Предыдущая публикация
ТЫ, ТАКИ, ХОЧЕШЬ РАЗВРАТ?
- Не наступай мне на душу, Моня! – требует мадам Матусович от мужа, попросившего двадцать две копейки на кружку пива.
- Где кружка пива, там румка водки, где одна румка, там вторая. А где вторая, там пьянство и разврат! Ты хочешь разврат, Моня?
Максимум того, что хочет Моня – это чтоб жена провалилась куда-то в подвал. Глубокий-глубокий. Или, чтоб вознеслась прямо на небо, а потом, для верности, оттуда рухнула в тот же подвал. А минимум – это пресловутая кружка пива. Но, увы, ни того, ни другого… Только нудный голос жены:
- Так ты, таки, хочешь разврат?
Разврат, вернее, его вершина, в представлении Мони – это погладить по попе соседку, мадам Портную – женщину независимую и добрую. Она недавно во дворе, только выбирает себе партнершу для скандалов, поэтому снисходительна и радушна. Попа у нее грандиозна, как мадам Берсон и мускулиста, как грузчик Сема Накойхер. В общем, выдающаяся попа!
При воспоминании об этом глаза Мони туманятся, а рука начинает делать непроизвольные движения, описыващие полукруг диаметром, примерно в метр. Это не остается незамеченным.
- Вы посмотрите на этот бессовестный! – разоряется жена, - этот сумасшедший развратник! Нет, вы посмотрите! – настаивает она.
Настаивает она громко и с чувством. Июль, окна открыты, поэтому ее призыв не остается неуслышанным. Люди подтягиваются к окнам. На развратника посмотреть охота каждому. И что они видят? Они видят открытое окно второго этажа, мадам Матусович в противотанковом бюстгальтере неаккуратного размера. Нижний фасад мадам не виден, что сожаления у окружающих отнюдь не вызывает. Моню тоже не видно. Слышен только его нудный голос, вклинивающийся в рулады мадам:
- Заткнись, лахудра!
Но мадам не затыкается. Она живописует заинтересованным зрителям, как кружка пива превратила Моню в развратника и афериста, топтальщика по душе в грязных тапочках, обязательно на босу ногу.
Моня терпит. Мучительно терпит. Но и у него есть пара слов:
- Подавись своими двадцатью двумя копейками! – гулко и мечтательно бросает он из темноты. – Я еще заработаю, а тебе не дам! И шоб ты сдохла двадцать два раза и еще четыре за пирожок с горохом!
Во двор выходит мадам Берсон и чутко слушает концерт, изредка шевеля губами. Кое что из сказанного она хочет запомнить, чтоб улучшить свой репертуар. Нельзя, ох, нельзя останавливаться на достигнутом!
С улицы доносится траурная музыка. Прервав прослушивания Матусовичей, жители двора устремляются на улицу. Когда хоронят, всегда интересно. Но Шопен сменяется фрейлихсом. Люди разочарованы:
- Халамидники! Опять на детской площадке репетицию устроили.
- А где людям репетировать? – защищает музыкантов тетя Маруся. – Им репертуар тоже нужен. А они за неудобство нам скидку на похоронах обещали!
- Скольки? – интересуется Межбижер.
- Двадцать процентов! – от фонаря лепит Маруся.
- Мало! - огорчается Межбижер.
- А на свадьбу? – интересуется мадам Портная.
- На твоя свадьба они бесплатно играть будут! – намекает на полную бесперспективность оппонентки мадам Берсон.
Но и та не лаком сыта:
- Зато тебе они скоро понадобятся!
- Для чему? – теряется мадам Берсон.
- Ну, не для свадьбы, наверное! – ликует мадам Портная.
Ленивые, словно мухи после варенья, сумерки начинают подползать к двору. Они удлиняют тени и притворяются прохладой.
Мадам Берсон набирает побольше воздуха и воплем, - Не дождешься! – сгоняет голубей с чердака. Голуби улетают на Греческую, прощально какая на народ.
- К деньгам! – радуется тетя Сима, вытирая лицо.
Нет, ничего в этом мире не изменить! Тщета, эх, тщета…
И только стукач Межбижер, склонясь над анонимками, которые он рассылает в доплатных конвертах стоимостью в копейку, верит в будущее. Он верит в мир без хулиганов, мошенников и аферистов, короче, без всех людей, встреченных им на жизненном пути. И несчастное и очень счастливое время, пробегая мимо, смеется и плачет над ним.
А. Бирштейн
Следующая публикация
Комментарии 2