействия вовне. Например, творчество Пушкина – это абсолютно идеальная поэтическая форма. Всё, что происходит, происходит внутри того универсума, который Пушкин создает. А Достоевский создает нечто иное. Он вообще пишет не для того, чтобы рассказать какую-то историю, – он пишет для того, чтобы изменить мир.
Между прочим, Л. Толстой делает то же самое, правда, «работает» на совершенно другом уровне – он «работает» с моралью. А Достоевский «работает» именно с религией, если мы понимаем под религией буквально связь между человеком и Богом. Толстой «работает» на душевном уровне, а Достоевский – на духовном. И поскольку Достоевский себе это ставит именно целью и поскольку у Достоевского действительно основой его личности становится любовь ко Христу, которую он и транслирует через любой свой текст, то происходит удивительная вещь: в ХХ веке он становится путеводителем ко Христу для людей, которые не читали Евангелия.
Вы сказали, что Достоевского цитируют в проповедях. Очень многие из поколения ныне служащего духовенства – это люди, которые пришли в Церковь благодаря Достоевскому.
В 1970-е годы, когда в храмы вдруг пришла молодежь, многие на вопрос: «Почему?» – отвечали: «Читал Достоевского». Тогда, кстати, Достоевского «разрешили». Между прочим, это была радикальная ошибка советской власти. Если она хотела сохраниться, надо было «запрещать» Достоевского дальше.
Оказывается, читая Достоевского, невозможно не прийти в Церковь. Поэтому довольно смешно слышать слова: «У нас есть Псалтирь, и нам никакой художественной литературы не надо». Текст Достоевского перенасыщен скрытыми цитатами из Библии: это тот самый двигатель, мотор каждой сцены, который трансформирует ее из «насущного видимо-текущего» в исходную евангельскую сцену. Достоевский вдруг начинает говорить с душой о том, от чего она давно уже была оторвана, и учит восстанавливать эту связь.
А. Боровик
Продолжение следует
Следующая публикация
Нет комментариев