Дом был полон шорохов, шелеста, затаенности за закрытыми дверями залы — и прислушивания сверху, из детских комнат, к тому, что делается внизу... Запахи поднимали дом, как корабль, — волнами. Одним глазком, в приоткрытую дверь, мы видели горы тарелок парадных сервизов, перемытых накануне, маленькие десертные китайские тарелочки, хрустальный блеск ваз, слышали звон бокалов и рюмок. Несли на большом блюде ростбиф с розовой серединкой (которую я ненавидела), черную паюсную икру. Ноздри ловили аромат «дедушкиного» печенья».
О! Настало же! Самое главное, такое любимое, что — страшно: медленно распахиваются двери в лицо нам, летящим с лестницы, парадно одетым, — и над всем, что движется, блестит, пахнет она, снизу укутанная зеленым и золотистым. Ее запах заглушает запахи мандаринов и восковых свечей. У нее лапы бархатные, как у кота Васи... Ее сейчас зажгут. Она ждет. Она — такая огромная — такой еще не было никогда! Подарки еще закрыты... Шары еще тускло сияют — синие, голубые, малиновые; золотые бусы и серебряный дождь — все ждет... Всегда зажигал фитиль от свечи к свече дедушка. Его уже нет. Папа подносит к свече первую спичку — и начинается Рождество! Как во сне повторяются — музыкальные шкатулки, панорама… И сияет в спальне картонный, святой Вифлеем…
АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев