1921 год – это год смерти А. Блока, расстрела Н. Гумилева, год Кронштадтского мятежа. Одно из самых известных стихотворений Мандельштама, написанное в это время, "Умывался ночью на дворе..." открывает новый период его творчества – трагический. В поэзии Мандельштама начинают звучать мотивы "века-зверя", требующего жертвоприношений.
Умывался ночью на дворе –
Твердь сияла грубыми звездами.
Звездный луч, как соль на топоре,
Стынет бочка с полными краями,
На замок закрыты ворота,
И земля по совести сурова, –
Чище правды свежего холста
Вряд ли где отыщется основа.
Тает в бочке, словно соль, звезда,
И вода студеная чернее,
Чище смерть, соленее беда,
И земля правдивей и страшнее.
1921 ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ
Стихотворение написано осенью 1921 года в Тифлисе, вероятно, после получения известия о смерти Блока и Гумилева. НАДЕЖДА МАНДЕЛЬШТАМ называла это стихотворение "переломным" и "с новым голосом".
Самый яркий в стихотворении образ-сравнение, центр этих нескольких поэтических строк – "как соль на топоре".
"Соль" здесь восходит к евангельской традиции. См. Евангелие от Матфея (V:13): "“Вы соль земли”, – сказал Спаситель своим ученикам". "Здесь соль означает нравственные качества души. Как соль предохраняет пищу от порчи, так и христиане, и в особенности апостолы, призваны к тому, чтобы своими духовными совершенствами, своим просвещенным умом, своим добрым поведением и примером, своею жизнью и делами предохранить мир от нравственной порчи, от заразы греховной". Эта метафора стала широко употребительной в литературе.
Поэт, по Мандельштаму, "звездный луч", случайный, загадочный, кристально чистый посланник большого космического времени и пространства. .. Отражаясь в холодной, безжалостно острой стали топора, "звездный луч" предстает в стихотворении как кристалл соли на острие, обреченный на гибель – растворение. Такова и судьба поэта в выпавшем на его долю историческом времени: она неизбежно трагична ("как соль на топоре"), но эта трагедия и личная, и всеобщая для всех поэтов, и в ее всеобщности, повторяемости заключена и надежда на возрождение. Триединый образ в этом стихотворении: поэт – звездный луч – соль и смертен, и в то же время бессмертен, "растворяется" в трагическом своем времени не напрасно. Его смерть становится очистительной, искупительной жертвой, которая и делает "землю правдивей и страшнее" и в которой заключено и поэтическое воскресение.
Комментарии 1
Есть иволги в лесах, и гласных долгота
В тонических стихах единственная мера,
Но только раз в году бывает разлита
В природе длительность, как в метрике Гомера.
Как бы цезурою зияет этот день,
Уже с утра покой, и трудные длинноты,
Волы на пастбище, и золотая лень
Из тростника извлечь богатство целой ноты.
В России, тем более в поколении Мандельштама, в эпоху Серебряного века были великие поэты, были гениальные, но вот так, извлекая ноты из тростника, а музыку стиха из самой музыки сфер, стихи не писал никто.
Полвека назад, отвечая на вопрос о Мандельштаме, заданный ему в эфире нью-йоркского телевидения, Владимир Набоков сказал:
"Когда я читаю стихи Мандельштама, написанные при мерзостном правлении этих скотов, я испытываю подобие беспомощного стыда за то, что я волен жить, думать, писать и говорить в свободной части мира... Вот те единственные минуты, в которые свобода становится горькой".
А сам Мандельштам
...ЕщёЕсть иволги в лесах, и гласных долгота
В тонических стихах единственная мера,
Но только раз в году бывает разлита
В природе длительность, как в метрике Гомера.
Как бы цезурою зияет этот день,
Уже с утра покой, и трудные длинноты,
Волы на пастбище, и золотая лень
Из тростника извлечь богатство целой ноты.
В России, тем более в поколении Мандельштама, в эпоху Серебряного века были великие поэты, были гениальные, но вот так, извлекая ноты из тростника, а музыку стиха из самой музыки сфер, стихи не писал никто.
Полвека назад, отвечая на вопрос о Мандельштаме, заданный ему в эфире нью-йоркского телевидения, Владимир Набоков сказал:
"Когда я читаю стихи Мандельштама, написанные при мерзостном правлении этих скотов, я испытываю подобие беспомощного стыда за то, что я волен жить, думать, писать и говорить в свободной части мира... Вот те единственные минуты, в которые свобода становится горькой".
А сам Мандельштам однажды так ответил жене Надежде на какие-то ее сетования на их тяжелую жизнь:
"Чего ты жалуешься? Поэзию уважают только у нас: за нее убивают. Больше нигде за поэзию не убивают".