Вчера, 4 февраля 2025 года исполнилось 118 лет со дня рождения известного советского писателя Всеволода Кочетова", по сути последнего коммуниста СССР, пытавшегося ещё в 1969 году предупредить всех нас о грядущем развале СССР. В романе он указывает на источник тех процессов, которые идут в интеллигенции, поскольку так называемая либеральная интеллигенция у нас никогда не была самостоятельным игроком. Она всегда была частью фракции либеральной партийной номенклатуры КПСС. А по сему предлагаем данную статью.
Трагедия и подвиг Всеволода Кочетова
Редкие писатели обладают даром предсказания. К ним из советских писателей относится, пожалуй, один — Всеволод Анисимович Кочетов. В 1969 году в журнале «Октябрь» он публикует свой роман «Чего же ты хочешь?». В нём автор много раньше других предвидел, к чему приведёт заигрывание партийной верхушки страны с прозападной либеральной интеллигенцией. Можно сказать, он предсказал горбачёвскую перестройку, как говорится, один к одному. Споры вокруг романа «Чего же ты хочешь?» были дотоле невиданной страсти. Его читали по ночам, передавая из рук в руки. В киосках за ним выстраивались очереди. Чем же был вызван столь жгучий интерес к роману Кочетова и актуален ли он сегодня? Попытаемся ответить на данный вопрос.
Противостояние на литературном фронте.
Прежде чем обратиться к роману «Чего же ты хочешь?», коротко скажем о полемике, которая приобретала всё больший накал начиная с 1960-х годов между главными редакторами двух ведущих журналов — Александром Твардовским («Новый мир») и Всеволодом Кочетовым («Октябрь»). Полемика в основном шла о грозящей опасности для советского строя, по Кочетову, ревизионизма в идеологии и политике. Такой опасности Твардовский не видел и полагал, что ревизионизм — пережиточное явление для советского общества. Такого же мнения придерживались крупные литературные таланты: Симонов, Погодин, Лавренёв. Это были люди, верные Советской власти, и никто из них не подвергал сомнению советский строй и советский образ жизни. Кочетова же они считали догматиком, задубелым консерватором.
Был также вопрос, по которому они в корне были не согласны с ним, — вопрос об отношении к Сталину и его времени. Никто из названных классиков советской литературы не отрицал выдающейся роли Сталина в советской истории. Твардовский писал о нём: «Мы звали — станем ли лукавить? — Его отцом стране-семье./ Тут ни убавить, ни прибавить, — Так это было на земле». Но они считали Сталина виновным в политике репрессий, в жестоких издержках коллективизации, в трагическом для страны начале войны — в 1941 году.
Кочетов же видел во всём отмеченном не субъективные причины, как то авторитарный стиль руководства Сталина и т.п., а причины объективного характера. Он был убеждён: Сталин решил главное противоречие середины ХХ века — между не-избежностью войны на истребление СССР — России и неготовностью страны к этой войне. История обязывала решать вопросы так, а не иначе.
Однако заметим, что к классикам советской литературы, убеждённым в справедливости советского строя, но критически относящимся к партийной элите, под покровом всё той же критики примкнули тогда ещё тайные противники Советской власти (Паперный, Лакшин, Рыбаков и начинавшие свою литературную деятельность Солженицын и Евтушенко). Позже, к началу «перестройки», они открыто встанут на путь антисоветизма, но в начале 1960-х таились и использовали «Новый мир» Твардовского в качестве надёжной крыши.
Травля.
Твардовский, Симонов и другие истинно советские писатели и не помышляли о том, что либерализм (неприкосновенность собственности и жизни, предполагающая эксплуатацию труда, свобода слова и никакой идеологии!), что западническая тенденция в духовной жизни, что всё это есть торная дорога к ликвидации Советской власти. Что хрущёвская оттепель обернётся лживой перестройкой, леденящим холодом реставрации капитализма. Скажи им тогда об этом, они бы посчитали такие слова мракобесием. Всеволод Кочетов явился именно тем человеком в писательской среде СССР, который об угрозе предательства социализма — говорил и писал неустанно в своих романах, с трибуны партийных и писательских форумов, за что либеральная советская интеллигенция и советологи Запада называли его консерватором, догматиком, мракобесом. Примечательно: в травле, именно в травле, а не в критике, когда были отброшены все этические нормы полемики, поименованные действительно советские литераторы и те, кто долгое время прятал свою антисоветскую личину, выступали единым фронтом.
Что до высшего партийного руководства, то оно занималось трусливой реабилитацией Сталина (к/ф «Освобождение» и другие смелые работы при многолетнем безмолвии ЦК КПСС) и замалчиванием социальных язв, разлагающих советское общество, — теневой экономики, формирования партийной аристократии, советского мещанства и т.п.
Но неистовый Кочетов писал о том и прямо, и косвенно, рассчитывая, что на партийном олимпе есть умные люди. Молчаливому сокрытию правды он противопоставлял её беспощадную суровость. Такой она заявлена в романе «Братья Ершовы». Получив всесоюзную известность с выходом в свет романа «Журбины», чему способствовала и его талантливая экранизация (к/ф «Большая семья»), Кочетов не просто продолжает в «Братьях Ершовых» тему рабочего класса, а заостряет её, поднимает на уровень идеологической борьбы между главными героями романа: старшим Ершовым — фронтовиком, рабочим-интеллигентом, и бывшим начальником главка в министерстве металлургической промышленности Орлеанцевым, пониженным в должности за неблаговидные дела и стремившимся вернуться на прежнее место за счёт изощрённого осуждения культа личности Сталина. Ершов-старший разгадывает и разоблачает политическое мошенничество Орлеанцева: за развенчанием «культа личности» протащить ревизионистские взгляды на перспективы развития советского общества. Собственно, для этого и нужна была гиперболизация проблем культа личности Сталина: всё, так сказать, не по Марксу было у нас.
Образ Ершова вызвал крайнее раздражение у всех противников Кочетова: ещё бы, простой рабочий одерживает победу в интеллектуальной схватке!.. У Кочетова именно рабочие, способные мыслить широко, по-государственному, диалектически, выходят на передний план. В связи с этим на память приходит положение, высказанное Лениным в его работе «Что делать?»: в каждом классе есть люди, способные мыслить, и те, что мыслить не способны. Кочетов представляет нам первых, не забывая о вторых, и потому его произведения не стареют. Он, как никто другой в писательской среде, выполнял роль литератора-коммуниста — силой художественного слова пропагандировал историческую миссию советского рабочего класса.
Не меньшее возмущение в столичной либеральной литературной и окололитературной среде вызвал роман В. Кочетова «Секретарь обкома».
Но оно, это возмущение, ни в какое сравнение не идёт с тем злобным ажиотажем, который был вызван новым романом Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?». Буря негодования и нескрываемой ненависти обрушилась на его автора. Над ним глумились: на роман была написана пародия З. Паперным «Чего же он кочет?». Автор принес её в редакцию «Нового мира», где она была встречена злорадным смехом. Издевательски-пошлому осмеянию подвергся роман и в «самиздате», тираж которого, кстати, превышал тираж «Правды». Не остались в стороне и западные рецензенты романа. «Нью-Йорк таймс» отмечала: «Всеволод А. Кочетов, редактор главного консервативного журнала в Советском Союзе, написал роман, в котором герои с любовью смотрят назад, в сталинское время, а злодеи — это советские либералы…»
28 марта 1965 года «Правда» обрушилась на Кочетова и его журнал «Октябрь» с жёсткой критикой за уклон в сталинизм (термин, пущенный в ход Троцким), склонность к огульным суждениям в оценке новой прозы (Солженицына, Бакланова, Симонова). И главное — уклон в сталинизм ведёт к «тенденциозности и субъективности».
Но этим дело не кончилось. Осенью 1969 года публицист Эрнст Генри организовал протест против романа. Он же составил обращение в ЦК КПСС на имя Брежнева с подписями двадцати представителей интеллигенции (подписались академики Арцимович, Сагдеев, Энгельгард, Мигдал, Пантекорво, Алиханов, ряд писателей и старые большевики). В обращении говорилось, что автор романа «Чего же ты хочешь?» «чернит наше общество», возвеличивает Сталина, выступает против нынешней партийной линии».
Брежнев обошёлся молчанием. Сверху последовала установка: роман не обсуждать в печати и не издавать его отдельной книгой. Лишь первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П. Машеров решился издать роман, но весь его тираж (60 тысяч) был конфискован.
Назовём имена тех, кто поддерживал Кочетова в условиях бешеной атаки на него со стороны либералов, и не только. Это М. Соколов, М. Алексеев, В. Друзин, Г. Марков, В. Сытин, М. Гус, А. Васильев и великий Шолохов.
Михаил Шолохов вступился за Кочетова в своём письме Брежневу 11 ноября 1969 года: «По литературным делам мне хотелось бы сказать об одном: сейчас вокруг романа Вс. Кочетова «Чего же ты хочешь?» идут споры. Разногласия. Мне кажется, что не надо ударять по Кочетову. Он попытался сделать важное и нужное дело, приёмом памфлета разоблачал проникновение в наше общество идеологических диверсантов. Не всегда написанное им в романе — на должном уровне, но нападать сегодня на Кочетова вряд ли полезно для нашего дела. Я пишу об этом потому, что уже находятся охотники обвинить Кочетова во всех грехах, а по моему мнению — это будет несправедливо».
Сталин как проблема идеологической борьбы.
Что довело в романе Кочетова либеральную публику до степени остервенения? В первую очередь прямо высказанное отношение писателя к Сталину и сталинской эпохе. Здесь нам без пространных извлечений из романа не обойтись. Почти что с самого начала и поныне внимание приковывает диалог главных его героев — сына и отца Самариных. Отец — Сергей Антропович Самарин, начальник главка одного из машиностроительных министерств. Ему 60 лет. Сын — Феликс Самарин, инженер промышленного производства, 26 лет.
Разговор начинает сын:
« — Отец, ты бы не смог уделить мне некоторое время для серьёзного разговора?
— Почему же, — отозвался он на вопрос Феликса, снял очки, уложил в кожаный футлярчик, двинулся в кресле. — Давай потолкуем, что у тебя там?
— Скажи, но только с полной откровенностью: как ты относишься к нашей нынешней молодёжи?
— По-моему, ты это знаешь.
— Нет, мне важны точные формулировки, а не общие контуры. Точно — как и почему — так. — Феликс взял стул, сел напротив отца.
— В общем-то всё, вроде бы и на месте, — подумав, заговорил Сергей Антропович. — Вы образованные, кое-что знаете, развиты, остры. Многие из нас, старших, в вашем возрасте еле ворочали языками, а среди вас уйма Цицеронов, всё, значит, хорошо и вместе с тем тревожно, Феликс, очень тревожно.
— Отчего? Почему?
Сергей Антропович шевельнул рукой груду свежих газет у себя на коленях.
— В мире, дружок, натянуто, как струна, вот-вот загудит. На нас идут таким походом, какой, может быть, пострашнее походов тех четырнадцати государств, которые кинулись на Советскую республику в девятнадцатом году».
Далее Самарин-старший повёл речь о реальной угрозе новой войны против СССР.
Сын спросил его:
« — И ты думаешь?..
— Я обязан думать. Если бы мы об угрозе со стороны немецкого фашизма не думали, начиная с первой половины тридцатых годов, итог Второй мировой войны мог бы быть совсем иным. Причём думали все — от Политбюро партии, от Сталина до пионерского отряда, до октябрёнка, не уповая на кого-то одного, главного, единолично обо всём думающего. Надо задуматься и сегодня… А вы, ребятки, беспечничаете. Все силёнки свои сосредоточили на удовольствиях, на развлечениях, то есть на потреблении. Пафос потребления! Это, конечно, мило, приятно. Развлекайтесь. Мы тоже не только, как говориться, завинчивали что-то железное. Тоже не были монахами: вас-то вот народили сколько. Но беспечности у нас, Феликс, говорю тебе, не было: и днём, и ночью, и в будни, и в праздники готовились, готовились к тому, что на нас рано или поздно нападут, учились воевать, отстаивать свою власть, свой строй, своё настоящее и ваше будущее.
— И всё равно напали на нас внезапно, всё равно, как всюду пишется, Сталин не подготовился к войне, растерялся.
— Я понимаю, что ты сознательно обостряешь разговор и подливаешь масла в огонь спора, Феликс. Ты ведь неглупый, ты умный. И ты не можешь не понимать, что, если бы было действительно так, как вот ты сказал, то есть как ты где-то вычитал, мы бы с тобой не сидели сегодня у окошечка с газетками в руках. Твой отец и твоя мать были бы сожжены в одном из стационарных крематориев, предназначенных для планомерного истребления советских людей. А ты, мой друг, с твоими товарищами, пока бы у вас были силёнки, работали бы на немцев как восточные рабы. Не повторяй, Феликс, сознательной клеветы одних и обывательской пошлости других. Было сделано главнейшее: к выпуску самого современного оружия в массовых масштабах была подготовлена наша промышленность, и необыкновенную прочность приобрело производящее хлеб сельское хозяйство, оттого, что было оно полностью коллективизировано. И не было никакой «пятой колонны», оттого, что был своевременно ликвидирован кулак и разгромлены все виды оппозиции в партии. Вот это было главное, чего никто не прозевал, Феликс.
— Значит?..
— Да, значит, так. Ваше дело — действовать в таком направлении, чтобы нам и впредь быть необычайно сильными экономически, необычайно превосходить врага идейно, необычайно быть убеждёнными в правоте, в верности своего дела и быть совершенно бескомпромиссными в борьбе против тех, кто убеждённость нашу пытается поколебать, подорвать, ослабить».
Признаюсь: я воспринимаю этот разговор Самариных как разговор с моим поколением, со мною лично. Это сегодня политически просвещённому молодому и средних лет коммунисту может показаться, что в сказанном Самариным-старшим нет ничего нового. Об этом он давно успел прочесть у Р. Косолапова, Ю. Емельянова, Ю. Жукова да и у многих ещё авторов.
Но в 1969 году это было сказано впервые, вот так прямо и открыто!!! Сказано тогда, когда партийное руководство страны не опровергло доклад Хрущёва о культе личности Сталина на ХХ съезде партии и ни слова не произнесло в защиту его имени от клеветы и обмана.
У Симонова в романе «Живые и мёртвые» художественно сильно представлена трагедия 1941 года, но вывод напрашивается один: не предвидел Сталин коварства Гитлера, не успел подготовить страну к отпору врагу. Кочетов решительно не согласен с этим выводом. Была трагедия 1941-го, но ни безысходности, ни растерянности у Сталина не было и быть не могло. Он знал: страна выдержит войну и победит. Как и он, в Победу верило громадное большинство народа.
Квартет «искусствоведов»
Но, увы, моё поколение не выдержало испытаний бескомпромиссной идеологической борьбы против коммунистов, против СССР. Нам, коммунистам, не хватало смелости и воли в отстаивании своей правоты перед вышестоящими, в первичной, заводской, институтской, городской, областной партийных организациях. Мало кто решался бросить вызов начальству в случае его явной несправедливости. Становилось всё меньше и меньше бесстрашных идейных борцов. А вот Всеволод Кочетов был бесстрашен всегда, отстаивал свои убеждения где угодно и перед кем угодно, действовал по принципу «иду на вы». Твардовскому он говорил, что тот социалистические принципы подменяет «общечеловеческими» и тем сдаёт позиции социализма. Руководство Союза писателей СССР обличал за размывание принципа партийности в литературе. Обстреливаемый со всех сторон либералами и русофилами, ностальгирующими по дореволюционной России, он не сворачивал с раз избранного пути советского писателя-коммуниста. Роман «Чего же ты хочешь?» — лучшее тому подтверждение. Это роман-предсказание, роман-подвиг.
Содержание его определяется действиями его героев — зарубежных агентов влияния, отправленных в СССР формально для составления альбома по русскому искусству. Их четверо, и едут они по Советской России в специально изготовленном автофургоне. В нём есть и фотолаборатория, и записывающие устройства, и «демократическая» литература. Словом, всё необходимое для комфорта и для растления и развращения молодёжи. Этот квартет едет с целью выявления кадров для формирования «пятой колонны». Он представляет собой отряд идейных диверсантов. «Никакого шпионажа, никаких действий, дающих основание для выдворения вас из СССР», — напутствует их «высокое лицо» в Лондоне. «У нас иная программа борьбы с коммунистами — борьбы незримой, рассчитанной на разложение советского общества, на подрыв противника в его же лагере» — такова установка в общем виде для квартета «искусствоведов».
Комментарии 3