Предыдущая публикация
Священномученик Анато́лий Левицкий, пресвитер
Дни памяти
3 ноября
9 февраля (переходящая) - Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской
29 июня (переходящая) - Собор святых Удмуртской земли
24 августа (переходящая) - Собор Кузбасских святых
Житие
Краткое житие священномученика Анатолия Левицкого
Священномученик Анатолий Левицкий родился в 1894 году в поселении при Воткинском заводе в Вятской губернии и происходил из священнической семьи. Образование он поучил в Вятской Духовной Семинарии, после окончания которой был рукоположен в священный сан. Известно, что одно время он был благочинным своего района. В 1933 году отец Анатолий был арестован и приговорен тройкой при ПП ОГПУ по Западносибирскому краю к 5 годам исправительно-трудового лагеря. Наказание он отбывал в Новоивановском отделении Сиблага. 30 сентября 1937 года батюшка был вновь арестован в лагере вместе с епископом Павлином (Крошечкиным) и другими священнослужителями. При аресте всем было предъявлено обвинение в “контрреволюционной агитации”. 28 октября 1937 года тройка при УНКВД СССР приговорила иерея Анатолия Левицкого к высшей мере наказания, а 3 ноября он был расстрелян. Священномученик Анатолий был прославлен в лике святых на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году.
Источник: pstgu.ru
Полное житие священномученика Анатолия Левицкого
Левицкий Aнaтолий Aфaнaсьевич родился в 1894 году в поселке Воткинский зaвод Вятской губернии, Сарапульского уезда. Воткинский завод был небольшим промышленным городом с населением в 25 тысяч жителей, возникшим в 18 веке вокруг железоделательного завода. Здесь размещались горное училище, 3 мужских и две женских школы, 7 храмов. В одном из них служил иереем Афанасий, отец Анатолия. Можно предположить, что род Левицких являлся большим священническим родом. Так, священник Иоанн Левицкий, в 1897-1901 годах входил в строительный комитет воткинской Спасо-Преображенской церкви и, возможно, служил в этом храме.
В Воткинском Заводе после революции 1917 года, во время Гражданской войны проводились особенно свирепые расправы над священнослужителями. Большинство воткинских священников или пропали без вести, или были расстреляны. Можно предположить, что в ходе этих репрессий пострадал и род Левицких. Во всяком случае Анатолий Афанасьевич в Бачатах жил с матерью. О послереволюционной судьбе его отца в анкетах ничего не сообщал.
Анатолий, как представитель священнического сословия пошел по стопам отца. В 1919 году закончил Вятскую Духовную семинарию. Но над страной уже кружил вихрь Гражданской войны, который захватил и молодого выпускника семинарии. В 1919 году Анатолий начал служить в армии Колчака письмоводителем при штабе Воткинской дивизии. Вместе с армией эвакуировался из Урала в Сибирь. В 1920 году армия Колчака была разгромлена. Теперь служба в Белой армии даже в должности писаря, как и происхождение из духовного сословия были в глазах новой власти очерняющими обстоятельствами. Несмотря на опасные для служителей Христа обстоятельства, в 1922 году, когда уже шли репрессии против церкви, Анатолий принял сан священника и начал служить в храме. Сразу же вслед за этим он лишился избирательных прав. Был женат на Надежде Николаевне, которая позже работала счетоводом на железнодорожной станции Топки. Детей в супружестве не было, и жили они потом отдельно[2].
Впервые отец Анатолий привлекался органами ОГПУ в 1928 году «за распространение провокационных слухов», но за отсутствием улик был освобожден.
К 1933 году он уже являлся благочинным, проживал в селе Бачаты Беловского района, служил в Никольском храме.
26 января 1933 года Левицкого арестовали по месту проживания в селе Бачаты, обвинив его в контрреволюционной деятельности. По делу проходили священники семи имеющихся в Беловском районе церквей.
Начались допросы. Их было три: 31 января, 16 февраля и 18 февраля.
На первом допросе от 31 января 1933 года по настоянию следствия отец Анатолий кратко излагает свою биографию и выражает свое отношение к советской власти, напрямую, не кривя душой: «К советскому строю я питаю лишь классовую ненависть, а особой ненависти у меня нет, я хорошо знаю, что советская власть к нам относится безразлично, не трогает нас, но политика советской власти и коммунистической партии перевоспитывает народ, а поэтому с каждым годом и днем верующих становится меньше и скоро наступит тот день, когда в церковь ходить никто не будет. Будучи лишенцем, я хорошо знаю, что меня ни в какие учреждения Советского Союза работать не возьмут. Имея в душе ненависть к существующему строю, я эту ненависть открыто не проявляю и подчиняюсь всем постановлениям советского правительства.
Проживая в селе Бачаты, я часто бывал у священника […][3]. В конце 1932 года, месяца и дня я не помню, я был в квартире у священника […], в это время у него в доме была и посторонняя публика, этим людям священник […] при мне говорил, чтобы они в колхоз не вступали, так как они там погибнут, … и колхозников будут убивать. Я лично не придал его словам никакого внимания, я на это его не поощрял и влияния на него никакого не производил. У меня на исповеди были случаи, что верующие спрашивали: «Батюшка, а в колхоз не грех вступать?» Я на это отвечал, что «у нас нет на это запрещения, и я этот грех снимаю». Сам я лично никакой агитации и пропаганды не веду».[4]
Отец Анатолий сделал опасное для священника N признание. Он показал, что одна фраза, под которую можно подвести антиколхозную, а значит, и антисоветскую агитацию в его присутствии этим священником была сказана. Однако из контекста можно понять и так, что отцу Анатолию предъявили обвинение в недоносительстве: слышал, но не сказал, и, что об этом разговоре священника N следствию уже было известно.
Действовала обычная следственная практика тех лет: показания одного зачитывались другому обвиняемому, обвиняемых стравливали, заставляли все больше и больше рассказывать друг о друге. Во время первых допросов отец Анатолий это еще не вполне осознавал. Когда ему предъявили обвинения в контрреволюционной деятельности, объявляя его главным фигурантом дела, батюшка, конечно, испытал недоумение, смятение. Он начинает думать, может быть, действительно, в его окружении были контрреволюционеры, плетущие заговор, или возможно, его кто-то пытается оговорить.
Это смятенное, подавленное и нестойкое состояние отражает протокол допроса от 16 февраля 1933 года. В нем он называет имена священников, членов церковного совета, которые высказывали недовольство советской властью, вели себя якобы подозрительно. Вполне возможно, что он сам в это искренне верил. Не исключено, что названные участники процесса свидетельствовали против него.
Протокол допроса от 16 февраля 1933 года:
«Отец Анатолий: Современное духовенство, в частности священники Беловского района, состоящие в моем подчинении как то: […], будучи морально и материально ущемлены, имея весьма безотрадные перспективы на дальнейшее существование, то есть с каждым днем все меньше и меньше становится верующих, а следовательно и уменьшаются доходы священников, питают ненависть к существующему строю – соввласти. Эту ненависть они изливают в беседах между собой, в узком кругу обсуждается дальнейшее существование. Это недовольство существующим строем, существующей политикой в отношении духовенства со стороны партии и правительства мне лично приходилось слышать от перечисленных выше священников при посещении их во время объездов по благочинию. За разговорами, выражающими недовольство на существующее положение священнослужителей, крылось желание изменить существующий строй, крылось желание возвратить старое – прошлое положение священника, каковым оно было в дореволюционный период. Я неоднократно предупреждал названных выше священников, что подобные разговоры не нужно вести, что с ними можно оказаться в неприятном положении. Но мои советы и увещевания очевидно не действовали.
Особенно характерным я считаю поведение священника […], который вел себя крайне подозрительно и творил явно незаконные действия. Например, за время моих четырех к нему посещений мной установлено, что […] очень часто собирал собрания под видом перевыборов церковного совета, тогда как по закону церковный совет выбирается на три года, а в Салаире по вопросу о перевыборах и другим вопросам проводились собрания гораздо чаще. Так, за последнее время, насколько мне известно, проводилось три-четыре собрания. Кроме того, при посещении я всегда заставал у священника […] группу мужчин и женщин, в квартире у них всегда фигурировал председатель церковного совета […], по социальному положению как будто кулак. Что говорилось на этих собраниях и сборищах на квартире я точно сказать не могу. С появлением меня эти группы расходились по домам.
Не менее характерен по своей подозрительности тот факт, что салаирский церковный совет, руководимый […], имеет какую-то связь с Барнаульской обновленческой общиной, куда в эту уже зиму председатель церковного совета выезжал три раза якобы за покупкой свеч, тогда как в этих поездках совершенно нет большой надобности, так как свечи можно получить почтой непосредственно из Москвы или из нашей Томской епархии. Тем более это становится подозрительным, потому что в Барнауле нет общины сергиевского течения, а только обновленческого. И командировки при том столь частые из-за одних лишь свечей явно бессмысленны. Причем в должности второго священника в лице Троицкого, оказавшегося без документов по протекции […], также имеет связь с неблагонадежным элементом. Этот Троицкий со слов заштатного священника […], проживающего в настоящее время в Салаире, был осужден властью на восемь […], 8 лет, и из-под стражи бежал, об этом знал […], принимая его вторым священником в свою церковь. Но об этом не [донес] ни мне, ни властям»[5].
Отец Анатолий отгораживается от предполагаемых заговорщиков, но роль главного заговорщика уже приуготовлена именно ему.
Судя по содержанию последнего допроса, отцу Александру становится известно о лжесвидетельствах, якобы доказывающих проведение нелегальных контрреволюционных сборищ в его квартире. Он начинает понимать механизм запуска оговоров, стравливания обвиняемых, манипулирования, которым управляет следственный комитет, для того, чтобы сложилась нужная следствию картина.
На последнем допросе батюшка не дает никаких признательных показаний и отрицает свою вину в организации контрреволюционных собраний.
Протокол допроса от 6 мая 1933 года:
«[…] я знал как председателя церковного совета с. Бачаты, где я и занимал должность священника-благочинного, отношения были дружественными, мы бывали друг у друга в гостях, как связанные общностью церковных интересов. Бывали случаи, что […] бывал у меня в квартире, вместе с […] последний хотя и никакого отношения к церкви не имел, но бывал у меня в доме как старый мой знакомый, ему я после отбытия его ссылки в Нарыме оказывал материальную помощь – давал взаймы деньги, так как, выйдя из ссылки в 1932 году, он не имел своей шубы. […] также бывал в моем доме, как мой хороший знакомый. […] является хозяином моей квартиры. Никаких нелегальных собраний в моей квартире с обсуждением политических вопросов в моем присутствии не было, что же касается того, что в моей квартире в этих случаях закрывались окна – окна в моей квартире вообще закрывались вечером при огнях. Показания […] о том, что у меня в квартире бывали нелегальные контрреволюционные сборища, я отрицаю и считаю их ложными, так как хотя и названные лица у меня в квартире бывали, но на политические вопросы суждений не вели. Больше добавить ничего не имею»[6].
К сожалению, нет возможности сравнить показания отца Анатолия с другими. Но в итоге его сделали главным обвиняемым по этому делу, объявив руководителем «церковно-монархической повстанческой контрреволюционной организации», которая имела целью «вооруженное выступление против советской власти на случай интервенции».[7]
В мае 1933 года отец Анатолий был осужден «тройкой» при ОГПУ на пять лет концлагерей и сослан в Сиблаг. К тому времени он уже болел туберкулезом.
В учетно-статистической карточке заключенного есть несколько штрихов, запечатлевающих внешность отца Анатолия, это тем более ценно, что фотографий Левицкого не сохранилось: рост средний, телосложение правильное, волосы светло-русые, глаза серые, нос большой[8].
Из пересыльной тюрьмы осужденного отправили в Ново-Ивановский лагерный пункт в Верх-Чебулинском районе. Ново-Ивановский отдельный лагерный пункт являлся сельскохозяйственным отделением Сиблага. При нем была свиноферма, сельскохозяйственные угодья, на которых работали заключенные. Кое-что из производимой продукции попадало на скудный стол заключенных. Но в остальном порядки там были такие же суровые, как и в других советских концлагерях. Писать письма на волю, получать оттуда посылки разрешалось лишь раз в месяц. А для осужденных за контрреволюционную деятельность, как для отца Анатолия, лишь один раз в три месяца. Свидания – раз в полгода. Заключенные жили в переполненных, плохо протапливаемых бараках. Работали по 12-13 часов[9].
Несмотря на такое «деревенское содержание», лагерь оказался злокозненным для многих его обитателей и в особенности священнослужителей. Здесь организовали два политических процесса, по которым вынесены смертные приговоры. Казненными являлись в основном священники.
После печально известного секретного указа НКВД № 00447 от 31 июля 1937 года «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», который дал старт новому витку террора, в лагерях Кузбасса были организованы несколько групповых политических процессов: Антибесский – 2 процесса, Ахпунский – 2 процесса, Ново-Ивановский – 2, Сусловский – 1, Юргинский – 2[10]. Таким образом, всего по нашим данным прошло девять процессов, которые закончились для подавляющего большинства их участников казнями[11].
Процессы в лагерях, как и повсеместно, заранее режиссировались: подбирались жертвы, «руководители». Сразу после указа НКВД № 00447 в лагерях произвели перемещения заключенных: некоторых епископов, архиепископов перевели в те лагеря, где планировалось организовать крупные групповые политические процессы. Так, архиепископа Евсевия Рождественского в августе 1937 года переводят из Юргинского в Ахпунский лагпункт. Епископ Аркадий Ершов в сентябре 1937 года был переведен из Мариинского распределительного пункта в Ново-Ивановский лагерь, где готовится дело архиепископа Павлина (Крошечкина). По нему был арестован и отец Анатолий Левицкий.
В деле сохранилась характеристика на Анатолия Левицкого, написанная после его ареста, 3 октября 1937 года начальником 3-й зверофермы. Все подобные характеристики были стандартно отрицательными: «За время содержания в Ново-Ивановском отделении при III-й звероферме содержался в подконвойном городке на общих подконвойных работах. К выполнению порученной работы относился плохо, потому что вместо мобилизации масс на выполнение задания способствовал разложению в бригадах дисциплины, создавал не доверие руководству, что способствовало падению трудовой и лагерной дисциплины»[12].
Аресты всех участников процесса прошли 30 сентября – 1 октября 1937 года. Было арестовано восемь заключенных: архиепископы Павлин Крошечкин, Глеб Покровский, епископ Аркадий Ершов, иеромонах Петр Чернышов, священник Анатолий Левицкий, священник Никандр Чернелевский, псаломщик Киприан Анников, имя восьмого арестованного установить не удалось. Сразу же они были допрошены.
На допросе отец Анатолий был тверд, немногословен. Теперь его не сбивали с толку ничьи показания и свидетельства. Он усвоил: любые компромиссы со следствием невозможны, они не улучшают участи и только растравляют совесть. Вины своей не признал.
Протокол допроса от 30 сентября 1937 года:
Вопрос: «Вам предъявляется обвинение, что вы, находясь в подконвойном городе Ново-Ивановского отделения, участвовали в контрреволюционной группе, возглавляемой заключенным Крошечкиным, вели среди заключенных контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию соввласти. Дайте показания по существу предъявленного вам обвинения.
Ответ отца Анатолия: Предъявленные мне обвинения я отрицаю. В контрреволюционной группе я не участвовал. Не отрицаю, что с заключенным […] я знаком, также не отрицаю и того, что с каждым из указанных мной лиц неоднократно беседовал по вопросам, касающимся только нашей службы в прошлом, но вопросов политического характера в беседах не затрагивали. Не скрываю, я и […] собирались на исполнение своих религиозных обрядов. Надо отметить, что […] бывал на этих сборищах реже, чем мы все остальные.
Вопрос: Кто руководил этими сборищами?
Ответ отца Анатолия: Этими сборищами руководил […].
Вопрос: Кто оповещал вас об этих сборищах?
Ответ отца Анатолия: Оповещать никто не оповещал, но заранее условливались о времени и месте сборища.
Вопрос: Вы не говорите всей правды, скрываете. На этих сборищах велись контрреволюционные разговоры. Следствие требует говорить правду.
Ответ отца Анатолия: Я заявляю, что на этих сборищах проводилось только исполнение религиозных обрядов. На политические темы мы никаких разговоров не вели, и контрреволюционных разговоров там не было».
На дополнительных допросах (без даты) ему зачитываются показания «свидетелей». Но отец Анатолий уже знает цену этим «свидетельствам» и способ их получения.
Вопрос: «Вы на допросе 30 сентября сего года отрицали вашу принадлежность к контрреволюционной группе, а также отрицали, что вы занимаетесь контрреволюционной агитацией. Вам зачитываются показания Серебреникова, изобличающие вас в вашей контрреволюционной агитации. Дайте правдивые показания следствию.
Ответ отца Анатолия: Показания Серебреникова я категорически отрицаю, ни о каком советском собачьем ящике я не говорил. Также не говорил во время проверки, что получается как при опричнине Ивана Грозного. И не говорил 26-27 сентября о шкурке от жидовского чина. Никакой контрреволюционной агитацией я не занимался и заниматься не намерен.
Вопрос: Вы лжете, дайте правдивые показания.
Ответ отца Анатолия: Я дал правдивые показания, так как я этого не говорил.
Вопрос: Вы отрицаете, что вы занимались контрреволюционной агитацией, но вы изобличаетесь свидетельскими показаниями. Вам зачитываются показания свидетеля […]. Дайте следствию правдивые показания.
Ответ отца Анатолия: Показания свидетеля […] я отрицаю, так как это ложь.
Вопрос: Вам зачитываются показания третьего свидетеля Савченко, изобличающие вас в контрреволюционной агитации. Дайте правдивые показания.
Ответ отца Анатолия: показания Савченко я отрицаю, так как я этого не говорил.
Вопрос: Вы категорически отрицаете показания всех свидетелей, но вы лжете. Дайте следствию правдивые показания.
Ответ отца Анатолия: Все показания свидетелей я отрицаю полностью, так как на меня показывают ложно.
Вопрос: Что еще можете показать по вашему делу?
Ответ отца Анатолия: Больше по делу показать ничего не могу»[13].
Батюшка засвидетельствовал свою верность Христу, он признал, что вместе с другими священнослужителями участвовал в молебнах в лагере, но отверг все обвинения в контрреволюционной деятельности.
Если сравнить протоколы допросов 1933 года и 1937, то, как видно, они разительно отличаются друг от друга. В последнем нет ни уныния, ни попытки оправдаться, не называются имена – ни единого компромисса. В лагере отец Анатолий как будто обрел духовную силу, и твердость – это явилось вектором его внутренней биографии.
28 октября отца Анатолия и других обвиняемых приговорили к высшей мере наказания. 3 ноября 1937 года он вместе с другими шестью осужденными был расстрелян и погребен в безвестной могиле. Судьба восьмого безымянного арестованного неизвестна. На Архиерейском Соборе РПЦ 20 августа 2000 года были причислены к лику святых пять казненных по делу архиепископа Павлина Крошечкина священнослужителей, среди которых был и отец Анатолий Левицкий.
В 2018 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, установлен Собор святых Удмуртской земли. В составе двенадцати угодников Божиих священномученик Анатолий Левицкий. Днем празднования Собора святых земли Удмуртской установлена третья Неделя по Пятидесятнице.
Литература
Архив УФСБ России по Кемеровской области, д. № П-12346.
Архив УФСБ России по Кемеровской области, д. № П-12421.
Бикметов Р.С. Использование спецконтингента в экономике Кузбасса 1929-1956 –Кемерово: Изд-во КузГТУ, 2009. – 430 с.
Гвоздкова Л. И. Сталинские лагеря на территории Кузбасса. 30-40-е годы. – Кемерово: Кузбассвузидат, 1994. – 258 с.
Новомученики и исповедники земли Кузнецкой. – Кемерово: Скиф, 2011. – 408 с.
Новомученики и исповедники за Христа пострадавшие в годы гонений на Русскую Православную Церковь в ХХ веке: электронная база данных/ Православ. Свято-Тихон. Гуманитар. Ун-т URL http://kuz3.pstbi.ru/bin/code.exe/frames/m/ind_oem.html/ans
Примечания
[1] Отец Анатолий в протоколах допросов писал свою фамилию так: «Левитский».
[2] Архив УФСБ России по Кемеровской области, д. № П-12346т.1, л.д. № 91-92
[3] В имеющихся в распоряжении автора документах все фамилии в протоколах за редким исключением вымараны.
[4] Архив УФСБ России по Кемеровской области, д. № П-12346, т.1л.д. № 43-44
[5] Там же, №. 45-46.
[6] Там же, № 91-92
[7] Там же № 107
[8] Архив УФСБ России по Кемеровской области д. .№ П-12421, архив, т.1, л.д. № 34
[9] Гвоздкова Л. И. Сталинские лагеря на территории Кузбасса. 30-40-е годы. Кемерово, 1994, с. 60, 75.
[10] Сводные данные по процессам сделаны на основе выборки приговоров, приведенных в книге: Новомученики и исповедники земли Кузнецкой Кемерово, 2011. В ней приводятся данные о 176 пострадавших за веру в лагерях Кузбасса и убитых бандитами.
[11] Всего в Кузбассе к этому времени существовало 16 лаготделений Сиблага. См.: Бикметов Р.С. Использование спецконтингента в экономике Кузбасса 1929-1956. Кемерово,2009, с.67.
[12] Архив УФСБ России по Кемеровской области д..№ П-12421, архив, т.1, л.д. № 35.
[13] Там же, л.д. № 30, 31, 33.
Следующая публикация
Календарь Великого поста и Страстной недели 2024.
25 февраля. Неделя о мытаре и фарисее.
С 18 по 21 марта чтение вечером Великого покаянного канона Андрея Критского.
Нет комментариев