Предыдущая публикация
Новогрудская встреча
(глава из незаконченной книги "Белорусские версты Высоцкого")
Впервые Владимир и Марина вместе на отдыхе. Позади проблемы со здоровьем – институт им. Склифосовского. Нужна разрядка от Московской суеты – и лучший способ уехать к другу, тем более, который ждет от тебя новых песен для своего фильма. Где-то вначале августа поездом Высоцкий и Влади выезжают к Турову.
Кононович:
"Впервые Володю Высоцкого я увидела у нас в Минске в 1969 году. На вокзале я встречала артистов и заметила сходящих с поезда Высоцкого и Влади. Марина была совсем не похожа на кинозвезду: в простом платье, на голове платок. Володя в кепчонке, такой маленький и щупленький, хотя на вид спортивный. Познакомились мы с Высоцким значительно позже".
Скорее всего, Высоцкий и Влади пересели на дизельный поезд, который и доставил их до Барановичей.
Туров:
«Однажды он приезжал вместе с Мариной ко мне на киносъемку. Мы снимали в Белоруссии, под Новогрудком, у озера Свитязь. Для Адама Мицкевича это озеро было святым: кто интересуется его творчеством, тот знает, что у него есть даже поэма "Свитязянка". С этим озером действительно связано очень много легенд и историй.
Так вот, встретил я Володю и Марину в Барановичах и привез на это озеро. Было воскресенье, из Барановичей и Новогрудка понаехало много отдыхающих. Ну, и как это всегда в группе бывает, кто-то похвалился перед отдыхающими, что к нам приедут Высоцкий и Марина Влади. И так по пляжу, по озеру пошел такой шорох, шум, взволнованность некоторая.
Они приехали, измученные фестивалем и дорогой. У меня был съемочный день, кроме того, нужно было сделать кое-какие дела... Я оставил их одних погулять в лесу вдоль озера. Вдруг ко мне прибегает кто-то из группы и говорит: "Знаешь, там бить собираются Высоцкого и Влади!" "Почему? Что случилось?" "А их, говорят, приняли за самозванцев, потому что никто не поверил, что вот эти два обыкновенных, в общем, человека - Высоцкий и Влади". Почему-то у тогдашней публики бытовало мнение, что Высоцкий - это бывший белогвардеец, со шрамом на лице, огромного роста и прочее, и прочее, и прочее. Марина Влади в своем скромном неброском наряде вы-глядела просто обаятельной женщиной. Естественно, они далеко не тянули на этаких суперменов, какими они были в воображении какой-то части публики. Это зародило подозрительность, и вот за "самозванство" моих гостей чуть было не отколотили».
Петровский:
"Популярность Высоцкого была неимоверной и обрастала легендами. Большинство поклонников не знали его в лицо, и дело доходило до анекдотичных случаев. Во время съемок фильма "Сыновья уходят в бой" какие-то пацаны чуть не побили Володю, когда тот сказал, что он - Высоцкий. Они представляли его высоким и мощным молодцем. Мы подтвердили, что он - действительно Высоцкий, и их встреча затянулась до утра. Или еще один случай. На съемках под Новогрудком наш водитель тонвагена разозлился на Володю и даже накричал на него. После записи Высоцкий вышел из аппаратной и назвал себя. Водитель же отреагировал так: "Да ты что?!.. Высоцкий же два метра ростом!"
Петровская А.С.: «Я приехала в 69-м под Новогрудок на выходные под вечер. Гуляли мы впятером: Туров, Сергей, мой муж, я, Володя и Марина. Володя пел нам. Очень много рассказывал. Он был после Склифосовского, где приходилось молчать из-за болезни – вот и выговаривался».
Ганкин:
"Мне довелось работать еще на двух фильмах режиссера Турова, для которых Высоцкий писал песни: "Война под крышами" и "Сыновья уходят в бой" по сценариям Алеся Адамовича. Песни их этих фильмов теперь часто звучат по радио. Летом 1968 года (ошибка вспоминавшего. Правильно 1969 год.) снимались в Новогрудке эпизоды фильма "Сыновья уходят в бой". На этот раз Владимир Высоцкий приехал сюда со своей женой, известной французской актрисой Мариной Влади. Как-то в воскресенье мы выехали на съемки к озеру Свитязь. А там собралось много народу - провести выходной день в чудесном, живописном уголке Беларуси. Известно, процесс киносъемок всегда притягивает много любопытных. А тут еще люди узнали, что приехали Высоцкий и Марина Влади. Толпа хлынула на съемочную площадку: всем хотелось увидеть знаменитостей.
Марина Влади была в обыкновенном ситцевом сарафанчике, на ногах – достаточно поношенные босоножки, волосы собраны в пучок. И народ, который помнил пышноволосую красавицу Марину Влади в нашумевшем тогда фильме "Колдунья", не сразу поверил, что эта скромная женщина и есть та самая прославленная актриса. Местные франтихи с пышными прическами вы-глядели куда более эффектно.
Высоцкого же люди узнали сразу. Я тогда воочию убедился, насколько популярен и любим Владимир Семенович в народе. Атака желающих увидеть наших гостей, поговорить с ним была такая упорная, что пришлось скорей посадить артистов в машину и отвезти в деревню километров за десять от Свитязи. Там Володя и Марина поселились у доброй старушки, которая угощала их белорусскими драниками, поила молоком. Они спали на сеновале, о чем часто вспоминала потом Марина Влади".
Туров:
"Дело было так. Под Новогрудком есть одно такое сказочное место – Литовка, именно здесь мы и построили «партизанский лагерь», где проходили съемки. Первый вечер мы все вместе про-вели в этом «лагере», присутствовал и сам Алесь. За костром Володя много пел. Потом мы действительно отправили гостей в соседнюю деревушку к «милой бабке» на сеновал…"
Марина Влади:
«Твое выздоровление продолжается в Белоруссии. Один из друзей – режиссер Витя Туров, у которого ты снимался в фильме о партизанах, – привозит нас в деревню, уцелевшую в войне, где мы останавливаемся у милой бабки. Изба крошечная, зато есть хороший огород, а коза дает достаточно молока, чтобы каждое утро ты выпивал его, еще теплого, большую кружку".
Штутин:
"В 1969 году судьба снова свела меня с Туровым на картине «Сыновья уходят в бой». Жил я в деревне, где проходили съемки. В одни из дней – это была середина лета – Виктор говорит, что к нему приезжает товарищ с женой и что надо бы хорошо встретить. А меня в этот день очень хорошо угостила хозяйка, и я, не дожидаясь гостей, полез спать на сеновал. Проснулся я оттого, что сильно запахло духами, после самогона деревенского это особенно чувствительно, и кто-то шарил в темноте по сеновалу. Я включил фонарик – Туров лезет, затем Высоцкий. Я откатился в угол и уснул. Оказалось, это приехали Высоцкий и Марина Влади, а Туров приходил их устраивать на ночлег".
Грибова:
"После фильма "Я родом из детства" была еще встреча с Володей во время его приезда с Мариной в Новогрудок. Слушок об их приезде прошел по округе, и все местные гитаристы и интеллигенты пришли на них поглазеть. Володя попросил, чтобы их оставили у бабки, где мы снимали. И целую ночь нас доставали гитаристы, которые пели песни Высоцкого под нашими окнами и требовали его самого.
Утром следующего дня невыспавшиеся и немного раздраженные мы приехали на Свитязь. Но стоило к нам подойти Володе, как настроение поднялось. Таким простым и открытым был Высоцкий в те годы. Когда ему было хорошо, он заражал своим настроением окружающих".
Адамович:
"И вот теперь он приехал в киногруппу «Сыновья уходят в бой». С Мариной Влади (говорили даже, что Новогрудчина – таинственная родина ее отца, что в 1914 г. он попал во Францию с русским экспедиционным корпусом и что Влади – сокращенное от ее отчества: Владимировна). Через неделю она нас с Виктором Туровым упрашивала:
-Ну, попросите Володю, чтобы он не спешил отсюда.
Мы поселили их не в районной гостинице, где жили сами, а в деревне: ночлег на сене под крышей крестьянского хлева, внизу всю ночь по-доброму вздыхает корова, задумчиво жуя жвачку…
Парижанка была в восторге.
-Ну, попросите Володю!..
Время от времени они приезжали, приходили до нас в «партизанский лагерь», вот как здесь на снимке, молодые, счастливые друг другом и каждый – талантом другого.
Сохранились и кадры 8-миллиметровой кинопленки. Да только немые. А в это же время «партизанский лес» гремел песнями Высоцкого. Их не только слышишь, а как бы и видишь: с набухшими вот-вот порвутся, венами на шее, покрасневшими от напряжения глазами… А сам поэт, сам Высоцкий стоит тут же, разговаривает, усмехается – по-мальчишечьи светлый, дружелюбный. Голос неожиданно тихий, сам больше слушает, чем говорит.
Или он готовыми нам их привозил, – песни для первого, для другого фильма: «Аисты», «Песня о конце войны», «Карты», «В темноте», «Он не вернулся из боя», «Песня о земле», «Сыновья уходят в бой») или, может, сочинял тут же на месте, я так и не могу сказать точно».
Наталья Адамович-Шувагина:
«Выезжая с киногруппой в киноэкспедиции, мой отец иногда брал с собой любительскую кинокамеру «Кварц», снимал для семейного архива. Так были запечатлены рабочие моменты кинофильма «Сыновья уходят в бой». Съемки проходили летом 1969 года под Новогрудком, где в лесу был специально построен партизанский лагерь. В августе, по приглашению В.Турова, к съемочной группе присоединились Владимир Высоцкий и Марина Влади. Они просто приехали отдохнуть на несколько дней в одно из красивейших мест Гродненской области. Высоцкий и Влади с большим удовольствием позировали перед любительской ка-мерой моего отца. Фильм получился без звука всего в несколько минут: вот они, обнявшись, стоят у дерева на фоне партизанских землянок, молодые и очень счастливые своей любовью, или вместе с режиссером, сценаристом, оператором, художником фильма сидят на лавочке и о чем-то оживленно беседуют…»
Марина Влади:
«Мы проводим дни в прогулках по окрестностям. Витя показывает нам места, где четверть века назад шли жестокие сражения. А между тем природа так прекрасна! Идеально круглые озера окружены холмами. Начало осени, поля и лес – в золоте, еще тепло. Мы обнаруживаем бывшие партизанские стоянки, поросшие травой, – настоящие подземные поселки. Мы про-ходим через обугленные развалины деревень – их не стали восстанавливать после войны, а оста-вили как памятники. В Белоруссии сотни Орадуров – деревень, в которых не выжил никто. Контраст между такой мягкой природой и зверством преступлений нас потрясает. Вечером мы сидим за столом в теплом свете керосиновой лампы. Старуха вспоминает…
В сорок четвертом в деревне оставалось только девять женщин от пятнадцати до сорока пяти лет, несколько старух, пять малолетних девочек и двое немощных стариков. Все мужчины от четырнадцати до семидесяти ушли на фронт или к партизанам. Немцы отступают – это разгром. Деревня чудом уцелела, но страшное предчувствие подтверждается: все мужчины убиты. С фронта пришли похоронки: «Погиб за Родину». От партизан – страшное сообщение: «Никого в живых из деревни такой-то». Когда женщины видят небольшую группу советских солдат с двадцатипятилетним капитаном во главе, решение их уже принято. Накормив и напоив мужчин, они топят баню. Каждая приносит чистое белье, на свежих постелях – россыпи вышитых подушек. Измученные солдаты засыпают, обретая после долгих месяцев войны это забытое счастье. В одной избе все не гаснет свет. Самая отважная из женщин говорит с молодым капитаном:
- То, о чем я попрошу сейчас, наверное, вас покоробит. Но постарайтесь понять. Война отняла у нас мужчин. Для того, чтобы жизнь продолжалась, нам нужны дети. Подарите нам жизнь.
На несколько минут старуха умолкает. И, справившись со смущением, заканчивает свой рас-сказ:
- В соседней избе живет тракторист. Он – азиат, как и его отец. Почтальонша похожа на своих армянских предков, колхозная сибирячка – настоящая сибирячка…
Я тихонько плачу. Рассказанная старухой история лучше любой официальной пропаганды дает мне ощутить всю глубину трагедии, через которую прошла эта страна.
Мы идем спать на сеновал. Душистое сено – вместо постели. За перегородкой хрюкает свинья и протестуют потревоженные куры. Всю ночь ты вслух сочиняешь стихи. Строфы рождаются од-на за другой. Возникают образы… Как и в самом начале, в школе, когда у тебя еще не было гитары, ты отбиваешь ритм рукой. В эту долгую ночь родились темы большинства твоих песен военного цикла».
Туров:
"Итак, они переночевали на прекрасном, душистом сеновале, этой одной ночи им хватило, чтобы вкусить все «прелести» деревенской жизни. Не столько Володе, простому русскому парню, сколько Марине: все это чудесно, романтично, но лучше иметь хотя бы элементарные удобства. И уже утром я им с удовольствием уступил свой двухкомнатный номер в районной гостинице".
«Свободные новости» 7-14.02.2002 с.3:
"Михаил Ткачев проводил раскопки в новогрудском замке. В один из дней спустился в свой раскоп возле одной из замковых башен – а он глубокий, метра 1.5-2, надо было же до самого фундамента докопаться. Внезапно слышит – кто-то подошел. Голову Ткачев не поднимает, так как уже знает – это местные алкаши, только начни с ними говорить! Но здесь какой-то знакомый голос сверху: «Товарищ, что это вы здесь делаете?» Поднял глаза и сам себе сначала не поверил – Владимир Высоцкий, а под руку с ним – Марина Влади! «Раскапываю историю своей родины». Марина спрашивает: «А можно мне побыть ближе до истории?» – «Почему же нельзя? Спускайтесь». Высоцкий подхватил Влади на руки, да и подает ее сверху Ткачеву. Михаил долго рассказывал, что и как он здесь ищет. Взяла тогда Марина кусочек себе на память от новогрудского зам-ка… А Высоцкий автограф свой оставил. И дату поставил, и место встречи обозначил".
Было ли эта публикация как интервью, или это вольный пересказ из статьи историка М. Ткачева для газеты «Гродненский университет» от 26.01.88. вряд ли об этом мы узнаем. Но лучше обратимся к первоисточнику.
"…Встретился я с Высоцким и Мариной Влади в июле 1969 года. Будучи аспирантом, тогда я только начинал свой путь в археологию. В Новогрудке, на Замковой горе, вели работу сразу две экспедиции – Ленинградского отделения Института археологии АН СССР и Института истории АН БССР, которую я возглавлял…
И вот в середине одного из жарких июльских дней я вдруг заметил из своего раскопа, как прямо на центр замкового двора въезжает «Волга». Через мгновение я уже был наверху, подготовив весь арсенал своих гневных испепеляющих слов. Но тут случилось непредвиденное. Щелкнула дверца, и из покачивающейся на рессорах машины показалась длинная изящная женская ножка, затем вторая.
Нет, это были не ноги – а произведение искусства, цену которому хозяйка явно знала. А вот и она: чуть выше среднего роста в простеньком голубом ситцевом сарафане в мелкие цветочки. На ногах легкие босоножки. Длинные светлые волосы, перехваченные простой ленточкой, оттеняли чуть скуластое, но приятное лицо. Оно улыбалось, это лицо, лучилось счастливыми женскими глазами, сверкало царской белозубой улыбкой. Рядом с ним свирепое и перекошенное благородным гневом мое «лицо» явно диссонировало. Это вовремя заметили двое мужчин, вышедших из машины. Тот, который был за рулем, бросился ко мне и, схватив за руку, сказал быстро и вполголоса: «Старик, не шуми… Это наши гости – Высоцкий и Марина Влади».
Кажется, я попытался изобразить на лице что-то вроде гостеприимства, даже выдавил из себя подобие улыбки и какое-то шипящее «Здрасте…» Но это у меня явно плохо получилось. Шокированный всем увиденным и услышанным, я во все глаза смотрел на невесть откуда свалившихся киносупругов и пытался соображать.
Кто же из моего поколения не видел «Колдунью» или «Вертикаль», где Влади и Высоцкий играли главные роли? Все смотрели. Но чтобы вот так, сразу обоих, рядом, живых… Такое кино я видел впервые. Мне стало жарко. Тем временем французская кинозвезда обняла Высоцкого за шею и, как простая девчонка, раскачиваясь и подпрыгивая на своих длиннющих ногах, направилась к археологическому раскопу, где работали ленинградцы.
– А что вы здесь копаете? – простодушно и запросто спросила Влади. Солнце, бившее в рас-коп, слепило археологам глаза и мешало им рассмотреть подошедших, но рафинированные и до ногтей культурные ленинградцы с налету срезали любопытствующую встречным и не по-дружески заданным вопросом:
– Может быть, вы сначала поздороваетесь?
Не менее рафинированная парижанка всем своим видом изобразила: «Фи-и, какие негостеприимные!»… и двинулась с Высоцким в другую сторону, к угловой башне замка.
Ситуация становилась интересной. Тем временем водитель «Волги» представился. Это был кинорежиссер студии «Беларусьфильм» В. Туров. Он снимал в окрестностях Новогрудка фильм «Сыновья уходят в бой» по роману Алеся Адамовича «Война под крышами». В. Высоцкий написал для картины несколько песен и приехал, чтобы напеть их и записать на пленку. Он примчался с Мариной Влади из Москвы, где тогда шел XII Всемирный кинофестиваль, в котором они участвовали.
Времени у них было в обрез, но у Марины явно чувствовалось лирическое, безоглядное в своей искренней радости, настроение.
Шел первый год их семейной жизни. Разделенные тысячами километров (он – в Москве, она – в Париже), Владимир и Марина редко виделись. И тогда, в самом зените теплого июльского лета, она не скрывала своей человеческой женской радости от того, что рядом с ней был дорогой. любимый человек. И ей никуда не хотелось спешить. Все ее существо источало умиротворение и счастье. Между тем тронутое оспинками лицо Высоцкого было спокойным. Поражали его глаза – глубокие, внимательные, многое видящие и много повидавшие. Крепко скроенная фигура, покатые плечи выдавали в нем сильного человека. Но в глубине серых глаз изредка чуть-чуть вспыхивал приглушенный вулкан его характера, который обычно извергался, когда он начинал петь.
Мы с Туровым стояли поодаль, чтобы не мешать, но Высоцкий это заметил. Он приветливо махнул рукой и сказал мне: «Может быть, вы расскажите нам историю этого замка». Я с удовольствием согласился и, переходя от башни к башне, целый час рассказывал гостям о Новогрудке, его тысячелетней истории. С края замковой кручины открывалась неповторимая картина летней трудившейся в поте лица Новогрудчины. На горизонте, у темной полосы леса, доспевали хлеба, тарахтел трактор на дальней сеножати. На подножье замковой горы накатилась и замерла волна деревьев и подлеска местного парка. Вниз по склону стекала зеленая, цветастая краса леса. И над всем этим миром, над новогрудской Швейцарией не спеша плыли большие белые облака июля. Парад этого мира и спокойствия принимала счастливая и завидно красивая пара, стоявшая в оконном проеме угловой башни. Казалось, эти две фигуры были вставлены в раму сюрреалистической картины, на дальнем плане которой просматривалась красная черепичная крыша фарного костела.
Я рассказывал о костеле, о том, что здесь крестили Адама Мицкевича. Имя поэта вызвало у Высоцкого живой интерес.
– Да, да, мы были в костеле. Но разве Мицкевич белорус? – спросил он. – Все считают его польским поэтом.
– Да, – сказал я. – Но он все-таки сын нашей земли. Правда, писал он по-польски. Это, однако, не мешает нам считать его своим. Великий поэт принадлежит всем. А для белорусов, поляков и литовцев принадлежность поэта – вечный спор.
Тем временем мы подошли к нашему раскопу. На глубине около четырех метров был расчищен пласт сожженных дубовых конструкций древних укреплений.
– А что там черное? – живо поинтересовалась Влади.
Я подробно и обстоятельно все поясняю, называю датировку – XI век.
– Неужели XI-й? Володя, я хочу это потрогать своими руками.
От такого решительного «хочу» Высоцкий нахмурил брови, сказал нерешительно и чуть просяще:
– Мариночка, может, не стоит, ведь глубоко…
– Нет, я хочу!
– Ну что же, старик, – обращаясь ко мне, проговорил Высоцкий, – желание женщины для нас – закон. Полезай вниз, принимай.
И вот я уже на первом уступе, и Высоцкий передает мне с рук на руки свою дорогую и побед-но улыбающуюся ношу. В глазах Марины скачут бесенята. Я близко вижу ее лицо и удивляюсь полному отсутствию традиционной женской косметики. С такого лица, как говаривали встарь, только воду пить…
Тем временем Высоцкий прыгает на следующий уступ и теперь уже я передаю ему Влади, которая крепко обнимает мужа за шею, а потом закрывает ему ладошкой глаза.
– Марина, упадем… Грохнемся прямо на этот XI век, – глухо говорит Высоцкий жене, но та в ответ только счастливо смеется.
И вот мы внизу. Я объясняю, что двойная дубовая стена острокола сгорела во время неизвестных нам драматических событий. Свидетельство тому не только пожар, но и железный наконечник стрелы, который вонзился в бревно.
– Ну, неужели это все из XI века? – удивляется Влади. Высоцкий, поддерживая молодого аспиранта своим авторитетом, говорит, что если ученые люди что-то утверждают, этому надо верить. Я смотрю на него с благодарностью.
– А можно я возьму себе на память уголек? – спрашивает Влади и прячет в сумочку необычный новогрудский «сувенир».
Проделываем обратный путь таким же манером – передаем Влади с рук на руки. Веселое на-строение Марины передается Высоцкому. Он уже как бы с неохотой отдает мне в руки свое со-кровище. А что уж говорить про меня… Мне его возвращать тоже не очень хочется…
Выбираемся все из раскопа. Высоцкий отряхивает брюки, улыбается. Видно, что каприз красавицы-жены все же исполнил не без удовольствия.
– А мне говорили, что где-то недалеко есть у вас прекрасный замок Мир. Володя, я бы хотела его посмотреть, – делает Влади новое неожиданное предложение.
Я объясняю, что это не очень близко, но если действительно созрело такое желание, то я го-тов с удовольствием исполнить роль гида. Высоцкий решительно качает головой:
– Нет, нет, Мариночка. Мы сейчас этого сделать не можем. Нам надо ехать. Как-нибудь в другой раз, – и он, поворачиваясь ко мне, говорит:
– Спасибо за интересный рассказ. Все было очень мило. – Жмет мне руку. Рука крепкая, емкая, мужская. Лихорадочно соображаю, что неожиданные гости сейчас исчезнут и надо хотя бы попросить автограф. Быстро вытаскиваю из полевой сумки какой-то конверт, подаю Высоцкому, прошу расписаться. Владимир пишет: «Всегда находите интересное». Ставит ударение в слове «находите» и расписывается. Оставляет свой автограф и Влади.
Мы прощаемся… Смотрю на Высоцкого. Лицо открытого, доступного человека. Прямой взгляд умных глубоких глаз.
– А в Мирский замок как-нибудь в другой раз, – улыбаясь, говорит он и еще раз крепко жмет руку. Хлопают дверцы «Волги», и машина исчезает.
В тот раз Новогрудчина подарила гостям день отдыха, который закончился на дальнем хуторе, где их ждало радушие простой крестьянской семьи. Они пили свежее молоко, ходили в ближний лес, спали на сеновале. А назавтра Высоцкий напел для фильма «Сыновья уходят в бой» не-сколько своих новых песен. К сожалению, пел их в картине другой человек. Чиновники от кино сочли голос Высоцкого неблагозвучным…
Я часто бываю в Новогрудке. Подолгу стою на краю замковой горы над своим старым раско-пом, давно поросшим травой, вхожу в проем бойницы каменной башни, где все чудятся мне фигуры Высоцкого и Влади.
На высокие замковые башни любят садиться аисты. В одном из них, наверное, бессмертная душа Владимира Высоцкого. Иначе не написал бы Булат Окуджава:
Белый аист московский
На белое небо взлетел,
Черный аист московский
На черную землю спустился.
Спасибо за все, Белый аист!"
Петровский:
"В конце шестидесятых Высоцкий часто удирал из Москвы к Виктору Турову. В одну из их встреч фотограф киностудии Гедранович сделал много фотографий. Дело происходило летом 1969 года в деревне Литовка на Новогрудчине. Там была заброшенная изба, где снималось много сцен для картины "Сыновья уходят в бой".
Туров:
"Еще я хочу остановиться на том, что Высоцкий мог действительно написать песню где-то за двадцать минут. Такое действительно могло быть, потому что я знаю, что в тот же приезд в Ново-грудок буквально за сутки были написаны две песни, которые мне кажутся одними из лучших у него. Это "Песня о друге" и "Почему все не так". Произошло это буквально у меня на глазах. Мы сидели у костра, зашел разговор о песне, была предложена только тема. Вот, пожалуй, и все. Поговорили еще о чем-то, и пошли спать. А утром он уже спел нам песню".
Ганкин:
"Там они прожили дней десять, потом вернулись в Новогрудок, чтобы записать песни Высоцкого к фильму. Запись делалась в помещении районного Дома культуры. Неизвестно, как молодежь Новогрудка про это узнала, но Дом культуры окружили поклонники Высоцкого. Их собралось так много и увлеченность событием была настолько бурной, они так атаковали парадный вход помещения, что Высоцкого и Марину Влади пришлось тихо вывести на улицу черным ходом".
Запись в Новогрудском доме культуры осуществлял звукорежиссер Веденеев Николай Михайлович. Очень долго у коллекционеров записей Высоцкого она носила название «Бакк-4».
Веденеев:
"Высоцкий приезжал с Мариной в Слоним. Вызвал Туров для записи песен. Были дня три. Записывали на студийный магнитофон на широкую пленку под гитару в клубе. Присутствовало человек семь. Затем перевели запись на бытовой магнитофон, 9я скорость. Оператор один распро-странил эту запись – пошли изымать органы пленки".
Туров:
"Как всегда, во время съемок бывают какие-то паузы. И в одну из них мы с Володей, поскольку натуры были увлекающиеся, азартные, выпросили у рыбнадзора моторную лодку. А там, со-всем недалеко, в Неман впадает красивейшая маленькая речка Береза. И вот мы втроем – Володя, Марина и я – поднялись по Неману вверх и вошли в эту Березу. А чуть дальше располагалась удивительно чистенькая, аккуратненькая деревенька с удивительно добрыми и красивыми жителями. Это были полуостровитяне, отрезанные с одной стороны болотом, с другой – речкой. А на том берегу Березы начиналась Налибокская пуща. В этой деревеньке меня уже знали, я раньше здесь кое-что снимал, и, так сказать, в знак признательности нам подарили бутылку чисто нашего доброго житного самогона, большую луковицу, кусок белорусского сала и буханку домашнего печеного хлеба. Сели на бережку.
Это были счастливые мгновения, когда в жизни, кажется, что все хорошо, когда душа и сердце чистые, когда не хочется думать о плохом. Володя тогда вел здоровый образ жизни, был, так сказать, в полной «завязке», и нам с Мариной пришлось вдвоем немножко выпить этого самого-ну. И тут случилась поразительная история, будто бы по заказу! На противоположном песчаном берегу мы вдруг увидели бегущую лису. Она остановилась и безмятежно посмотрела на нас. Мы ее не пугали, она пришла к нам как праздник, как дар божественной природы, как чудо живой жизни. Такое запоминается надолго! И потом мы решили, что будем хотя бы раз в два года собираться здесь, на Новогрудчине. И встречаясь позже, мы говорили друг другу: «Ну, скоро поедем, скоро поедем! Ну, вот-вот». А «скоро» это, как часто, к сожалению, бывает, так и не пришло"…
Штутин:
"А в Москве поднялся шум. Пропала Марина Влади с детьми. Детей мы определили в пионер-лагерь, а Володя с Мариной отдыхали. А обнаружили их очень интересно. Однажды мы обедали в местном ресторане: Туров, Марина, Володя, Роберт Мирский и я. Там работала официантка Зоя, которая собирала фотографии актеров. И вот она узнала Марину: «Ах, пани, Вы же «Колдунья», подпишите фотографию». А местный швейцар начал выступать, вот, мол, нашли знаменитую актрису. Володя с ним чуть не подрался. А к этой Зое на выходные приезжал брат из Минска, который работал в милиции. И вот приезжает он и видит на столе знакомое фото, а им в милиции по-казали. Смотрит, а там даже число стоит. Как? Где? «А здесь у нас киношники снимают». Схва-тил этот милиционер фото, на мотоцикл – и в Минск. Приезжает спецгруппа. Гостей наших просят уехать. Оказывается, что Марина – иностранка, а там, где мы снимали, стояла ракетная часть. Турову и Жуку объявили строгий выговор, Емельянова, парторга, даже хотели исключить из партии. Все это за то, что не доложили в органы".
Туров:
"Но самым интересным, а точнее, дурацким, оказался ее финал. Через некоторое время мне позвонили из КГБ и попросили о встрече. Встретились на киностудии, где меня как мальчишку отчитали за то, что я, оказывается, завел иностранку в расположение советских ракетных войск. Боже мой, кому могло прийти в голову, что там ракеты! Для нас троих дороже всего была вот та лиса, которая неизвестно почему пришла к нам на встречу. Какие, к черту, ракеты! Радость жизни, счастье жизни и красота бытия – вот что было для нас самым главным, самым важным, самым необходимым!..
…
Когда снимали картину «Сыновья уходят в бой», наши звукорежиссеры сделали очень профессиональную запись песен Володи, и не только тех, что вошли в фильм. Естественно, я попросил сделать на киностудии «Беларусьфильм» для меня копию, так сказать, для домашнего пользования, а оригинал, как и полагается, сдали в фонотеку… Дело в том, что поскольку все это было соблазнительно, некоторые сотрудники киностудии потихонечку всякими правдами и неправдами переписали этот оригинал, песни Высоцкого стали появляться не только на съемочных группах и киноэкспедициях, но и на рынках. И когда меня спросили об этом чекисты, я сказал, что да, у меня есть копия и что в силу моей профессия имею право на эту запись. Разумеется я ее не распространяли ни одному человеку не предоставлял даже на короткое время… Я сказал, если хотите, приходите ко мне домой. Из нашей фонотеки, правда, эту запись изъяли, кого-то там на-казали"…
Чем еще оказалась знаменитой эта неделя, проведенная в гостях у киногруппы. Владимир Высоцкий сочинил не только две военных песни, но и родилась задумка для песни «Лирической». «Здесь лапы у елей»… Уже в наше время в журнале … был опубликован рассказ об этой песне и якобы посвящена она…
Сам Высоцкий мог одну и туже песню посвятить в какой-то момент находившемуся рядом человеку. Что же касается «Лирической», то ее содержание не вызывает сомнений в том где была рождена и кому посвящена. «Я не зря в том лесу партизанил» - такие строки могли родиться только в Белоруссии. Этой песне повезло больше других, т.е. в 1973-м году она была издала фирмой «Мелодия» на пластинке.
Следующая публикация
Нет комментариев