* * *
"Есть на свете люди, в адрес которых даже подумать плохо нельзя, не говоря уже о том, чтобы что-то сделать за их спиной или против них. Это такие люди, у которых внутри есть как будто какой-то очень точно настроенный прибор, которые чувствуют землю и людей, все их мысли, поступки и историю за десятки тысячелетий, которые идут по жизни, стараясь не наступать даже на траву, чтобы не сделать ей больно. Люди, у которых какая-то мистическая и
необъяснимая связь с миром."
* * *
"...Так ты присмотренная, – сказал он просто, – вот и все. Дело известное.
— Кому — известное? – напряженно спросила я, будто разговаривала с чиновником небольшого ранга, но все же из той, небесной канцелярии, и папка с моим личным делом стояла за его спиной в шкафу или где там их хранят, эти пап, и ему стоило только руку протянуть, чтоб полистать и разобраться. И все уладить наконец к чертовой матери! – Вообще, что это значит?
— А то и значит: присматривают за тобой.
— В смысле… оберегают?
— Да нет, старуха, кой там черт — оберегают! Наоборот. Через тебя учат… Понимаешь?
— Нет, не понимаю! Я заволновалась. Даже разнервничалась.
— Ну вот смотри… Там, сверху-то… – он опрокинул над своей рюмкой опустевшую бутылку и две-три секунды ее потряхивал, как верующий в надежде на чудо. – Ты представляешь, каково это — за каждым наблюдать? Это ж… рехнуться можно, сколько времени и сил, да сыт… сотрудников требуется… Тогда они…
— Кто они?! – закричала я сквозь гремучий шейк.
В те годы, как и сейчас, впрочем, я не имела четкого представления об иерархии высших сил — да и кто его имеет-то, сказать по совести, – но все же подозревала, что ни время, ни число… сотрудников большой проблемы там, наверху, не составляют.
— Какая разниц, – он икнул, отодвигая локтем чью-то назойливую задницу, что вращалась под музыку так, словно обладательница ее трудолюбиво вкручивала штопор в бутылку. – Ты спросила, я отвечаю. Мне лет двадцать назад этот ме… ханизм объясняла одна старая армянка… Она чудно гадала и с покойниками разговаривала, как мы с тобой сейчас. Так вот, она сказала: выбираются отдельные э-э-э… объекты. Вроде подсадной утки, извини… И уж за вами — строжайший глаз да гла-а-аз! Типа глазок в тюремной камере… Вам без конвоя даже по нужде не выйти. Но зато всем гадам, кто тебе подосрет, бошки-то поотрывают, все-е-ем! Урок такой, понимаешь? «Анатомия доктора Тюльпа»! – Он расхохотался своей остроте и, уже тускнея глазами, добавил: — Мастер-класс потусторонних сил…
Неплохая перспектива, уныло подумала я, – всю жизнь быть учебным пособием для злодеев. Да нет, что за чепуха! Мало ли что несет этот алкоголик!
Но разговор запомнила дословно, тем более, что впоследствии правота моего нетрезвого собеседника подтверждалась с регулярностью ужасающей. Да, я была подсадной уткой, черт побери! На мне бессмертные души учились уму-разуму: сдавали зачеты и курсовые, получали переэкзаменовки, взыскания, а в особо запущенных случаях бывали отчислены из этого высшего — пожалуй, наивысшего — учебного заведения.
Иногда, по тоскливому предчувствию определяя очередную «несдачу зачета», я пыталась предупредить возможных фигурантов осторожными намеками. Меня понимали неправильно, усмехались, озлоблялись, даже не догадываясь, что озабочена я отнюдь не своим благополучием. Отнюдь.
Дошло до того, что с известными хамами я начинала беседу заискивающим тоном — на всякий случай, чтобы, упаси Боже…
Но всем не помочь. Люди просто не хотят, чтобы им помогали. Почему? Для меня и по сей день это остается загадкой, ведь если бы меня кто-то когда-то о чем-то предупредил, я бы непременно задумалась бы."
* * *
"Я узнала объяснение одной своей милой особенности.
С детства я не умею обижаться.
Моя детсадовская подружка Ленка даже учила меня, что «надо обижаться!»
и преподавала первые в моей жизни уроки стервизма –
как изображать обиду, чтобы управлять людьми.
Надо сказать, она и меня не научила, и сама по ходу пьесы разучилась.
Дело не в этом.
Я всегда чувствовала, что наказание за причинённую обиду неотвратимо
и даже боялась этого наказания чужих людей за их неразумное поведение.
И каждый раз болезненно переживала, наблюдая, как это происходит.
Однажды меня избил одноклассник, прямо на уроке, мы сидели за одной партой.
И когда он бил меня, рядом стояла учительница и спокойно рассказывала материал урока.
Я пыталась тянуться к ней за защитой – у меня от ужаса дар речи пропал, я только руками закрывалась, а она погладила меня по голове и сказала: «Оксана, не мешай вести урок».
Мальчик мне кое-что из внутренних органов тогда отбил, последствия я исправляла операцией, уже самостоятельно, во взрослой жизни.
А у той учительницы на следующей неделе старшего сына одноклассники облили водой, он мокрый простудился на улице и за два часа скончался.
А одноклассник мой после той истории через полгода потерял почку –
после тренировки решил в озере поплавать, вынесли прямо на операционный стол.
Это поставило крест на его спортивной карьере.
Я всем нутром чуяла – они расплатились. Но уже тогда, в одиннадцать лет, я чувствовала, что происходящее правильно и самое главное – я не могу на это влиять, от этого ужас становился ещё глубже.
Со взрослением сменились обиды.
Жертвоприношения продолжились.
Кто-то просто исчезал из моей жизни, кто-то ломал руки и ноги.
Когда на меня одну наезжали целыми коллективами, то эти коллективы распадались. (Светлая память группе «Девочки»!)
И каждый раз чувство правильности не из желания восстановления справедливости, а из ощущения, что я наблюдаю за своей жизнью со стороны,
вводило меня в состояние чуждости этому миру.
Хуже с Любовями.
Ведь кто ближе к горлу – тот и кусает сильнее!
И ужаснее всего осознавать, что человек, в которого влюблена, должен получить по мозгам!
Как я только ни пыталась предостеречь самонадеянных олухов, вразумляла не провоцировать!!!
Лучшее, что у меня получалось, – судьба отбрасывала этих людей подальше.
Жизнь им сохранялась, но карьеры их шли под откос.
Не знаю, хватало ли у них ума соотнести своё поведение по отношению ко мне
с провалами в бизнесе, но хронология была очевидна!
Хотя, парочка скелетов в моём шкафу всё же прибавилась: а нефиг было усердствовать в самоутверждении за мой счёт. Совесть надо иметь.
И вот совсем неожиданно, от очень уважаемой мной женщины узнаю – есть такие люди: присмотренные.
Это те, за которыми присматривают.
Но к обереганию это не имеет никакого отношения.
Через них учат. Теперь могу сказать: через нас.
Невесело учить уму-разуму бессмертные души на собственной шкуре.
И дело даже не в состоянии боксёрской груши, а в ощущении,
что мы по разные стороны жизни находимся. В разных мирах.
Но эта женщина совсем не объяснила мне второй стороны этой медали – то, что я Талисман!
Ещё с раннего детства я заметила, что я приношу удачу своим друзьям!
Просто наличием хороших отношений со мной!
С этой точки зрения всё становится понятно и логично –
потерять талисман всегда считалось плохой приметой!
А уж сознательно…! Идиотом надо быть.
А мне куда приятнее осознавать себя талисманом, чем какой-то ядовитой подсадной уткой!!!"
Комментарии 10
Скорее наоборот, и живут такие люди(просмотренные) скорее с большими трудностями и ошибками по жизни, и от них очень многое зависит, не всегда они вовремя понимают как от них зависит жизнь окружающих.
Получается, что через них учат и их учат прежде всего. Не понятен только принцип выбора и необходимость в нем.
Не присматривают они, не осознают, что к ним кого-то присылают, именно на отношении к присмотренным строится судьба присланных, вот в чем трагедия