Предыдущая публикация
ДВА СЕРДЦА.
Трагедия царской семьи глазами Марины Цветаевой и Владимира Маяковского.
МАРИНА ЦВЕТАЕВА : "Сохрани, крестьянская Россия, царскосельского ягнёнка - Алексия!"
В 1929 году Марина Цветаева сделала первые наброски к "Поэме о Царской семье". Она задумала поэму как ответ на опубликованное в СССР в журнале "Красная новь" стихотворение Владимира Маяковского "Император".
Цветаева считала Маяковского собратом по поэзии и защищала его: "Мне весь Маяковский роднее всех воспевателей старого мира..." Но стихотворения "Император" она ему простить не смогла.
В конце января 1928 года Владимир Маяковский приехал в Свердловск - через десять лет после гибели государя, его родных и близких. Председатель исполкома Анатолий Парамонов в 30-градусный мороз повез поэта по Коптяковской дороге к месту сожжения останков царской семьи.
,,Император.,,
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
Помню —
то ли пасха,
то ли —
рождество:
вымыто
и насухо
расчищено торжество.
По Тверской
шпалерами
стоят рядовые,
перед рядовыми —
пристава.
Приставов
глазами
едят городовые:
— Ваше благородие,
арестовать? —
Крутит
полицмейстер
за уши ус.
Пристав козыряет:
— Слушаюсь! —
И вижу —
катится ландо,
и в этой вот ланде
сидит
военный молодой
в холеной бороде.
Перед ним,
как чурки,
четыре дочурки.
И на спинах булыжных,
как на наших горбах,
свита
за ним
в орлах и в гербах.
И раззвонившие колокола
расплылись
в дамском писке:
Уррра!
царь-государь Николай,
император
и самодержец всероссийский!
Снег заносит
косые кровельки,
серебрит
телеграфную сеть,
он схватился
за холод проволоки
и остался
на ней
висеть.
На всю Сибирь,
на весь Урал
метельная мура.
За Исетью,
где шахты и кручи,
за Исетью,
где ветер свистел,
приумолк
исполкомовский кучер
и встал
на девятой версте.
Вселенную
снегом заволокло.
Ни зги не видать —
как на зло.
И только
следы
от брюха волков
по следу
диких козлов.
Шесть пудов
(для веса ровного!),
будто правит
кедров полком он,
снег хрустит
под Парамоновым,
председателем
исполкома.
Распахнулся весь,
роют
снег
пимы.
— Будто было здесь?!
Нет, не здесь.
Мимо! —
Здесь кедр
топором перетроган,
зарубки
под корень коры,
у корня,
под кедром,
дорога,
а в ней —
император зарыт.
Лишь тучи
флагами плавают,
да в тучах
птичье вранье,
крикливое и одноглавое,
ругается воронье.
Прельщают
многих
короны лучи.
Пожалте,
дворяне и шляхта,
корону
можно
у нас получить,
но только
вместе с шахтой.
1928 г.
У Маяковского эта поездка не могла не вызвать потрясения, но свои чувства он вынужден был спрятать поглубже. Вернувшись в Москву, сказал приятелю: "Конечно, как будто ничего особенного - посмотреть могилу царя. Да и, собственно говоря, ничего там не видно. Ее даже трудно найти..."
В советской печати не могло появиться слов осуждения расправы, свершившейся в июле 1918 года. Но, возможно, след горьких раздумий остался в черновиках? Да, эхо задушенного идеологией нравственного чувства можно расслышать в черновиках Маяковского:
Коммунист и человек
Не может быть кровожаден...
Когда в конце 1950-х эти строки опубликовали, их осудили как досадную слабость пролетарского классика: "В строчках явно не срабатывает то политическое чутье, которым Маяковский очень дорожил. Да мы, гуманисты, но гуманисты пролетарские, а не евангельские всепрощенцы..."
Цветаева считала Маяковского собратом по поэзии и защищала его: "Мне весь Маяковский роднее всех воспевателей старого мира..." Но стихотворения "Император" она ему простить не смогла.
В конце января 1928 года Владимир Маяковский приехал в Свердловск - через десять лет после гибели государя, его родных и близких. Председатель исполкома Анатолий Парамонов в 30-градусный мороз повез поэта по Коптяковской дороге к месту сожжения останков царской семьи.
,,Император.,,
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
Помню —
то ли пасха,
то ли —
рождество:
вымыто
и насухо
расчищено торжество.
По Тверской
шпалерами
стоят рядовые,
перед рядовыми —
пристава.
Приставов
глазами
едят городовые:
— Ваше благородие,
арестовать? —
Крутит
полицмейстер
за уши ус.
Пристав козыряет:
— Слушаюсь! —
И вижу —
катится ландо,
и в этой вот ланде
сидит
военный молодой
в холеной бороде.
Перед ним,
как чурки,
четыре дочурки.
И на спинах булыжных,
как на наших горбах,
свита
за ним
в орлах и в гербах.
И раззвонившие колокола
расплылись
в дамском писке:
Уррра!
царь-государь Николай,
император
и самодержец всероссийский!
Снег заносит
косые кровельки,
серебрит
телеграфную сеть,
он схватился
за холод проволоки
и остался
на ней
висеть.
На всю Сибирь,
на весь Урал
метельная мура.
За Исетью,
где шахты и кручи,
за Исетью,
где ветер свистел,
приумолк
исполкомовский кучер
и встал
на девятой версте.
Вселенную
снегом заволокло.
Ни зги не видать —
как на зло.
И только
следы
от брюха волков
по следу
диких козлов.
Шесть пудов
(для веса ровного!),
будто правит
кедров полком он,
снег хрустит
под Парамоновым,
председателем
исполкома.
Распахнулся весь,
роют
снег
пимы.
— Будто было здесь?!
Нет, не здесь.
Мимо! —
Здесь кедр
топором перетроган,
зарубки
под корень коры,
у корня,
под кедром,
дорога,
а в ней —
император зарыт.
Лишь тучи
флагами плавают,
да в тучах
птичье вранье,
крикливое и одноглавое,
ругается воронье.
Прельщают
многих
короны лучи.
Пожалте,
дворяне и шляхта,
корону
можно
у нас получить,
но только
вместе с шахтой.
1928 г.
У Маяковского эта поездка не могла не вызвать потрясения, но свои чувства он вынужден был спрятать поглубже. Вернувшись в Москву, сказал приятелю: "Конечно, как будто ничего особенного - посмотреть могилу царя. Да и, собственно говоря, ничего там не видно. Ее даже трудно найти..."
В советской печати не могло появиться слов осуждения расправы, свершившейся в июле 1918 года. Но, возможно, след горьких раздумий остался в черновиках? Да, эхо задушенного идеологией нравственного чувства можно расслышать в черновиках Маяковского:
Коммунист и человек
Не может быть кровожаден...
Когда в конце 1950-х эти строки опубликовали, их осудили как досадную слабость пролетарского классика: "В строчках явно не срабатывает то политическое чутье, которым Маяковский очень дорожил. Да мы, гуманисты, но гуманисты пролетарские, а не евангельские всепрощенцы..."
Этот снимок сделан в 1977 году - за несколько дней до того, как сентябрьской ночью скорбный Ипатьевский дом был стерт с лица земли.
К опубликованному же в "Красной нови" варианту у пролетарских гуманистов претензий не было. А завершалось стихотворение "Император" угрозой, высказанной каким-то глумливым, фраерским тоном:
Прельщают
многих
короны лучи.
Пожалте,
дворяне и шляхта,
корону
можно
у нас получить,
но только
вместе с шахтой.
Нетрудно догадаться, о какой шахте идет речь - об алапаевской, куда были сброшены великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Сергей Михайлович, князья Иоанн, Игорь, Константин, Владимир...
В 1928 году слово "шахта" звучало особенно зловеще - начался процесс по "Шахтинскому делу", где подсудимых обвиняли не только во вредительстве, но и в том, что они хотели реставрировать монархию.
"Император" Маяковского произвел на Цветаеву страшное впечатление. Ведь стихи написал не графоман, а Богом одаренный поэт, талант которого Марина искренне и преданно любила.
К 100-летию гибели царской семьи представят выставку икон эпохи Николая II
Когда в 1930-м Маяковский погиб, Цветаева написала:
МАРИНА ЦВЕТАЕВА :"Никакой державный цензор так не расправлялся с Пушкиным, как Владимир Маяковский с самим собой. Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый - поэт встал и человека убил..."
К опубликованному же в "Красной нови" варианту у пролетарских гуманистов претензий не было. А завершалось стихотворение "Император" угрозой, высказанной каким-то глумливым, фраерским тоном:
Прельщают
многих
короны лучи.
Пожалте,
дворяне и шляхта,
корону
можно
у нас получить,
но только
вместе с шахтой.
Нетрудно догадаться, о какой шахте идет речь - об алапаевской, куда были сброшены великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Сергей Михайлович, князья Иоанн, Игорь, Константин, Владимир...
В 1928 году слово "шахта" звучало особенно зловеще - начался процесс по "Шахтинскому делу", где подсудимых обвиняли не только во вредительстве, но и в том, что они хотели реставрировать монархию.
"Император" Маяковского произвел на Цветаеву страшное впечатление. Ведь стихи написал не графоман, а Богом одаренный поэт, талант которого Марина искренне и преданно любила.
К 100-летию гибели царской семьи представят выставку икон эпохи Николая II
Когда в 1930-м Маяковский погиб, Цветаева написала:
МАРИНА ЦВЕТАЕВА :"Никакой державный цензор так не расправлялся с Пушкиным, как Владимир Маяковский с самим собой. Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый - поэт встал и человека убил..."
Весть о гибели Маяковского застала Цветаеву в работе над "Поэмой о Царской семье". Вот что Марина Ивановна сообщала в одном из писем: "Сейчас пишу большую поэму о Царской Семье (конец). Написаны: Последнее Царское - Речная дорога до Тобольска... Предстоит: Семья в Тобольске, дорога в Екатеринбург... Не нужна [поэма] никому. Здесь не дойдет из-за "левизны", там - туда просто не дойдет... Для потомства? Нет. Для очистки совести. И еще от сознания силы: любви и, если хотите, - дара. Из любящих только я смогу. Поэтому и должна".
К несчастью, текст поэмы и ее черновики погибли в одном из зарубежных архивов во время войны. Случайно сохранившиеся варианты некоторых строф и перечень эпизодов поэмы были обнаружены в рабочей тетради Марины Ивановны.
Публикуемый ниже черновой отрывок из "Поэмы о Царской семье" посвящен императрице Александре Федоровне.
Реквием
Марина Цветаева. Из погибшей "Поэмы о Царской семье"
О чем она просила
Кончины на краю?
Молитва - за Россию
За родину - твою -
Мою... За край, что полон
Был - не ея могил
Родных. За снег, что - солон
Ея слезами был...
От мхов сибирских
По... сухумских -
За каждого злобивца,
За каждого безумца...
От льдов охотских
По . . . . . . . . . .
Сто пятьдесят мильонов -
Где все ея любимцы
. . . . . . . . . . .
3 марта 1936
Дмитрий Шеваров
Российская газета - Неделя № 150(7613)
Следующая публикация
Комментарии 1
...В «Правде» по поводу трагического конца Николая Второго, конечно, передовица, повторившая давно известную и всем надоевшую легенду о «кровавости» расстрелянного Императора. Статья заканчивается так: «С двух сторон он был связан с империализмом разбойничьих государств Европы. Там будут плакать о нем. У русских рабочих и крестьян возникнет только одно желание: вбить хороший осиновый кол в эту, проклятую людьми, могилу».
А по моему простодушному мнению, на могиле Царя мученика не осина будет расти, а прекрасные цветы. И насадят их не руки человеческие, а совесть народная, которая выявит себя, если не в ближайшем будущем, то по прошествии времени, когда пройдет этот чад, угар, когда забряцают лиры и заговорят поэты. Родится и вырастет другой Пушкин, «прольет слезу над ранней урной» и возведет печальный образ несчастного Царя на благородную высоту, на которую он взлетел, свергаясь с царственной высоты в тундры сибирские. Вечная ему память и...ЕщёИз дневника Никиты Окунева, 19 июля 1918 года
...В «Правде» по поводу трагического конца Николая Второго, конечно, передовица, повторившая давно известную и всем надоевшую легенду о «кровавости» расстрелянного Императора. Статья заканчивается так: «С двух сторон он был связан с империализмом разбойничьих государств Европы. Там будут плакать о нем. У русских рабочих и крестьян возникнет только одно желание: вбить хороший осиновый кол в эту, проклятую людьми, могилу».
А по моему простодушному мнению, на могиле Царя мученика не осина будет расти, а прекрасные цветы. И насадят их не руки человеческие, а совесть народная, которая выявит себя, если не в ближайшем будущем, то по прошествии времени, когда пройдет этот чад, угар, когда забряцают лиры и заговорят поэты. Родится и вырастет другой Пушкин, «прольет слезу над ранней урной» и возведет печальный образ несчастного Царя на благородную высоту, на которую он взлетел, свергаясь с царственной высоты в тундры сибирские. Вечная ему память и милость Божия на Суде Его Великом!