Предыдущая публикация
«Донские степи, душное лето сорок второго.
Силы Степного и Воронежского фронтов откатывают к Сталинграду. Сплошное отступление… Отец — командир саперного взвода, вместе со своей частью, идёт в хвосте войск. Минируют отход. Мимо проходят отставшие, самые обессиленные.
ТОГО мужичка, как рассказывал, он тогда запомнил.
Сидит у завалинки загнанный дядька, курит. Взгляд — под ноги. Пилотки - нет, ремня — тоже. Рядом - «Максим». Второго номера — тоже нет. Покурил, встал, подцепил пулемёт, покатил дальше. Вещмешок - на белой спине, до земли клонит.
Отец говорил, что ещё тогда подумал, что не дойти солдатику. Старый уже — за сорок. Сломался, говорит, человек. Сразу видно…
Отступили и сапёры. Отойти не успели, слышат — бой в станице. Части арьергарда встали. Приказ — назад. Немцы станицу сдают без боя. Входят.
На центральной площади лежит пехотный батальон. Как шли фрицы строем, так и легли — в ряд. Человек полтораста. Что-то - небывалое. Тогда, в 42-м, ещё не было оружия массового поражения. Многие ещё подают признаки жизни. Тут же добили…
Вычислили ситуацию по сектору обстрела. Нашли через пару минут. Лежит тот самый — сломавшийся. Немцы его штыками в форшмак порубили. «Максимка» ствол в небо задрал, парит. Брезентовая лента — пустая. Всего-то один короб у мужичка и был. А больше - и не понадобилось — не успел бы.
Победители шли себе, охреневшие, как на параде — маршевой колонной по пять, или по шесть, как у них там по уставу положено. Дозор протарахтел на мотоциклетке, станица - свободна! Типа, «рюсськие швайнэ» драпают.
Но - не все…
Один устал отходить. Решил Мужик постоять до последнего за Страну, за Матушку… Лёг в палисадничек, меж сирени, приложился в рамку прицела на дорогу, повёл стволом направо-налево. Хорошо… Теперь — ждать.
Да и ждал, наверное - недолго. Идут красавцы.
Ну, он и дал — с тридцати-то метров! Налево-направо, по строю. Пулемётная пуля в упор человек пять навылет прошьёт - и не поперхнется.
Потом - опять взад-вперед, по тем, кто - с колена, да залёг, озираючись.
Потом - по земле, по родимой, чтобы не ложились на неё, без спросу.
Вот так и водил из стороны в сторону, пока все двести семьдесят патрончиков в них не выплюхал.
Не знаю, это - какое-то озарение, наверное, но я просто видел тогда, как он умер. Как в кино. Более того, наверняка, знал, что тот Мужик тогда чувствовал и ощущал.
Наверное, потом, отстрелявшись, не вскочил и не побежал… Он перевернулся на спину и смотрел в небо. И когда убивали его, не заметил. И боли не чувствовал. Он ушёл в ослепительную высь над степью…
Душа - ушла, а тело - осталось. И как там фрицы над ним глумились, он и не знает.
Мужик своё — отстоял. На посошок… Не знаю, как по канонам, по мне, это — Святость…»
Следующая публикация
Комментарии 6