Здесь вовсю развернулся его "талант", которым он начал, было, " славится" в годы Великой Отечественной войны. Весь стиль работы Москаленко строился на оскорблении подчинённых ему людей. Вот как описывал "работу" Москаленко в годы войны бывший в его подчинении генерал Горбатов:
"...В день наступления была необычно сильная по этим местам пурга, в двадцати метрах ничего не было видно. Командиры взводов не видели своих людей, роты и батальоны были неуправляемы, поэтому наступление у нас и у соседей не увенчалось успехом. В восемнадцать часов я доложил командарму (Москаленко - прим. авт. ) о неудаче.
— Кому вы служите? — спросил в ответ командарм.
— Не понял вашего вопроса, товарищ командарм, прошу повторить.
— Не притворяйтесь, а отвечайте. Советской власти или Гитлеру?
— Служу советскому пароду и нашей партии, товарищ генерал, — ответил я и в свою очередь спросил:
— Будут ли ещё вопросы?
— Вопросов больше нет, мне и так всё ясно...".
Далее следует полный драматизма период из "боевой жизни" Москаленко и его неприглядности. Заканчивает генерал Горбатов эпизод своего отношения к Москаленко - отношения, которое высказал как настоящий офицер:
" ...В тот жe вечер я позвонил Маршалу Советского Союза Тимошенко и попросил его вызвать меня к себе вместе с командармом (Москаленко —прим. авт.), чтобы в его присутствии объясниться. Через несколько дней, отправившись к главкому, я взял с собой семь приказов, выпущенных штабом армии за последние десять дней, в которых все командиры и комиссары дивизий получили взыскания. Иные из них за этот период имели уже до четырех взысканий и предупреждений.
Решил рассказать Военному совету фронта все по порядку, начиная с бесцельных, беспрерывных атак на одни и те же пункты в течение десяти - пятнадцати дней при больших потерях.
Когда я вошел к маршалу Тимошенко, в комнате был член Военного совета Н.С.Хрущев, начальник штаба И.Х.Баграмян и командующий 38-й армией К.С.Москаленко. После того, как я представился и поздоровался, главнокомандующий юго-западным направлением Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко спросил меня:
— Ну, рассказывайте, что вы там не поделили?
Доведенный оскорблениями до белого каления, в запальчивости я, показывая рукой на командарма (Москаленко - прим. авт.) ответил:
— Это не командарм, это бесплатное приложение к армии, бесструнная балалайка.
Ко мне подошел Н.С.Хрущев и положив на мое плечо руку, укоризненно сказал:
— Товарищ Горбатов, разве можно так говорить о командарме, да еще во время войны?
— Товарищ генерал, — ответил я Хрущеву, — прошу меня извинить за резкость, но то, что я сказал, я доложил Военному совету фронта в присутствии командарма, а не шепотом на ухо, кому-то на базаре.
Хрущев посмотрел на главкома (Тимошенко — прим. авт.), а затем вновь с вниманием выслушал мои взволнованные слова:
— Больше терпения нет, товарищ член Военного совета. Я сказал то, что думаю. За 5 дней наши дивизии захватили не одну сотню пленных, десятки орудий и минометов, и все потому, что действовали по своей инициативе, вопреки приказам командарма (Москаленко — прим. авт. ). Все руководство командарма заключается в самом беспардонном отношении к подчиненным. Мы только и слышим: "Гитлеру помогаешь, фашистам служишь, предатель!" Надоело слушать и бесконечную брань. Неужели командарм не понимает, что своим поведением не мобилизует подчиненных, а только убивает их веру в свои силы? Подобные оскорбления я слышал в Лефортовской тюрьме от следователя и больше слушать не хочу. Сначала я думал, что командарм позволяет себе так разговаривать только со мной, недавно прибывшим с Колымы. Но это трафарет и применяется к каждому из подчиненных. Все мы честно служим и будем служить нашей Родине и партии, но незаслуженная ругань на любого человека действует отвратительно. Прошу оградить от нее, так как она наносит колоссальный урон нашему делу.
Главком (Тимошенко - прим. авт.) выслушал меня очень внимательно и, обращаясь к командарму, сказал:
— Я же вас предупреждал, что грубость ваша недопустима, но вы, как видно, не сделали нужного вывода. Надо с этим кончать.
А мне он посоветовал не горячиться, расспросил о состоянии дивизии и разрешил ехать к себе.
За все это время командарм не сказал ни слова. Когда я уезжал, он остался у главкома. О чем они говорили — гадать не берусь. Однако после этого объяснения оскорбительных приказов стало заметно меньше..."
Комментарии 4