Мачеха

Мамка ушла внезапно.
Он, Витька, даже не понял как.
Только была весёлая, зацеловывала Витьку, играла с ним, а тут раз... похудела, лысая, улыбается тихо огромными своими глазами, наказывает Витьке жить хорошо, по - человечески и вмиг мамки не стало.
- Сиротка,- шепчутся бабки, - што с им будет теперича? Клавдея-то тоже уже в годах, хде уж ей с мальчонкой справиться?
Охо-хо, грехи наши тяжкие, ить молодая Катерина какая была, а вот гляди- кася, никого не щадит болезня эта проклятущая.
Бабки начали плакать, а Витька ничего не мог понять, он таращился на стол, где в большом, продолговатом ящике, оббитом красным и чёрным материалом, с бумажкой на лбу, лежит кто -то, очень сильно похожий на мамку.
- Иди, иди малыш, попрощайся с матерью -то, ох на беду ты родился, сироткаааа.
- Чего это он сиротка, - говорит скрипучим голосом бабушка Клава, - у него родной отец имеется.
Бабки примолкли конечно, глаза в пол, бабу Клаву боялись, за её крутой нрав Боярыней называли за глаза, а может и не за нрав вообще, может по фамилии, Боярынцева она была.
Но то что побаивались бабушку, то точно.
Конечно, как и другие мальчишки и девчонки, у Витьки тоже был отец, да только не видел он его никогда.
Мамка рассказывала что приезжал, когда Витька маленький был, а больше его и не было.
Потом они поехали далеко за деревню, на кладбище.
Тогда как увидел Витька яму разрытую, так и начало до него доходить, что там мамка его, в ящике том и что сейчас её в землю закопают, как заорёт тогда Витька, как бросится к мамке.
- Мамка, мамка, - кричит,- на кого ты меня оставила? На кого покинула? Как жить я буду?
- Словно взрослый голосит, - судачат старухи, - ой, миленкааай, жизнь без мамки не мёд, то без отца можно прожить, а вот без матери.
Как девять дён справили бабушка куда-то собралась.
С вечера Витьке наказала что каша будет в котелке, в печи стоять, на обед и ужин картошки пусть Витька поест с кислым молоком, а там уже и бабушка приедет.
Затопила с утра печь, велела в обед, как погаснут все до единого угольки, закрыть вьюшку, если холодно будет, то на печь залезть, да тулупом дедовым укутаться, бабушка к ночи всё одно обернётся.
- Не забоишься? А то может к Анатольевне тебя отвести, а?
Бабушка знала что Витька не любит и боится Анатольевны, она заставляет учить его странные стихи, которые называет молитвы и целовать тёмные доски с нарисованными там людьми, нет уж, Витька дома с Мурзиком посидит лучше.
К тому же бабуля сказала что к вечеру обернётся.
Ещё через неделю, чистому, умытому, подстриженному Витьке, тихо сидящему на стуле посредине горницы, давала бабушка наказы.
- Ты, Витюшка, главное не боись, не будь тюнтей.
Мачехе спуску не давай, так мол, и так, я к отцу родному приехал, а не к тебе мол, и ты мне не указ.
Я Витюшка сама с мачехой росла, знаю как это.
Что только не было, и из-за стола меня вышвыривала, и по рукам била, когда за лишним куском хлеба тянулась, и отцу напраслину возводила, что мол ледащая я, только жру да, сплю.
Ой намаялась, бежала замуж, едва пятнадцать исполнилось, лишь бы сбежать из того пекла.
- Ты на всяк случАй, хлеб, сухари суши, я наволоку тебе дам, ты в ту наволоку клади, да прячь, прячь. Чтобы голодом не сидеть, ох милааай были бы силу у бабушки, нешто бабушка тебя отдала бы, ииии, касатик ты мой.
Плачет бабушка, текут слёзы по коричневым, морщинистым щекам её, трясётся всем худеньким, старушечьим телом, прижимает к себе плачущего Витьку.
- Баба, бабинька, не отдавай меня мачехе, я не хочуууу. Я слушать тебя буду, я дрова заготавливать в лесу с дедом Никишкой буду, я учиться в школе на одни пятёрки буду, бабааааа, ууу, - захлёбывается слезами мальчишка,- баба...
- Миленькай миленькай, да рази я...да не отдадут тебя, старая я, охохонюшки, я ить не бабушка тебе, Витюша, а прабабушка. Я, мамку твою, Катерину вырастила, тебя вынянчила, золотко ты моё, внучечек ты мой ненаглядный.
А потом приехала большая светлая машина и забрали Витюшку в город.
Ох, и тяжело ему было.
Отец, не смотря в глаза Витюшке, сказал что теперь будет Виктор, так и сказал, Виктор, жить с ними. С отцом Витюшкиным, Владимиром Ивановичем и его женой, Марией Николаевной.
Целую неделю Витюшка боялся из комнаты выйти, плакал тихонечко, да в окно глядел, всё ждал что бабушка вдруг за ним приедет.
Позовут есть его, а он качает головой, не хочу мол. А ночью проберётся на кухню, хлеба стащит, да воды.
Поест хлебушка немного, а остальное на сухарики, на батарею положит горячую, они и высохнут за ночь, а утром в наволоку, что бабушка дала, положит и под матрас спрячет.
Мачеха нашла, отцу показала, тот так строго на Витюшку смотрел, Витюшке так стыдно было.
- Виктор, разве мы тебя не кормим, ты брат, что это такое выдумал? Садись со всеми за стол, кушай сколько хочешь.
Начал Витюшка со всеми к столу выходить, да только сухари сушить не перестал, стал прятать просто получше.
Витюшка плакать перестал, но всё так же дичился, боялся что сейчас мачеха свой характер и покажет, как дааст Витюшке по рукам, или за волосы из-за стола вытащит и выбросит на улицу, на мороз.
Приезжали тётя Оля и дядя Степан.
Тётя Оля что-то шептала Марии Николаевне, вроде зачем взяли Витюшку, а дядя Степан весело подмигнул и подарил пистолет, и книжку с картинками.
Настало лето, Витюшка тихонько во двор стал выходить, там с ребятами познакомился.
С мачехой никак не контактировал, только она спросит что-то, Витюшка весь сожмётся, голову в плечи втянет и молчит.
А тут ещё Васька, друг новый, сказал что мачеха у Витюшки змея, потому что папку из семьи увела, он Васька точно знает, у него тоже змея - мачеха папку из семьи увела.
Так он, Васька, по наущению мамки, когда папка его забирает, он тихонько пакостит мачехе.
То туфли ей исцарапал вилкой, то порвал юбку, то в суп уксус налил, она орёт, папке жалится, а Васька глазами хлопает и плачет, что это не он, что она специально. У папки с мачехой скандал, а им с мамкой радостно, так и надо этой змее.
- Вернулся папка, добили мы его с мамкой,- говорит весело Васька.
- Куда вернулся, -не понял Витюшка
- Домой вернулся, к нам с мамкой, - говорит Васька. - Только опять ушёл, ну как ушёл, мамка выгнала его. Пить начал, драться. Мамка и выгнала.
Пришёл Витюшка домой, взял и гвоздём на улице найденном, исчеркал все туфли этой...мачехе...Спрятал гвоздь в карман, а туфли в шкаф поставил.
Вечером пошёл мыться, снял штанишки, а гвоздь выпал и покатился, зазвенел по кафельному полу. Мачеха подняла его, посмотрела.
- Витя, - спросила тихо, - он нужен тебе?
Витюшка голову в плечи вжал и молчит, так ему стыдно стало вдруг.
А потом мачеха туфли эти надеть захотела , а они...
- Что это, Маша? Вроде гвоздём исцарапаны? - спросил отец.
Втянул Витюшка голову в плечи, вот сейчас начнётся, думает. И зачем он этого дурацкого Ваську послушал...
Она ведь ни разу плохого слова ему не сказала, и из-за стола не выгоняет, еду всё подкладывает, красивые рубашки к школе покупает, линейку, тетради и карандаши...
- А я тебе говорила, Володя, что там гвоздь в шкафу торчит, давно говорила, ты всё никак не убирал его, вот и результат...
- Где этот гвоздь? Сейчас я его вытащу.
Побежал отец к шкафу.
- Ха, проснулся, его уже давно...Витя вытащил.
- Виктор? - удивился отец.
- Да, Виктор! Наш Виктор!
А Витюшке вдруг так тоскливо и стыдно стало, что побежал он в свою комнату, забился в угол на кровати и дал волю слезам. Опять к столу не вышел, так стыдно, горько и тоскливо мальчику никогда не было.
А на второй день оказывается у Витюшки был день рождения, проснулся он, а на столе подарки стоят, как мама делала.
Это был сон, понял Витюшка...
- Мама, мамочка...
В комнату заглянула мачеха.
- Витенька, с днём рождения, мальчик мой.
- Спасибо, - тихо сказал Витя и сел в кровати опустив голову.
Подарила мачеха Витюшке много полезностей к школе и конфеты в коробке, и рубашку красивую, и свитерок, что сама связала.
На день рожденья отец машинку большую подарил и портфель, что ранец называется, тётя Оля зайца подарила плюшевого, кеды, как у взрослого и шапку с ушами, дядя Степан подарил автомат игрушечный, на батарейках, нажимаешь на курок, а на конце лампочка красная горит и звук такой, тра-та-та-та, ещё пенал подарил специальный, готовальня называется, отец сказал что в школе нужен будет.
Осенью Витюшке идти в первый класс.
А ещё...Вот это подарок, так подарок, к Витюшке приезжала бабуля его любимая, бабушка Клава.
Носки ему привезла, варежки и шарф колючий, сама связала. Всё пытала Витюшку, ласков ли отец с ним? Не забижает ли мачеха.
Витюшка головой машет, нет мол, всё хорошо.
А вскорости поехали они с папой и мачехой, к бабушке в деревню, не стало бабушки. Отец с мачехой похороны ей делали, кроме Витюшки никого и не было у бабушки.
- Дом -то продавать будете, али как, - интересуются старухи.
-Нет, - говорит отец, - это Витино наследство, вырастит и решит что с этим добром делать, а пока будем приезжать как на дачу, ребёнку воздух нужен.
Ходили отец с Витюшкой и к маме.
- Вот Катюша, Витя со мной, не переживай там... и прости меня, милая.
Вот так получилось, брат Виктор, что не смог я тебя растить, пока малышом был...
- Потому что к ней ушёл?- тихо спросил Витюшка.
- Нет, - отец покачал головой и посмотрел задумчиво на Витюшку, - вырастишь, поймёшь.
Молча ехал Витюшка домой, смотрел в окно и вытирал слёзы, не стало бабушки, остался он один на всём белом свете.
Васька рассказал Витюшке, что мамка нового мужика нашла, он мамку бьёт, Ваську обижает. Папка опять с той сошёлся, теперь его Ваську, к себе не берёт уже, так в парке погуляют и всё...
Пришёл Витюшка домой, а мачеха сидит на стуле, бледная такая. Он руки помыл и на кухню прошёл, сел тихонечко и сидит, а она сидела, сидела и падать вдруг начала.
Ох, и напугался Витюшка, думал что всё, умерла мачеха – как мама и бабушка. Как заорёт, как упадёт перед ней на коленки, тягает из стороны в сторону и плачет
- Мама, мамочка, - кричит, - просыпайся, просыпайся, не умирай, мамочка.
На его крик соседка прибежала, хорошо дверь была не закрыта, скорую вызвали и увезли мачеху Витюшкину.
Отец прибежал с работы, схватил Витюшку в охапку, а тот кричит, плачет, захлёбывается
- Папка, папочка, она умрёт, мама умрёт, как та, моя родная мама, как бабушка, её в землю закопают.
Едва успокоил отец Витюшку, а утром поехали в больницу.
- Мама...мама...
- Я здесь сынок, - не открывая глаз, говорит мама Маша.
- Ты не умрёшь?
-Нет конечно, ты же у меня ещё такой маленький.
-Не умирай, мамочка, пожалуйста.
Пошёл осенью Витюшка в первый класс, держа за руку маму и папу, счастливыыыыый.
Ночью приснились ему мама Катя и бабушка.
И только когда подрос Витюшка, то понял что Оля и Степан, не тётя и дядя. а брат и сестра его, родные по папе.
Даже спрашивать не стал у папы и мамы как так получилось.
Решил что не к чему прошлое ворошить.

Окно

Автор: А. Цыпкин

Иногда так ошибешься в человеке, что потом еще долго приходишь в себя. Интересное, кстати, выражение, задумался однажды противоположно ли оно по смыслу фразе: «выйти из себя». Так или иначе — поколебал тот случай мою бесконечную уверенность в способности разбираться в людях.
Но по порядку. У этой истории даже имеется пролог, чуть ли не длиннее самого повествования.
Самые счастливые люди встречались мне на вокзале. Они вскакивают в последний вагон «Сапсана» за миллисекунду до отправления. Чаще всего у них одышка, дрожь в коленках, пот фонтаном и выражение абсолютного умиротворения на лице.
Даже самые отъявленные аристократы, если их никто не видит, как зайцы скачут по вокзалу, когда опаздывают на поезд. Смотришь, вроде человек, а на самом деле заяц с чемоданом, чаще — с двумя. В момент прыжков, он обещает: себе 1) пойти на спорт;. 2) всегда выходить заранее; 3) купить ботинки поудобнее.
Но это все в будущем. А сейчас он бежит изо всех своих скудных сил и, когда успевает, то нет его счастливее. Даже если цель поездки — развод, похороны, увольнение или теща. Оргазм вбежавшего в последний вагон.
Итак, я именно в этом состоянии. Отхрипевшись на бортпроводницу, я поплелся в свой вагон. Прихожу. Рядом со мной сидит парнишка лет восьми-девяти. Как только я обозначил свое присутствие, его бабушка обозначила свое, одновременно спросив и приказав:
— Молодой человек, вы не возражаете, если мы с дочерью посидим рядом, поговорим? А вы на мое место садитесь, пожалуйста. Спасибо.
Пассажирка закончила со мной и дала распоряжения внуку.
— Митя веди себя тихо, дяде не мешай, слушай книжку. Нам с мамой поговорить надо.
Я был готов ехать даже стоя, поэтому оккупацию своего места не заметил бы в любом случае, и, разумеется, согласился. Бабушка мне не понравилась. Она мне напомнила фильм «Пятый элемент», в котором чудище натянуло на демоническую голову благообразное человеческое лицо. Глаза все равно выдавали мерзость, а кожа ходила ходуном. Женщина была объемная, с мощными руками, шеей — ошибкой скульптора, и мелкими глазами за мелкими очками. Мне в какой-то момент показалось, что у нее раздвоенный язык и третье веко. Никакая она не бабушка. Бабка. Не хотел бы я оказаться на месте Мити или Митиной мамы. В последствии я понял, что они со мной согласны.
Митина мама сидела у окна с потухшим лицом и сцепленными руками. Куцая, худенькая, какая-то заброшенная и безжизненная. Мне показалось, в ее глазах была мольба не соглашаться, когда бабка со мной договаривалась. Повторюсь, реально никто со мной не договаривался, просто известили. Вежливо. Как хороший палач.
Итак, мы расселись. Через минут пять я понял, что за важный разговор. Бабка при рождении проглотила рупор и как бы я ни хотел избавить себя от ее болтовни, все равно погрузился в семейные проблемы моих соседей.
Митиного папу хаяли. С беспощадной любовью настоящей тещи. Исходя из слов бабки-змеи, ее зять был убийцей Леннона, Графом Дракулой, Шариковым и футболистом сборной России в одном лице. Ничтожество и монстр, бабник и социопат, ужасный, равнодушный отец и в тоже время, плохо влияющий на Митю (так как слишком сильного его любит своей паскудной любовью). Мало зарабатывающий, но слишком много работающий. Я бы хотел таким родиться. Абсолютно все недостатки собрались в одном человеке. Жалкие возражения дочери глушили динамитом.
— Что ты о мужиках знаешь?! Я вон сразу поняла, что твой отец скотина, а то бы так и жила с ним.
— Давай о папе или хорошо или никак. Мам, я прошу тебя.
— Нет уж, пусть и там все слышит!
Думаю, несчастный мужик отправился в мир иной именно по причине бабкиного замечательного характера. Наслушался, так сказать. Но это всегда наш собственный выбор. Всегда.
Митя в какой-то момент снял наушники и тоже прислушался к разговору. Ему было больно. Он пронзительно смотрел на меня, как бы пытаясь сказать: «Это все не так». Но не решался. Кроме этого паренек был простужен и периодически чихал. После каждого чиха бабка вставляла свое, с позволения сказать, лицо в проем между креслами и с удовлетворением маньяка в анатомичке чавкала: «Вот правду говорю», — и продолжала свой выпуск программы «Пусть говорят». Митя сдерживался, чихал внутрь себя, но иногда звук вырывался, и вновь жаба светилась радостью, легитимизируя наброс волею высших сил. Митя видел в своем чихании какое-то предательство отца, он после каждого появления бабки взглядом извинялся передо мной, мол: «Не правду говорит, не правду!»
Каждый безголосый крик сокращал жизнь будущего взрослого Мити, выжигал ему сердце, делал неврастеником, иссушал душу, а вот бабка, уверен, прибавляла еще год к своему очень полезному земному существованию. В какой-то момент мальчик усилием воли справился с рефлексом и затих. Бабка пару раз взглянула в щель крысиными глазками, проверяя, где застряла ее эзотерическая поддержка, но огнемет не выключила.
И тут я тоже вдруг захотел чихнуть. Не знаю, что со мной произошло. Может аллергия, может за компанию, но я начал набирать в легкие воздух, морщить лицо, характерно моргать, практически выстрелил и… увидел Митино лицо. Он умолял не делать этого, не участвовать в травле его отца, себя сдержать он-то смог, а меня-то как! В его глазах застыла беспомощность и какая-то безнадежность. Весь мир был против маленького мальчика. Я понял, что если подставлю паренька, то не прощу себя. Никогда я еще не замораживал воздух внутри носоглотки. Мне казалось я сейчас лопну, неразорвавшийся снаряд крутился волчком у меня голове, и я ждал, когда мозги разлетятся по вагону. Глаза вылезли из орбит, но мальчик так их гипнотизировал, что вдруг все прошло. Я расслабился. Мы оба улыбнулись. Мы ее победили. Не будет ей поддержки! Наша взяла!
И тут какая-то с*ка слева чихнула.
Старуха чуть ли не заорала: «Правду говорю». Я и Митя оба стали искать подонка, но он затихарился и больше не издавал ни звука. И правильно. Убил бы.
Через некоторое время мокрая от слез дочка\мама пошла в туалет. Она с тоской посмотрела на Митю, но не стала брать его с собой. Мальчуган заплакал. Завыл, точнее. Тихо так, заскулил, чтобы бабушка не услышала, наверное. Мне показалось, что слезы прожгут его сидение.
Я сидел с комком в горле. В голове стучало: «Что же ты делаешь сволочь, что же ты делаешь…..» Вспомнилось, что один раз уже повторял эти слова.
Не помню какой год. Я радостно живу на Караванной под самой крышей. Эх, было хорошо. Караванная. Крыша…
Еда квартиру не любила, и поэтому я периодически спускался в окружные шалманы с целью добычи мамонта. В соседнем доме располагался паб и там я регулярно убеждал себя в полезности для моего здоровья пива с сосисками. Кабачок невеликий, завсегдатаи узнавали друг друга в лицо и вскоре я познакомился с Бинго. Бинго получил свое прозвище за то, что постоянно говорил «Бинго». Даже когда ему приносили 0,5. Если честно, я забыл, как его звали в реальности. Да это и не важно. Он был выше меня, уже в плечах и шире в мыслях. Бинго рассуждал столетиями. Как-то мы пили в рюмочной на Пушкинской:
— Вот меня интересует, Пушкину сейчас важно, что он наше всё или нет? Нет, ну правда, вот он там сидит бухает с Дантесом.
— Почему с Дантесом?
— Ну а с кем еще ему бухать? Не с женой же. Дантес о нем всю жизнь думал, самые близкие люди, если не брать в расчет дуэль, но кто старое помянет?..
— Разумно.
— Так вот, бухает он с Дантесом, и тут им новости от нас утренние, мол Пушкин супермен, а Дантес скотина. Мне вот любопытно, это имеет для них какое-то значение или нет?
— Прости, а почему ты так паришься из-за этого?
— А ты не догоняешь?
— Нет.
— Это же сильно упрощает мою жизнь. Если Пушкину там все равно, то мне уж подавно можно не напрягаться в попытках оставить след.
Бинго залпом убрал очередную сотку. Я воздержался. Мне стало вдруг неуютно от этой темы.
— А ты хочешь оставить след?
— Я начал об этом задумываться.
— Давно?
— С утра.
— Тяжелое утро было?
— Утро легкое, только если ты зря живешь. У нормального человека утро должно быть тяжелым. Да нет, утро было обычное. Деда тут встретил. Хочу комнату свою сдать, вот он меня и грузанул.
Я удивился. Бинго жил в отличной двухкомнатной квартире в соседнем со мной дворе. Она ему досталась от бабушки, и для двадцатипятилетного историка, рухнувшего в менеджеры какой-то бессмысленной конторы, такая жилплощадь должна быть пределом мечтаний.
— В смысле свою квартиру сдать?
— Нет, есть маза именно сдать комнату.
— Чтобы с тобой кто-то жил? На хрена?
— Да ты понимаешь, тут какое дело, иду я домой, а во дворе дед гуляет. Приличный такой в пиджаке, очках и с палочкой. Видит меня и спрашивает: «молодой человек, вы не в курсе, здесь никто квартиру не сдает во дворе?» Я сначала мимо ушей пропустил, а потом решил, дай разузнаю что к чему. Подумал, может сдам свою хату, но выяснилось, что деду квартира нужна на несколько часов днем. Ну женат он, я так понял, завел зазнобу. Судя по всему, отель дорого, а квартирка моя в самый раз.
— Так и сказал?
— Ну я спросил: «Из-за бабы?» Он говорит: «Да». Вроде как она тут рядом бывает и так всем удобнее. Просил не болтать.
— Ты не болтаешь, как я погляжу.
— Ой, да хорош тут мне дворянина включать, кроме тебя никто не знает. Вот всем интересно, с кем там у деда роман. Короче, подумал я, а чего мне комнату-то не сдать днем, и деньги не лишние и деда осчастливлю. С работы успею свалить еще. Мы с ним так умеренно выпили, все обсудили, как говорит наш начальник, «вин-вин ситуэйшн».
— А почему в итоге ты про след-то заговорил?
Бинго нахмурился, как будто я ему напомнил о зубном.
— Да мы с дедом разболтались у меня на кухне, когда квартиру показывал. Он какой-то ученый советский. Все разумеется накрылось, но где-то есть завод, на котором что-то работает, что он придумал. И я так понял, хреновина эта переживет и деда, и нас с тобой, потому что, разумеется, с тех пор ничего не поменялось на заводе. Так он гордится, что помимо детей оставил след. А я что оставлю? Ну хорошо, если детей, а в остальном, судя по нынешней ситуации, след будет, как от укуса комара: краткосрочный, но раздражающий. И тут мне показалось: выход есть. Если на том свете мне след не нужен будет, то на этом я как-нибудь с собой договорюсь. А вот если выяснится, что мне и там этот дед с вопросами своими неприятными являться будет, то как задним числом след нарулить? Поэтому я и напрягаюсь с утра. Завтра, думаю, работу по этой причине пропустить.
Я сразу решил, что не надо мне с таким дедом встречаться. Очень вредный для спокойной жизни человек. Тем не менее, однажды пересеклись. Эти минуты я запомнил на всю жизнь.
Как вы понимаете, Бинго сдал распутному дедушке одну из своих комнат. Борис Сергеевич устраивал любовь раза два-три в неделю, чаще всего в одно и тоже время. Предупреждал заранее о визите и оставлял после себя идеальный порядок. Нам даже как-то становилось стыдно за собственную расхлябанность и бардачность. Присутствие деда мы опознавали по вымытым чашкам, иногда бокалу, какой-то новой еде в холодильнике и открытым занавескам на кухне. Более всего нам хотелось выяснить, кто-же его избранница. Ну как так?! Палочка, очки и три раза в неделю. До подглядывания опуститься мы не посмели, но судьба решила все сама.
Борис Сергеевич был до предела педантичен и если предупреждал, что покинет обитель в шесть, то в шесть ноль одну можно было заходить в пустую квартиру. Мы с Бинго на теме следов в истории очень подружились и все чаще заменяли паб либо его, либо моей кухней. И вот как-то условно в шесть тридцать идем мы к нему в квартиру, зная, что дедушка полчаса как должен уехать. С нами в парадную заходит миловидная женщина лет тридцати, обычная такая, не описать иначе кроме как прохожая. Поднимаемся по лестнице и выясняется, что мы в одну квартиру. Сцена немее не придумаешь.
Мы тут же начали нагло изучать объект любви нашего жильца. Нет, ну прям хороша. И главное — никаких стеснений. Лицо даже не изменилось, когда мы встали у одной двери. Мы уже хотели как-то свалить, ну мало ли ошибся со временем Ромео, но не успели. Дверь открылась. Борис Сергеевич был в расстегнутой рубашке, бледен и измучен.
— Верочка, спасибо что приехала. Мальчики, простите, что задержался. Сейчас мне укол сделают, и я уйду. Извините, нехорошо стало. Да вы проходите в кухню.
Борис Сергеевич был один. Только стакан воды на столе.
— Борис Сергеевич, убьет это вас когда-нибудь. Ну я же вам уже сто раз говорила, так нельзя. Старый вы для таких волнений.
Мы тоже подумали, что как-то не очень изобретатель выглядит. Пора заканчивать с любовью. И тут же решили сами отжигать, пока вот такая с иглой не придет с того света вытаскивать.
Вера достала какие-то таблетки, штуку для измерения давления, шприц и увела деда в спальню. Вскоре они вернулись.
— Борис Сергеевич, всё. Хватит. Запрещаю как врач и как друг. Умрете прямо здесь, сгорите, а вы ей еще нужны, как-нибудь все образуется.
Борис Сергеевич опустил голову.
— Ну дай я последний раз и пойду…
Он подошел к окну, стоял без движения минут пять, смотрел куда-то во двор, хотя я не очень понимал, что там такого интересного.
Я тихо спросил Веру:
— Куда он смотрит?
— Можно я расскажу, Борис Сергеевич?
Дед посмотрел на нас печально-счастливыми глазами и разрешил:
— Да, теперь уж можно, все равно уезжаю.
— Внучка там его гуляет. У вас детский сад во дворике. Вот он и приезжает на нее смотреть. Родители так развелись, что их с бабушкой к внучке не пускают, только с судебными приставами, и каждый раз мамаша придумывает, как все сорвать. Вот он и ездит сюда все время. Сидит часами и смотрит, и смотрит…
Я никогда не слышал до этого, как стучит мое собственное сердце. Стучит в каждом капилляре. И стыд… Такой тупой сверлящий стыд. Я не выдержал:
— Борис Сергеевич… Зачем же… Это же… Это же так больно…
Борис Сергеевич взглянул в окно еще раз, надел пиджак, посмотрел на нас тепло и изменил мой мир:
— Как вас зовут?
— Саша.
— Больно, Саша, в пустое окно смотреть, а в это просто тяжело. До свидания, ребята. Верочка, давайте до метро вместе дойдем.
Борис Сергеевич вышел из квартиры и больше не возвращался.
Бинго долго молчал, а потом сказал то, что жило в моей голове: «Что же вы делаете, сволочи, что же вы делаете….»
Каждый раз, проходя этот двор, я смотрю на окно. Мне кажется оно выгорело, как волосы у маленьких детей, бегающих летом под солнцем. Они не знают, откуда тепло. Да им и не важно. Тепло, и хорошо.
Ну а солнце… Солнце рано или поздно сгорит, пытаясь нас согреть.