Предыдущая публикация
Быть на стороне наших подростков.
Как много может вместить наше сердце, когда полюбит! Полюбит по-настоящему, с мучительной силой, абсолютно неразумно и безрассудно. Такое чувство, несомненно, можно встретить где угодно, но наши дети обладают особенной магической способностью вызывать в нас этот вид любви. Именно он необходим нам, чтобы пережить немыслимое раньше и невыносимое сочетание плача младенца и бесконечных бессонных ночей, стадию бурных протестов двухлетки, а затем то первое мгновение, когда вы взглянете на своего малыша (который совсем уже не маленький) и осознаете, что вы больше не можете решить все его проблемы.
А когда начнёт приближаться подростковый возраст, к которому вы уже пережили все ободранные коленки и все разбитые сердца по поводу утраты питомцев или друзей, ребёнок вдруг начнёт обсуждать с вами свои идеи, или своё видение какой-то ситуации, или своё восприятие вон того цветка, и вы глубоко вздохнёте и подумаете, что вот и пришёл конец путешествия.
Вам может показаться, по наивности и неопытности, так как это ваш первый ребёнок, что вот этот всплеск осознанности изрядно упростит вашу жизнь. Его зависимость превращается в независимость прямо на ваших глазах, и теперь нам должно стать легче, верно? Должно бы.
Какая глупость, на самом деле.
Он становится старше, но и мы взрослеем, так что если нам немного повезёт, то к его подростковому возрасту мы осознаем истину: у этого путешествия нет конца. А если вы сами ещё не додумались до этой мысли, то он вам с этим поможет. Как пишут в его любимых компьютерных играх – можно только перейти на новый уровень. Раньше у вас получалось достойно встретить любые ситуации, в которые он вас втягивал с разной степенью изящности, но теперь ставки повысились.
В некоторые дни кажется, что единственное, чего ему хочется, – это жаловаться на то, что его раздражает (а это почти всё на свете). Или разговаривать только о машинах и видеоиграх (вставьте сюда любые другие темы, которые вам почти незнакомы и безразличны), или, ещё усложняя задачу, – о том, что вам кажется слишком вызывающим или даже запретным. Он говорит такое, что вы задаётесь вопросом, получилось ли у вас передать ему хоть что-то из своих важнейших ценностей. Дальше – больше. Вы не можете просто отмахнуться от того, как всё вышесказанное будет сочетаться со всем прочим, имеющим значение: как можно выпустить его в мир, где доминирующая система убеждений настолько перекошена?
Как можно позволить ему влиться в популярную культуру, когда всё, что у вас есть, – это отношения, выстроенные между вами, и никакого реального контроля? Вы считаете себя прогрессивным и дальновидным человеком, но обнаруживаете, что ваше традиционное воспитание поднимает свою упрямую голову, когда ваш ребёнок на вас давит, а вам так сильно хочется надавить в ответ или же собрать свои вещи и убежать за горизонт, туда, где не ловит сотовая связь и интернет.
Как можно упросить своё сердце расшириться и вместить всё это? Как можно держаться за ребёнка, когда вам наступили на все мозоли и нажали на все пружины, которые теперь вот-вот выпрыгнут наружу?
Наверное, вас не удивит, что эта история для меня очень личная. Мне пришлось снова и снова сражаться со всеми этими вещами в прошлом году, когда мой сын вступил в подростковый возраст. Я много думала о том, как встать на его сторону, потому что как же можно оказаться на одной стороне со всем этим?
Когда то, что выдаёт мой ребёнок, оказывается провокационным, цепляющим меня лично и бесцеремонно взрывающим самую сердцевину моих дражайших ценностей. Когда Гордон Ньюфелд говорил о том, чтобы встать на сторону ребёнка, он, несомненно, не имел этого в виду!..
Но всё же он имел в виду именно это. И мне нужно было позволить этому человеческому существу, которого я люблю за гранью разумного, расширить моё сердце за комфортные пределы, позволить ему измениться и преобразиться благодаря магии, которую нахождение на одной стороне дарует обоим участникам. Мой прекрасный сын резко «проснулся» после долгого сна в уютной кроватке детства и теперь барахтался в океане подросткового самосознания. Разумеется, он хватался за всё подряд, что казалось ему спасательным кругом, который не даст утонуть, пока он будет плыть во всех новых направлениях своего собственного «расширения». Мне нужно было стать настоящей опорой, чтобы превратиться в прочно укоренённое дерево, к которому будет привязан единственный спасательный трос, когда все остальные подведут или не смогут выдержать его вес, и быть этим деревом как можно дольше. Я должна была не позволить деталям отвлечь моё внимание и непоколебимо верить, что выход есть, даже когда чувствовала, будто ослепла, или испытывала ярость или, хуже всего, беспомощность. Я должна была верить, что он ищет и обязательно найдёт свой путь. Мне нужно было ожидать беспорядка, грязищи и хаоса, подготовиться ко всему этому и начать танец.
Для меня эта идея была радикальной. Мои менонитские корни гораздо лучше научили меня подавлять и осуждать все тяжёлые темы, чем оставаться на одной стороне с ребёнком во всём этом (не говоря уж о том, что сами танцы считались скандальными и запретными). Несмотря на то, чему меня учили, эта идея казалась мне интуитивно верной, и я чувствовала, что кое-что начинает вырисовываться.
И вот наступило время радикально встать на сторону сына: в тот день мы забрались на гору, и я со всей отдачей решила не уклоняться ни от какой темы, пообещала себе встретиться с ним именно и точно там, где он находится. Я распахнула своё сердце и позволила себе вдыхать аромат пихт и прекрасной, колючей и дерзкой души моего любимого подростка.
О чём же ему хотелось разговаривать большую часть времени нашего похода? Само собой, он как будто догадался о той задаче, которую я перед собой поставила, и захотел поговорить о видеоигре, стрелялке от первого лица, в которую он недавно начал играть.
Это была настоящая проверка моей преданности, вбивающая гвоздь прямо в мои пацифистские основы. Но я крепко держалась за свою связь с ним, с человеком, которого я люблю больше всех; я толкнула себя в дискомфорт и постепенно удивительным образом почувствовала, что содержание нашего разговора обезличилось, а моя вера в надёжность наших отношений окрепла. Меня не задела тема обсуждения, наоборот, я почувствовала к сыну безграничное участие. Этот разговор, в котором я не хотела участвовать, превратился в истинный подарок; я слушала его достаточно внимательно, чтобы задавать дельные вопросы, я вникла в нюансы, и он постепенно раскрылся, отвечая на моё искреннее любопытство и мягкость тем же самым. Когда мы спускались по другому склону горы и уже подходили к конечной точке, он говорил о своих смешанных чувствах по поводу игры: о том, что его привлекало и что смущало, где он чувствовал давление, и своё желание подстроиться, и стремление отличаться.
То, что он рассказал, вызвало во мне чувство смирения. Я даже не подозревала, насколько многому я не позволяла проявиться, не желая общаться на темы, которые меня раздражали; я даже не подозревала, что это раздражение было на самом деле возможностью роста для моего сердца. Я чуть не пропустила весь этот изысканный диалог и все последующие за ним.
В тот день я почувствовала, как он изголодался по этому разговору и по многим другим, которые я не желала вести. Мой дискомфорт по поводу предмета обсуждения породил в нём что-то вроде ненасытности, и, хоть я и мучилась сожалениями об этом, я точно знала, что ужасное «слишком поздно» ещё не наступило. Мне всего лишь надо было быть готовой прыгнуть вместе с ним в грязь. Что бы ни случилось, наши дети всегда будут готовы встретиться с нами там, в грязи – в этом их великодушие безгранично. И это может оказаться прекрасным местом для чаепития.
Что же случилось дальше, когда мы добрались до цели нашего путешествия по другую сторону горы, до нашего любимого местечка у океана, где можно наблюдать за проходящими мимо паромами? Мы часами лежали на животе, мой почти 14-летка и я, рассматривая микромиры в приливных лужах. Мы играли найденными сокровищами. Смеялись. Мы ни слова больше не проронили о видеоиграх.
Он обрёл покой – мы оба его обрели – на другой стороне маленькой большой ситуации. Или большой маленькой ситуации. По тихой радости в его глазах я понимала, что он чувствовал эту страховочную верёвку, которая нас соединяла, и она ощущалась надёжной и осязаемой, сияющей и настоящей.
Это не финал истории. У путешествия нет конца. Всегда найдётся новая грязища. Иногда лучшее, что я могу сделать как мать, – это принять тот факт, что прямо сейчас я не хочу ничего принимать. Так бывает. Всё идёт своим чередом. Придётся о многом погоревать: обо всём, что я не могу исправить или сделать идеальным для сына, что я напрямую не могу защитить его от современного общества, от влияния культуры людей без культуры. Я больше не жду, что это горевание закончится, как не закончится и грязь. Моя задача – гарантировать, что страховочная верёвка между ним, плещущимся где-то там в воде, и мной, всё более устойчивой, окажется крепче, чем другие верёвки, тянущиеся к нему. Держаться за нить нашей привязанности – это и есть путь к выходу. Именно это обязательство держаться за него, даже (и особенно) когда он отцепляется от меня, – именно оно поддержит нас на пути через все ураганы и лужи грязи.
Пусть же наши сердца будут как наши носы – те никогда не перестают расти. Пусть они дерзко носят на себе все выбоины и шрамы трудных времён и, расширяясь до неузнаваемости, перестают быть скромными и вежливыми, какими были когда-то.
Селина Крэн, канадское отделение Института Ньюфелда
Перевод Ирины Маценко
Редактура Надежды Шестаковой
Следующая публикация
Нет комментариев