Предыдущая публикация
ГРЕХ ЛИ, ИЛИ НЕ ГРЕХ...
Поколению наших матерей и бабушек, с низким поклоном
- Убью!
Зять кулаком ударил Анну Петровну в грудь так, что она отлетела к порогу, теряя шаль с головы, и упала навзничь. Закрывая лицо ладонями, женщина приготовилась к тому, что Коля будет добивать, но пьяный, озверевший зять неожиданно потерял к ней интерес. Сжимая кулаки, он обернулся назад, происходящее за спиной его интересовало больше.
А там, в угол забилась жена, прикрывая кричащего от ужаса двухлетнего Ваню, под столом ревели старшие дети, Санька с Олей.
У пьяного Николая жена всегда вызывала жуткое раздражение, ее вечно отекшое лицо с несходящими синяками, так и просилось под удары. Эти коровьи глаза, с навеки застывшим страхом, скорбные складки возле губ, разве могут они интересовать мужчину? Ещё и тощая, ребра как у гармошки клавиши, локти и колени острые, как пики, не женщина, недоразумение сплошное.
Поэтому он и повадился ходить к Зинке Телешовой, что возле речки живёт, она как и фамилия ее, телястая такая, веселая, и самогон у неё всегда припасен для гостя дорогого.
После ласк и самогона Зинки, возвращаться к кислой роже Машки, ему не хотелось, но и остаться у любовницы тоже не мог.
Он же не приживала какой то, чтобы жить в чужом доме, у него есть пятистенная изба, баня, хлев со скотиной. Но там есть ещё и жена постылая, детишек трое, от которых ему не избавиться никогда. Если выгнать их, вся деревня осудит, как же так, при живом отце, дети сиротами будут. А Зинку в жёны брать, тоже не велика заслуга, в ее постели полдеревни побывало, засмеют мужики. Ходить к ней по ночам, считалось делом почетным, все похихикивали, подмигивали, но не осуждали, дело-то житейское.
Но жениться на такой, это опозорить себя, поэтому Николай тешился у Зинки по ночам, а дома срывал злость на жене.
Бил сухостоину Машку постылую, что привязала детишками его к себе, ведь если бы не она, жил бы привольно, горя не знал.
По молодости, по глупости великой, женился на ней, девчонка была вроде симпатичная, жила по соседству, с детства знакомая.
Мать уговорила присмотреться, говорила, что работящая и добрая, лучше жены во всей округе не найти.
Пошёл он после армии провожать ее, не соврала мать, девчонка хорошая, послушная и тихая. Быстро как-то закрутилось всё, сосватали, женился, пошли дети друг за другом, дом материнский обновили. Сама мать порадовалась маленько счастью сына, и померла, живот у нее надорванный был, а по больницам не ходила. Маялась дома, травки заваривала, бабки знахарки вправляли как могли, но видимо от смерти лекарства нет.
За военные годы, когда без мужей остались, сами пахали, сеяли, лес валили, опустились органы внутренние от тяжестей непосильных. А и после войны не лучше было, из двухсот мужчин вернулись десять, из тех трое калек, остальные больше в грудь били, чем работали.
Так и продолжали женщины тягать всё на себе, детей, дом, скотину, и надрывались. Матери Коли ещё и пятидесяти не было, а она старухой стала немощной, платком черным повязала голову и в угол пустой тайком крестилась. Икону нельзя держать в доме, прятали в подполе, а сами оглядываясь по сторонам, кланялись углу.
После смерти матери, сами хозяевами стали Коля с Машей, жить бы и жить, но стала тоска грызть Николая. А чем ещё ее глушить, как не самогоном, единственное средство от клятущей, что сердце разъедает.
А как выпьет, кулаки чешутся, так и охота вдарить, да посильнее, чтобы кровь брызнула. Стал он поколачивать жену, иногда и дочке Олюшке доставалось, пусть привыкает мужика бояться, ей же замуж идти. А сыновей не бил, он учил их жизни, ремнём охаживал, как и отец его когда-то, пока на войне не сгинул.
Вошло у него в привычку, воспитывать жену с детьми по ночам, придет от Зинки, а они не спят, ждут кормильца в ряд выстроившись. Глазенками телячьими сверкают, все в мать, пугливые, словно скотинки бессловесные, будто и не от него родились.
Неужто Машка успевала налево бегать от него, тварь такая, нарожала недоумков! Подначивал себя Николай подозрениями, оно гораздо интереснее лупить, когда есть за что. Вот и придумывал каждый раз, что и так жена провинилась, и сяк, она и оправдываться перестала, молча закрывала голову руками, чтобы не убил ненароком.
Всё шло как по писаному, Коля трезвый больше молчал, а о чём с глупой бабой болтать, пьяный лупцевал ее, молодецкую удаль показывал.
Только тёща в последнее время стала влезать в привычный распорядок его семьи, прибегает, закрывает телом дочь свою бестолковую.
Долго терпел Николай, да не удержался вконец, врезал от души, и укатилась бабка к дверям. А за неё дочери ответ держать пришлось, измолотил он Машку так, что живого места не осталось. Не мужик что ли он, терпеть вмешательство со стороны, пусть теща в своей халупе порядки наводит, нечего лезть к нему.
Анна Петровна кидалась как коршун, оттаскивать его пыталась, да схлопотала ещё несколько раз.
Выкинул ее Николай с крыльца во двор, босую, на снег, а следом швырнул и Машку, всю в крови, а детишки сами убежали, не стали ждать, пока до них доберется. Ванюшку маленького на себе тащили, он ещё не умел от отца разьяренного прятаться, глупый ещё и бегает плохо.
- Не вздумайте возвращаться, всех прибью - пригрозил отец-молодец, и хлопнул дверью, закрыл на крючок железный, пусть померзнут и подумают о своем поведении.
Побарахтались полуголые женщины и дети в снегу, и побежали по улице к Петровне, пока вконец не замерзли.
Бегут по снегу в носочках, оглядываются, чтобы изверг пьяный, не вздумал их догонять. А он плюнул им вслед, зашёл в дом и остаток самогонки выпил, что в кармане принёс, закусил мясом из щей, тепло так стало, хорошо.
Жена натопила печку жарко, углей полна топка, помешал он их кочергой, прислонился к столу, и задремал. Подняться и лечь в кровать сил не осталось, но и на полу не холодно, притянул фуфайку под голову и захрапел, проваливаясь в сон.
А избитые и напуганные женщины наконец добежали до дома Петровны, детей закинули на горячую печь, а сами устало опустились на сундук, накрытый тряпицей.
- Убьет он тебя когда-нибудь - мать потрогала пальцами распухшее, окровавленное лицо дочери - уходи от него, бери детей и возвращайся ко мне, выживем, не пропадём.
- Тогда он и тебя убьёт - Маша с прямой спиной прислонилась к стене, болело всё тело, и дыхание шло с хрипом - если ударил один раз, не остановится. Сама знаешь, что в покое не оставит, чать, не в первый раз убегаем.
- И что же нам делать, Маня, - Анна Петровна осторожно погладила худые пальчики дочери, - ждать, когда он добьет тебя?
- Не знаю мама, не знаю - одинокая слеза поползла по щеке Маши, - некому нас защитить, некуда нам податься.
Вытерев лицо мокрой тряпкой, она уложила дочь на кровать, и укрыла тяжёлым тулупом. Пусть прогреется, пропотеет, ведь полуголая бежала по улице, с себя сняла кофтенку, чтобы младшего укутать.
***
- Опять девку родила?
Аня кормила грудью крохотную Манечку, когда пьяный муж пинком скинул ее с лавки.
- Дармоедок плодить решила?
Перекошенное от злобы лицо мужа, не предвещало ничего хорошего, и Аня прижав дочь к груди, поползла по полу, подальше от его огромных валенок.
Но несколько ударов в бок успела поймать, пока не нырнула под лавку, к гусыне, что сидела на яйцах в корзине. Испугавшись непрошенной гостьи, та скинулась и загоготала, ударяя крыльями хозяйку, и успела ущипнуть за руку.
С одной стороны налетала гусыня, с другой пытался ее достать валенок мужа, так отблагодарил за рождение младшей дочери, Машеньки.
Четвертая дочь в семье, родилась неделю назад, огорчив родителей, которые ждали сына. Муж обиделся настолько, что не появлялся дома неделю, заливал горе где-то, и жаловался дружкам, что жизнь для него кончилась.
Воспоминания наплывали один за другим, и ничего радостного для себя, копаясь в них, Анна Петровна не нашла.
Тяжелая работа, унижения и побои, нищета и голод, вот только выдохнула маленько, с дочкой такая же беда. Когда за Николая отдавала дочь, надеялась, что будет Маша взамужем, как за каменной стеной, ан вышло всё как у матери. Даже ещё хуже, у Анны Петровны муж в войну сгинул, а дочери, и на такой случАй, надежды нет.
"Это что же такое делается-то, я ни одного дня покоя не знала, теперь Машка живёт в аду. Добьёт же он ее, а детишки сиротками останутся, никому, кроме меня ненужными."
Намотав на голову шаль, Анна Петровна вышла из дома и прижимаясь к заборам, стараясь быть незамеченной любопытными соседями, пошла к дому зятя.
Ей хотелось посмотреть, всё ли в порядке, заснул ли наконец Николай, не разбил ли чего в доме.
Она осторожно заглянула с улицы в окно, и увидела на полу, ноги Николая в шерстяных носках.
Белая занавесочка на окне мешала рассмотреть его полностью, но ноги не двигались, значит, зять крепко спал.
Утопая в снегу, она прошла во двор, и подергала дверь чулана, тот был заперт на крючок.
Но у дочки с мамой был свой секрет, махонький штырек с верёвочкой, в отверстии на двери. Стоило за него потянуть, как крючок поднимался бесшумно, и заходи кто хочешь, и когда понадобится.
Николай храпел на полу, зять разомлел от жары, капельки пота блестели на лбу, и слюна стекала с уголка рта на фуфайку.
Анна Петровна прошла на цыпочках к печи, в топке тлели остатки углей, она разворошила их, поднимая пепел.
"Не мало и не много, самый раз угореть, ежели лежать на полу - промелькнуло в голове, и дотянувшись кочергой, она закрыла вьюшку под потолком - на всё воля божья, пусть будет так, как будет".
Дверь она закрыла, так же с помощью штырька, постояла немного на крылечке, стараясь унять одышку, и домой пришла с лёгким сердцем. Деревня спала, никто не видел, как она ходила к зятю, и следов никаких не останется, боженька снегу послал, когда Петровна обратно шла.
- Мама, это ты?
Вскинулась на кровати Маша, кровавые подтеки на лице дочери почернели и спеклись, а худые плечики подтянулись от страха к ушам.
- Я это, ложись, не бойся - Анна Петровна сняла валенки, и отодрала от волос пристывшую на холоде шаль. Пока возилась в доме зятя, от переживаний пот лился градом, и голова вся взмокла. А шла по улице домой, будто ледяной коркой вся покрылась, так косточки и кишки промерзли, аж затрясло.
- Запри дверь, мама, вдруг он придёт - Маша сжалась в комок, подобрав худые ножки, и лишь глаза сверкали из-за ворота овчинного тулупа, которым она прикрывалась, будто пыталась спрятаться.
- Не придет, спит он, я в окно смотрела - устало проговорила Петровна, борясь с вдруг навалившимся сном - спи, утро вечера мудренее.
Под утро снег пошёл такой, что выросли сугробы под самые подоконники, и следы, оставленные Петровной, исчезли начисто.
Впервые за последнее время, Маша с детьми выспались и проснулись отдохнувшими, баба Аня тоже не торопилась подниматься с постели.
- Домой бы - заикнулась Маша, но под суровым взглядом матери замолчала, и стала прибирать постель, поглядывая в окошко.
- Блинов напеку, детей накормим, а потом сходишь, ежели тебе неймется - Петровна с грохотом вытащила из закутка большую сковороду - проспится Коля, может ещё и сам придет.
Обычно протрезвевший зять молчком забирал семью утром, но в этот раз, его не дождались, и Маша собралась домой:
- Скотину нужно кормить, и печку затопить, поди остыла изба начисто - виновато сказала она, не поднимая глаз.
- Ну, и иди с богом, проспался поди, Коля твой - Анна Петровна понимала, что у дочери выбора нет. Чать, замужняя она, и дом у неё есть, и скотина в сарае, долго отлеживаться у матери нельзя.
Истошный крик Маши раздался на всю улицу, минут через пятнадцать, она успела за это время дойти до дома и скинуть крючок.
- Нюра, угорел зятек твой - запыхавшаяся соседка Николая, бежала к Петровне по улице - закрыл вьюшку, пьяный заснул, и угореееел! Ой, беда, беда, что делать -то Машке без мужа теперича!?
- Горе-то какое - захлопала руками по бокам Анна Петровна - вот горе-то, детей сиротами оставил, ирод.
Похороны и поминки прошли как в сизом дыму, родственники и соседи ели, пили и жалели Машу с детьми, кто-то даже плакал пьяными слезами. Вдове некогда было плакать, она носилась вокруг стола, меняя опустевшие миски на полные, мыла посуду и встречала новых сочувствующих. Старшие сестры приехали, поддержать оставшуюся без кормильца Маню, и за стол присесть им тоже не пришлось. Пока не накормили, не напоили полдеревни, самим в рот ничего не попало.
Проводив последних гостей, женщины убрали со стола, перемыли посуду и присели отдохнуть и поговорить.
- Уезжать тебе нужно, Машка - Анна Петровна погладила клеенку на столе, разглаживая заломы и складки, - Нина вон говорит, что можно дворником устроиться, там комнату дают, а то и квартиру, если повезёт.
- Без мужика, конечно, в деревне жить тяжело - поддакивала Нина, старшая сестра - и детишкам в городе лучше, выучатся, может приличными людьми станут.
Всю ночь проговорили мать с дочерями, и решили на общем совете, что перебираться необходимо Маше в город. Подальше от сплетен и пересудов, которые обязательно появятся вокруг одинокой, молодой женщины.
Когда разъехались родственники, мать с дочкой закрыли дверь в доме Николая, и ушли жить к Анне Петровне. Неуютно и неспокойно ночевать там, где недавно лежало мёртвое тело, мало ли что может привидеться и напугать.
- Мама, а ты же ночью ходила к Коле, неужто не видела, что вьюшка закрыта?
- Дак не заходила я к нему, побоялась, мало ли чего пьяному на ум взбредёт - вяло отмахнулась Анна Петровна - в окно посмотрела, и домой вернулась.
- И то верно - кивнула дочь соглашаясь - проснулся бы Коля, зашиб тебя чем-нибудь.
Она не стала выяснять ничего, хотя и поняла сразу, что заходила мать домой к Коле. И кочерга лежала за печкой, будто закинули, чтобы в глаза не бросалась, и фуфайка у матери на груди в белилах, которым печь красят. А ещё след от ее валенок отпечатался у порога, они у неё подшиты своеобразным зигзагом. Быстренько стерла дочь тряпочкой, следы те самые, пока вопила истошно, привлекая внимание соседей.
Впереди ждали переезд в город и новая жизнь, трудная и непонятная, даже пугающая. Тяжело ей придется без мужчины, поднять троих детей, но уже неделю она спала по ночам спокойно. И ребятишки перестали просыпаться в страхе от каждого стука, улыбаться начали.
- Если есть бог, Машенька, он разберется, где добро, а где зло, как решит, пусть так и будет.
Маша смотрела как подрагивают натруженные руки матери, устало лежавшие на коленях и наклонилась, прижалась к ним губами. Анна Петровна дернулась от ласки непривычной, не принято в деревне у них благодарить мать, чать не барыня она какая.
Она попыталась освободиться, но дочь держала крепко руки матери в своих ладонях. Сквозь слезы она прошептала, не поднимая головы, чтобы не встретиться глазами:
- Если тебя осудит, то пусть и меня с тобой заодно, вместе муки адовы принимать будем.
- Мы с тобой этих мук на земле натерпелись, чего нам бояться, забудь обо всём, и живи спокойно.
А ангел, ведущий счёт грехам и добрым делам Анны Петровны, растерянно крутил в пальцах карандаш...
Следующая публикация
Нет комментариев