Рабочий фрагмент повести Дыхание Зла, посвященной времени оккупации станицы Суворовская немецко-фашистскими захватчиками.

_________________________________
В предпоследнюю субботу сентября в станицу прибыло военное подкрепление: дюжина грузовиков, столько же мотоциклов и пять легковых автомобилей. С обеда подул пронзительный холодный ветер. Небо заволокло тучами, срывался дождь. Большие ледяные капли падали в толстый слой пыли. Воздух благоухал землёй и прелым сеном. Ефим Николаевич воодушевился новостями и потешался над сплетнями, наполнившими станицу. Люди недоумевали происходящим. Никто не мог предугадать, что предстанет перед глазами станичников. Движение парализовали патрули. Солдаты рассекали по дороге Пятигорск-Черкесск, расставляли снайперов и разгоняли местных, но те, от любопытства не расходились, либо прятались за заборами, кустами и оградами. Поговаривали, что через станицу проедет главнокомандующий фашисткой армии. Но реальность оказалась более суровой. По выжженной солнцем дороге, изрытой колеями и пылью, тянулся многочисленный конвой. Исхудалые, измождённые люди, в лохмотьях, босые, с опущенными головами, евреи и цыгане, медленно брели, словно тени. На их плечах, удерживаемые отваливающимися лямками, висели простые холщовые сумки. В них, вероятно, были крохи хлеба и скудные остатки воды. Неизвестность висела в воздухе, как тяжёлый туман. Усталые походки, хромота от бессилия и голода, добавляли печальной процессии, отчаяния тянущегося под мрачным, немигающим взором чёрных стволов немецких пулемётов. Зловещее рычание и лай немецких овчарок, стоявших на страже, прибавляли ужаса. Если у кого-то до сих пор находил в себе силы винить в своих бедах евреев и цыган, теперь, глядя на трагическое шествие, все сомнения и предрассудки бесследно растворились. Траурная процессия, этот вынос людей на смерть, была страшнее любых контрибуций Гражданской войны. Чёрные, как смоль, зрачки пленников безмолвно смотрели на жителей Суворовки. В них читалось неистребимое горе, безнадёжная обречённость. Люди шли в сторону юго-востока, к неизвестной, но, без сомнения, страшной участи. Измождённые глаза жителей Суворовки, встречавшиеся со взглядами несчастных пленников, застывали в страсти оцепенения. В станице застыла гнетущая атмосфера. Женщины, закрывая лица уголками платков, рыдали навзрыд, видя бесчисленный поток несчастья. Мужчины, стараясь скрыть свои слёзы, сжимали кулаки, но горечь и боль разрывали им сердца. Четыре сотни людей, как жертвенное стадо, шли в сторону Пятигорска, к неминуемой гибели. Все попытки накормить и напоить хотя бы детей, жалкие попытки человечности, жестоко пресечены. Жандармерия, исполняя свой зловещий долг, безжалостно лупила нагайками, стреляла в ноги и била людей, пытавшихся протянуть помощь несчастным. Среди тех, кто пытался подать еду, был и Егор Подсвиров - старик с добрыми глазами. Он протягивал хлеб, но пленные боялись его взять. В их голодных глазах читалось безнадёжное понимание: они знали, что любая попытка исправить положение приведёт лишь к новым страданиям, неминуемому ужасу. Беспомощность и безнадёжность сковали всех присутствующих. Этот акт жестокости, совершённый под покровом страха и ненависти, навсегда запечатлелся в памяти Суворовки, оставив в сердцах людей глубокий след отчаяния и трагедии.
- Паскуды! – закричал Егор Степанович, – твари! Гады фашистские! Горите в аду! Запугали всех до смерти!
На его крик отреагировали двое солдат. Один из них прикладом ударил Подсвирова в лицо и тот упал, заливаясь кровью.
В этот миг сын Егора Николай выхватил из толпы двоих детей и завёл в открытую калитку. Мать остановилась, посмотрела на казака, а тот приложил руку к сердцу и показал большой палец, поднятый над кулаком. Мать едва заметно улыбнулась. Её пересохшие губы и обветренное лицо отразили слабую веру в спасение детей. Женщина пошла дальше. К большому удивлению никто из надсмотрщиков не заметил воровства.
Егор Степанович встал на ноги. Подбежавшие внуки подали ему платок, он вытер кровь и медленно пошёл в дом сына. На веранде стояли трое родных внуков и две еврейские девочки. Одной на вид было пять лет, вторая младше. Девчонки стояли, с опаской рассматривая незнакомцев. Они выглядели беззащитно, как суточные цыплята, попавшие под проливной дождь.
- Как тебя зовут? – спросил Егор Степанович.
- Аня, а это моя сестра София. Мне 5 лет, а ей два с половиной.
- Поживёте у нас. Дальше видно будет.
- А когда мама вернётся? – тихо, но со страхом в голосе поинтересовалась девочка.
- Как только немцы уйдут. Вы давно кушали?
- Вчера давали кашу.
Николай обратился к собственным детям:
- Накормите! - Он поправил протез на ноге и пошкандылял на улицу. Никто из соседей, видевших произошедшее и словом не перемолвился насчёт инцидента. Каждый понимал, что в любой момент в станице может произойти нечто подобное.
______________________________
#Владимир_Романов