Предыдущая публикация
Папа идеальный, папа никогда не ошибается и хочет этого от других.
Он прав, всегда и во всём, он не умеет прощать чужих слабостей. На нём ответственность, груз, он несёт его вот уже много лет. Он воспитывает из неумёхи–дочери такого же, как он сам, идеального врача… А она не тянет…
Уже выходя из больницы, Лиза увидела на лавочке подставившую солнцу своё накрашенное личико Полину Фёдоровну. И ведь пальто раздобыла, упросила, наверное, сестру–хозяйку, и туфельки на ней! Другие так в тапках и выбегают или в ботинках на носки, а тут – чулочки в сеточку, костюм…
— Полина Фёдоровна! — строго окликнула пациентку девушка. — Ну что же вы так меня подставляете?! Я разве заставляла покупать эти лекарства? Разве так было?
Женщина, вздрогнув, уронила с колен книгу, прищурилась. Разглядев Лизу, она вскочила, засеменила к ней, стуча каблучками и на ходу застёгивая пальтишко.
— Елизавета Семёновна! Ах, ну что вы кричите?! У меня сердце даже заболело! А что мне было делать?! Я же хочу лечиться, а мой сын очень скупой человек, пришлось припугнуть его тем, что иначе я не выздоровею, что… Ох, он так кричал, так кричал, когда узнал, сколько стоят препараты… Это было ужасно! Ну и потом, вы же, действительно, сказали, что надо купить эти таблетки! Я точно помню! Сыну так и сказала.
— Вы врёте. Мы просто обсуждали новый препарат, вы попросили написать его название. Я ничего у вас не вымогала, ничем не угрожала, лечиться вы можете и нашими лекарствами. Зато ваш сын нажаловался заведующему отделением, я получила выговор.
— Ну, деточка! — вдруг усмехнулась Полина Фёдоровна, откинула со лба пружинку химически высушенных волос. — За свои ошибки надо как–то отвечать! Эту кашу заварили вы сами. Будет вам урок. И знаете, я, пожалуй, попрошу, чтобы мне поменяли врача, и напишу жалобу, что вы сейчас на меня давите.
Лиза растерянно смотрела вслед гордо идущей по дорожке пациентке. Захотелось вдруг заплакать…
Это нервы, недосып, это просто реакция психики на перегрузки… Или нет. Это то, что отец называет «я в тебе разочаровался»…
Доехав до дома, Лиза поняла, что спать уже не хочет.
— Привет, мамуль, как ты? — забравшись в кресло и накрывшись пледом, тихо сказала в трубку девушка.
Полчаса назад отец сообщил ей, что Говоров дошёл до высшего руководства, нажаловался на Лизу, обозвав её вымогательницей, в больницу едет проверка…
— Лизок, детка, как хорошо, что ты позвонила! У нас же радость такая! Тявка твоя щеночков родила. Такие славные, малюсенькие комочки… Лиза? Девочка, ты что, плачешь?
Лиза даже ничего не ответила, просто кивнула.
— Отец? Опять он?! Я тебе сто раз говорила, дочка, уходи от него! Живи сама, своей жизнью, ты сможешь!
— Я его так подвела, мама… Так подвела и его, и больницу… Я… Он сказал, что разочарован во мне, что я плохой врач…
— А он хороший! Он идеальный зато! — вспылила на том конце провода Нина Сергеевна. — Ты знаешь, он во всём же у нас лучший, никогда не ошибается, не оступается… Лиза! Не слушай ты эти оценки – «хорошо», «плохо», разочаровала или порадовала, «недурно» или «из рук вон»! Он не имеет права так говорить тебе! Это манипуляции! Ты знаешь, что я именно поэтому ушла от него. Ты решила остаться, для тебя он – бог. Но ты ошибаешься, он просто деспот. Лиза! Приезжай, родная! Приезжай, возьми отпуск и приезжай!
Нина Сергеевна ещё что–то говорила, Лиза кивала.
— Меня отстранили от работы, мама… До выяснения. Папа велел сидеть дома, — глухо ответила она. — Меня могут вызвать, задавать вопросы…
— Лиза! — строго ответила мать. Девушке даже показалось, что та ударила во что–то кулаком. — Лиза, что значит – он велел?! Подписку о невыезде с тебя никто не брал. Так, сегодня же собираешься, берешь билет, и завтра я тебя жду! Папа ей велел… Лиза, ты как школьница, честное слово! В одиннадцать дома, короткие юбки не носить, ногти не красить… Зря я тогда насильно тебя не увезла!
— Мама… Ну не надо, папа хороший, он просто хочет, чтобы я стала замечательным врачом… — устало проговорила девушка. — Извини, как раз отец пришёл, пойду встречать.
Нина Сергеевна хотела ещё что–то сказать, но дочь уже положила трубку.
Она не слышала, как кричал на Лизу Семён, как говорил, что опять ею очень разочарован, что не так он видел её будущее, что она оказалась плохой ученицей, что даже хлеба не купила…
Сначала Елизавета ещё как–то оправдывалась, потом просто молча слушала, плакала, как будто ей девять лет. Отец никогда не бил её, но иногда ей бы хотелось, чтобы ударил, и всё закончилось. Он хлестал словами, умел делать это мастерски. Именно поэтому от него ушла мама. Ей надоело слушать, что она никчёмная хозяйка, что дать Лизе ничего не может, что он, Семён, устал тащить на себе всю семью.
— Я уеду на… Уеду в общем, — вдруг вытащив с антресолей чемодан, сказала Лиза.
Отец, опешив, замолчал. Он смотрел, как дочка, вжикнув «молнией», кидает в серое нутро чемодана свои вещи, деловито ходит из комнаты в ванную и обратно, что–то носит.
— Ты что?! Я не отпускал тебя! Я… — наконец закричал он, вырвав из рук дочери какую–то кофту. Хрустнули нитки, разошёлся шов, Лиза испуганно растянула перед собой любимую вещь.
— А я сама себя отпустила, папа. Ты же меня отстранил? Мне надо побыть одной.
— Как ты смеешь, Лиза?! С матерью что ли говорила? Она тебя науськала?! Ты провинилась, дочка, теперь надо расхлёбывать! А ну стоять, я сказал! Ты обязана меня слушаться!
Как и много раз до этого внутри у Лизы всё вскипело, забурлило, но раньше она всё это сдерживала, проглатывала обиды, прикусывала язычок, но сегодня чаша переполнилась.
— Я не на плацу, папа. Ты что–то перепутал. Мне надоело разочаровывать тебя. Отдохнём друг от друга. Всё, — Лиза что–то быстро набрала в телефоне. — Билет есть. Пока, папа. Я напишу. Может быть…
Она быстро шла по вечерней улице, катила за собой чемодан, лишь бы не передумать. Ведь она расстроила отца, ослушалась, идёт на вокзал, а он не разрешал! Он уже звонил ей три раза, но она не ответила…
Лиза зашла в купе, сунула вещи под столик у окна, села и уставилась в окно. А там чернота. И её отражение, какое–то вытянутое, испуганное, кривое. Пять неотвеченных вызовов от отца, пластиковый стакан с чаем на столике… Лиза вдруг улыбнулась. Она в первый раз сбежала из дома, в свои–то двадцать девять.
— Ну когда–то надо начинать! — усмехнулась она и сделала большой глоток чая с мятой, который купила в кафе.
Дверь купе отодвинулась, и маленькое пространство сразу заполнилось детским плачем, криками, шорохом пакетов и руганью.
— Ну подвинься, что ты встала?! — рычала худая, бледная женщина на девочку лет четырнадцати. А та, встав посередине купе, разглядывала Лизу. — Валька, курица! Безрукая неумёха! Возьми у меня Пашку, я в сортир хочу!
Девочка послушно взяла на руки хнычущего, укутанного в комбинезон и шерстяную шапку малыша. Тот бил ручками и извивался. Валентина стала укачивать его, но Паша замолкать не собирался. А мать выскользнула из купе. Лиза видела, как она прошла к зданию вокзала.
— Здравствуй, может, помочь тебе? — спросила Лиза, отставив чай. — Меня Елизаветой зовут. Давай мы твоего братика разденем. Тут жарко, вот он и кричит.
Девушка протянула руки, хотела снять с малыша шапочку, но Валя отшатнулась.
— Не надо. Это не ваш ребёнок. Не смейте трогать! — звонко закричала она.
Паша, напуганный громким звуком, заплакал ещё сильнее.
— Ну хорошо. Извини. Ты права.
Лиза села на своё место, отвернулась к окну. В отражении она видела, как Валька усадила ребенка на нижнюю полку, расстегнула ему комбинезон, что–то приговаривая и шепча. Малыш замолчал.
— Пааашенька… Мааальчик, — улыбалась Валентина. — Сейчас мама придёт, покормит тебя. Не плачь, я куплю тебе калач!
Прошла по коридору проводница, спросила, не надо ли чего, поинтересовалась, где женщина – мать Вали.
— Она сейчас придёт. Она в туалет пошла! — быстро ответила девочка, вынимая из баула пакетик с сухарями и сунув один брату. Тот стал причмокивать, потом вдруг хихикнул, поймав Лизин взгляд.
— Чужая тётя! Паша, нельзя смотреть! Отвернись! — строго сказала ему сестра, закрыла глаза Павлика рукой. Он опять закапризничал, уронил сухарь, залился плачем.
— А ты тут что? У нас две нижних полки! — нарисовавшись в дверном проёме, гаркнула мать ребятишек. — Мотай отсюда наверх. Валька, занимай её место, я с Пашкой лягу.
— Извините, — Лиза смущенно собрала разложенные на сидении вещи, положила их наверх, залезла на полку сама.
— Так, — не обращая на неё внимания, распоряжалась женщина. — Где тут у нас что?
Она копалась в сумках, рыскала там руками. Потом наконец вынула бутылку водки, завернутые в фольгу бутерброды. Стукнув донышком железной чашки по столу, пассажирка плеснула себе из бутылки, выдохнула, выпила залпом, потянулась, уткнувшись в Валины волосы носом, зарычала.
Валя, замерев, ждала, пока мать оставит её в покое.
— Эй, ты?! Как там тебя? Будешь? — уже добродушно кивнула Лизе попутчица. — С устатку, а?
— Нет, спасибо, я не пью, — пожала плечами девушка. Она видела, как смутилась Валентина при виде шатающейся матери, как закусила губу, а та всё равно дрожала…
— Что, вообще? Да ладно! Первое же дело – в дороге–то! Меня Машей зовут, а тебя? — не отставала женщина.
— Елизавета, — представилась девушка.
— Лизка, значит? Слышь, Валентина? Елизаветой её зовут! — хохотнула Мария, ткнула дочку в бок пальцем, шикнула на сына. — Ну, поесть надо.
Лиза делала вид, что читает, но краем глаза видела, как развернулась на столе фольга. Маша сунула в руки дочке дурно пахнущий бутерброд с колбасой. Паше достался один хлеб. Сама Мария ещё откупорила консервную банку. По купе поплыл запах рыбы. Застучала по железу вилка. То и дело лилась в кружку прозрачная жидкость…
— А ты у нас кто? — вдруг подмигнув Лизе, спросила попутчица. — Слышь, Лизавета! Не молчи! Я не люблю, когда не отвечают! Презираешь меня? Пьющая мать – горе в семье, да? — заводилась потихоньку Мария.
— Мам, не надо. Ну что ты? — дернула за рукав мать Валентина, но тут же схлопотала подзатыльник.
— Я спрашиваю, кто ты есть?! — стукнула маленьким кулачком по столу Мария.
Она и сама была вся маленькая, худенькая. Даже удивительно, как вдвоём с Валей они дотащили сюда свои баулы.
«Маленький вес, астеничное телосложение… Такие люди часто в алкогольном опьянении становятся злыми, буянят… — вспомнила Лиза лекции по клинической психологии. — Значит, надо быть осторожнее!»
— Я врач, — ответила Елизавета, наблюдая, как Мария вытирает себе и сыну рот грязным носовым платком.
— Врааач? — протянула любопытная соседка. — Солидненько. Деньги, наверное, лопатой гребёшь? Знаем мы, как вы лечите! Тех, у кого деньги есть, да. А вот других, например, папку твоего, Валя, не стали лечить. Ну куда же ему!.. Он у нас рабочим был, денег мало, одевались плохо… — всхлипнула Мария. — так и сгноили его… Так и…
— Мам, папа спился, — тихо погладила мать по руке Валя.
— Спился? Спился?! Что ты говоришь, курица?! Пошла вон! Не тронь меня! — оттолкнула девочку Мария, потом, втянув носом, улыбнулась. — Врач, значит… А едешь куда?
— А вы? — спросила Лиза.
— Да так, на заработки.
— Я к маме. В отпуск.
— Мать жива у тебя? Хорошо… Одним, понимаешь, всё, а другим…
Женщина задумчиво уставилась в окно, потом всхлипнула, махнула рукой и выпила.
— Валька! Сигареты поищи! Где они? Ищи, оглобля! Вот дал бог неумёху! Доставала же только что!
Маша закашлялась, сложилась пополам, потом, вдохнув, выпрямилась, невесело усмехнулась.
Валя кинулась шарить по сумкам, но ничего не нашла. Поезд уже отошёл от перрона, набирал скорость. Проводница раздавала постельное бельё, в соседнем купе кто–то пел.
— Досадно. А всё ты! — замахнулась на дочь Маша. — Ладно, на остановке куплю. Эй, ты, кондуктор, нажми на тормоза! — закричала она, открыв дверь. — Когда остановка?
Проводница буркнула в ответ, что только через два часа.
Маша кивнула, села обратно, снова пристала к Лизе: есть ли у неё муж, семья, с кем живёт. Узнав, что Лиза проживает с отцом, Маша прыснула пошлым смешком, подмигнула попутчице.
— Ну–ну… Ладно. Как там, говоришь, тебя зовут?
Лиза снова назвалась, Маша прошептала её имя, а потом, свалив всё со стола в пакет, велела Вале ложиться спать. Паша, обсасывая всё тот же кусок хлеба, капризничал.
— Ему надо попить! Столько мучного нельзя! — не выдержала Лиза. — Ему бы кашку на ночь…
— Чего? Поучи меня ещё! Сама с папкой живёшь, вот ему кашки и вари! Некогда мне каши варить. Пашка, грудь будешь? Ну на!
Маша отвернулась, расстегнула платье, прижала мальчика к себе и, закатив глаза, стала раскачиваться.
— Что вы делаете?! Вы же пили! Ему нельзя! — резко села Лиза, ударилась головой, охнула.
— Зато спит всю ночь, не пикнет даже! Тебе же лучше! Не мешай. Отвернись, я сказала! — гаркнула Мария.
— Да на вас надо подавать заявление в комиссию по делам… — начала Елизавета, но Маша только прыснула смешком, потом загудела, думая, что поёт колыбельную.
Валентина испуганно наблюдала за молодой соседкой, потом, улегшись, как велела мать, накрылась с головой, затихла.
Паша тоже обмяк, перестал дергать ручками. Мария уложила его к стенке, сама легла рядом, выключив в купе свет…
… Лиза проснулась от детского плача. Валя уговаривала братика замолчать, но тот не унимался.
— Что?! Что тут у вас? Всех перебудили! — постучалась к ним проводница, Лиза открыла дверь, растерянно, полусонно глядя на неё. — Где пассажирка, мать детей?
— Где мама? — обернулась Валя, тоже уставилась на Лизу.
— Откуда же я знаю?! Может, курит? Или в туалет пошла? — пожала Лиза плечами, потом увидела на столе записку.
Вырванный из Лизкиного блокнота листик, выпотрошенная сумка валяется рядом, кошелёк почти пустой.
«Расти их сама. У тебя лучше получится. Кашки вари и что там ещё… Отцы их померли. А мне дети теперь обуза. Отказываюсь от них. Деньги твои взяла, уж прости.»
Лиза опустилась на койку, растерянно глядя на испуганную Валю.
— Что там?! Ну! Что? — крикнула девочка, стала вырывать записку из рук, но Лиза не дала, спрятала.
— Мама отстала от поезда. Она, видимо, пошла за сигаретами, а поезд уехал. Но мы её обязательно найдём, это же очень просто, да? — тихо спросила Лиза у проводницы, Аглаи Александровны.
Та, догадавшись обо всём, прижала руки ко рту…
Продолжение следует...
#побег
Следующая публикация
Нет комментариев